– Ой, Сид! Больно! Ты с ума сошел!

Я уже не слышал, как она жалуется, что ей больно. Мой член в этот момент уже проник ей между ног и стремился внутрь, в теплое и влажное местечко. Вот он уже входит и выходит, принося невыразимое наслаждение и стремясь к финишу своей марафонской дистанции. Ее криков я не слышал. А кричала она громко. Но в такие минуты я не услышал бы даже выстрела, направленного в мою собственную голову. Да и кто бы услышал?

– Вынь, Сид, а то больно. Вынь. Потом продолжим.

Я кончил, как сумасшедший, а она перестала кричать и отталкивать меня – вернее, сбрасывать с себя. Я почувствовал, что ей тоже приятно, хотя немножечко больно. По первости все девчонки склонны это драматизировать. Я остановился, когда кончил, и только в этот момент услыхал ее крик. И тут же раздался другой крик – на этот раз мужской.

– Сукин сын! – заорал мужчина.

Сначала я подумал, что мне просто померещилось, но быстро спустился с небес на землю.

Обернувшись, я увидел над собой чью-то физиономию. Не успел я слезть с Алисы, как ощутил сильный удар в плечо.

Этот был ее отец, с налитыми кровью глазами, от которого разило перегаром. Мощным броском китаец скинул меня с кровати. Я упал весь голый, член у меня еще стоял. Алиса – тоже голая, с окровавленным лоном – спряталась от разъяренного отца под простыней.

Она осознала свою вину и вопила, как сумасшедшая. Воспользовавшись замешательством, она завернулась в простыню и выбежала из комнаты с плачем и криком: «Не надо, папа!». Больше она ничего не могла из себя выдавить.

Я попал в ловушку.

От удара в лицо я совсем очумел. Из-за непрекращающихся ударов мне никак не удавалось отыскать штаны. Но наконец, я все-таки умудрился подобрать одежду и слинять. Пулей пролетел через гостиную. Многие кемарили на диванах и на полу, но большинство бодрствовало. Увидев мое отчаяние, они ничего не поняли. Смутно они различали мои очертания. Я несся, словно сорвавшийся с привязи козел, спешащий наесться сочной травы, освеженной капельками утренней росы.

Одеться мне удалось у самого выхода. Выйдя следом за мной, Мальро помог мне привести себя в порядок. Еще и посмеивался, гаденыш.

– Ну, блин, и досталось тебе. Зато Алису натянул. Дело того стоило.

– Досталось, это точно. Черт бы побрал этих китайцев.

– Ну, ничего. Схлопотал пару раз – и все тут. Ничего даже не заметно.

Я действительно легко отделался. А то уж думал, что этот тип меня прикончит. Но все обошлось. У страха глаза велики.

Мы вышли на улицу. Небо было синим в желтых пятнах, которые, как нам хорошо было известно, скоро пропадут, и оно снова станет голубым или серым, как обычно. Мальро вылил потоки дерма на Алисиного папашу, но видел-то он и чувствовал совсем не то, что видел и чувствовал я.

– Слушай. Папаша у Пилдита – отпетый контрабандист. У этого типа магазин оргтехники, но на самом деле он промышляет контрабандой. И наркотой наверняка приторговывает.

– Да ты что, Мальро? Не преувеличивай. Я уже слышал об этом.

– Серьезно. Он точно мафиози. И наверняка мокрушник.

– Если он на самом деле контрабандист, сдадим его в полицию. Он чуть меня не замочил за то, что я его дочку трахнул. Сукин сын! Ненавижу!

– Смотри, подловит он тебя.

– Руки коротки.

– Ты натянул Алису и вышел сухим из воды. Еще хочешь?

– Мальро, блин, ты меня достал, – огрызнулся я, хотя чувствовал себя счастливым.

– Повезло тебе! Трахнул ты его дочку – такую милашку. Сломал ей целку у него под самым носом. Она орала, как резаная. Я-то слышал. Ревела, как корова. И что на нее нашло? Хорошо с ней было, а? Даже папаша притащился, чтобы вырвать ее из когтей безумца. Думал, наверно, что ты ее насилуешь.

– Отвали, Мальро. Что было, то было. Ее папашу я не боюсь. Рано или поздно это должно было случиться. Она ведь не малолетка. Другие девчонки к шестнадцати годам трахались не раз.

– Это точно.

– Ну да. А что тут плохого? И вот заявляется этот тип и дерется. Он что, вышел из себя только потому, что это в первый раз? А откуда ему знать-то, в первый это раз или нет? А если во второй, то уже ничего? Где же тут логика? Сумасшедший, одно слово. Завтра он об этом и думать забудет. Зато я своего добился. Вот что самое главное.

Пока мы шли по улице, утреннее солнце освещало дома, поблескивало на глянцевых обложках журналов в только что открывшихся газетных киосках. Всегда и всюду мне виделись те же постельные сцены. Я считал, что получил достойную награду. В то же время меня не оставлял страх. Мне мерещилось, что меня бьет по морде бешеный китаец со сморщенным лицом и налитыми кровью глазами. Обезумев от ярости, о детях он и не подумал. А ведь это может травмировать Алису. Неужели этот козел будет лезть с кулаками на любого, кому захочется ее натянуть? Она, чего доброго, тогда руки на себя наложит.

Какой дурак станет драться из-за этого?

Улица терялась в глубине города. Дома, мостовые, собаки, пьяницы, машины, тишина, шум. Проспект Виа-Маржинал шипел, словно змея, ползущая с кучей железа на спине. Домой тащиться не хотелось. Хреново мне дома. Я бы мог прийти и поцеловать мать, сестру и отца. Но отец бы сразу понял, что я сломал кому-то целку, почувствовал бы запах у меня изо рта.

Мы остановились у булочной.

Я зашел в туалет, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Лицо у меня пылало, словно с него содрали кожу. Я все еще ощущал боль от ударов, которые нанес мне этот несчастный, но Алисин запах тоже не покидал меня, как и сладостное ощущение ниже пояса. Эту ночь я никогда в жизни не забуду.

Под правым глазом у меня образовался синяк. Его появлению предшествовало красное пятно, вскоре почерневшее – нечто противоположное тому, что творилось на небе.

Выйдя из туалета, я увидел, что Мальро стоит у стойки. Он решил заморить червячка чашкой кофе с молоком. Бабок у нас хватило только на кофе и кока-колу, которая оказалась такой холодной, что мне аж худо стало. Субъект в покрытом грязными пятнами переднике – ни дать ни взять шкура одного из 101 далматинцев – принес нам заказ и плутовато поглядел на меня – вернее, на синяк у меня под глазом.

– Подрался, что ли? – спросил этот хренов официант.

– Не твое дело, – ответил я.

– Это ему врезал папаша одной девчонки, Силвиу, – вмешался Мальро.

– Силвиу – это ты, что ли? Силвиу Сантус? Слыхал я, что в какой-то булочной служит Силвиу Сантус. Это ты, что ли?

– Ну, я. А что?

– Да ничего, просто спрашиваю. Впервые вижу живого человека по имени Силвиу Сантус. И кому только пришло в голову так назвать сына? Это все равно, что дочку назвать Роберта Клоз: она одна на свете. Вот и Силвиу Сантус тоже один и неповторим; другой – это разве что его сын. Вот мне и смешно, что у тебя такое имя.

– Отвяжись от него, Сид, – снова встрял Мальро.

– Привет! Привет! Кто хочет разбогатеть? Кто хочет разбогатеть? – издевательски запел я, передразнивая телеведущего Силвиу Сантуса.

– Ты что, смеешься надо мной? Я тебе сейчас и второй глаз подобью!

– Это шутка, Силвиу Сантус. Мой друг не в духе, потому что отец его любовницы ему врезал. Не обращай внимания.

– Шут.

– Это же я телевизионную заставку пою! А петь я могу, что хочу и как хочу. А станешь ссориться с каждым, кто поет песенку Силвиу Сантуса – так лучше тебе телохранителей нанять, а то без них не справишься. Хреново тебе придется.

– Ну, Силвиу Сантус я. А тебе-то что? Чего пристал?

Он собрался было отойти.

– Кто тебя так назвал? Папаша или мамаша? Силвиу Сантус... С ума ты сошел, чувак. Меня бы так окрестили – я бы застрелился. Что-то в этом имени не то. Как ты думаешь?

Официантишка так на меня поглядел, словно собирался разорвать на части. Мальро, хорошо с ним знакомый, попросил его успокоиться, а то я и вправду мог бы получить по морде.

– Не дури, Силвиу. Моего друга обидели, вот он и не соображает, что говорит. Серьезно. Оставь его в покое.