– Ты поговоришь с Алисой, чувак? – спросил Масиел.

– Поговорю. А в чем проблема? – ответил я вопросом на вопрос.

Масиел вытаращился на меня, словно я сказал что-то непотребное.

– Ты разве ничего не знаешь?! – спросил он.

– А что я должен знать?

– Насчет Алисы. Никто тебе не говорил?

– А что случилось с Алисой? – удивился я.

– Неужели никто тебя не известил?

– Да нет же!

– Хреново дело.

– Да что такое? Что ты виляешь вокруг да около?

– Алиса покончила с собой. Ты что, не знал?

– Покончила с собой? Ты что, охренел?

– Неужели ты не знал?

– Да откуда мне знать? Я и не догадывался, на что ты намекаешь.

– Так-то вот. Покончила с собой Алиса.

Я похолодел. Перед глазами все поплыло. В порыве отчаяния мне хотелось кого-нибудь убить или самому помереть. Только успели меня выпустить, как я узнаю об ужасной смерти Алисы. Мать твою за ногу! Все это вранье, блин! Заговор, что ли, составили против меня?

– Она проглотила кучу таблеток. Ее положили в больницу в тяжелейшем состоянии. В глубокой коме. Врачи говорят, что все кончено. Говорят, она теперь обречена на растительное существование, – объяснил Масиел.

– Так она жива? – спросил я.

– Такая жизнь хуже смерти.

Не веря собственным ушам, я посмотрел на Мальро.

– Ты ничего не сказал мне...

– Я и сам не знал, честное слово.

– Это случилось позавчера вечером. Наутро ее нашли мертвую в ванне с одним из твоих писем в руке. Ее папаша схватил письмо и не дал никому прочесть. Это Пилдит мне рассказал, – вмешался Лампрея.

Андреа заплакала. Всем стало грустно. Стало слышно музыку из соседнего бара, казавшуюся неподходяще громкой. Я что-то пнул ногой и крикнул какую-то чушь – уж не помню, какую, потому что мыслей в голове не было.

– Что за черт! Для чего она это сделала? – сказал я наконец.

– Ей хватило смелости, – отозвалась Андреа.

– Слишком далеко она зашла. Наложить на себя руки – это же безумие! Не надо было этого делать. Люди не кончают с собой только из-за того что им хочется умереть. Людям хочется умереть, чтобы лучше жилось. Это игра, в которую люди играют, чтобы жить счастливо, а не для того, чтобы на самом деле умереть, – печально произнес я.

– Она еще жива. Может, еще встанет на ноги. А вы все говорите так, будто она мертвая, – сказал Мальро.

– У них вся семейка чокнутая. Сам Пилдит в этом как-то признался, – сообщил Лампрея.

Андреа, которая, казалось, всегда была занята лишь собственной персоной, теперь очень горевала. Беду, которая приключилась с Алисой, она воспринимала как свою собственную. Вдруг она сбивчиво заговорила:

– Я знаю, что она чувствовала. Вы же ничего не знаете! Я тоже пыталась покончить с собой. Первый раз наглоталась порошка. Второй раз – таблеток. Целый пузырек заглотнула. Мне было так одиноко! Когда стало совсем плохо, я испугалась, что умру, и позвала отца. Чуть с ума не сошла! Меня отвезли в больницу, и я все выблевала. Не знаю, как жива осталась. Думала, помру. На такое идут только от одиночества. Мне тогда было четырнадцать лет. Подруг не было, поделиться было не с кем. Мама умерла, когда мне было одиннадцать. Я очень ее любила. Потом папа снова женился. С его новой женой, такой дрянью, я никогда не ладила. С тех пор жила в постоянной депрессии и сама не знала, отчего. Папа никогда меня не понимал и никто никогда не поймет. Время от времени случаются рецидивы. В последний раз я пыталась наложить на себя руки во время карнавала с Гуаружа. Вечером зашла в море и попыталась утопиться. Не получилось. Море было слишком спокойным. Убедившись, что все это пустая трата времени, я ограничилась ночным купанием, которое взбодрило меня. Теперь, правда, я уже отошла от этого всего, зато понимаю, что творится в душе у человека, задумавшего убить себя. До этой точки доходят те, у кого ничего не остается в жизни. Когда жить больше ни к чему. Когда все хорошее позади, а в будущем ничего не светит. Представьте, что у нее в голове творилось!

В напряженном молчании выслушивали мы откровения Андреа. Грустно слушать такие вещи. Тем более, когда речь о моей Алисе. Не успел я близко узнать Алису, но знаю, что она была добрая, не очень веселая, но и не такая истеричка, как Андреа, которая рассказала свою историю только для того, чтобы Урод ее пожалел. Тот нежно обнял ее. Клевый он чувак. А эта сучка его захомутала. Как последнего дурачка.

Я смотрел на остальных, а те на меня, да так, словно мы по разные стороны баррикад.

– Что же теперь будет? – сказал я себе.

– Боишься снова угодить в тюрягу? – съязвил Лампрея.

– Иди ты в жопу, Лампрея! Сейчас по морде схлопочешь, козлина! – в ярости крикнул я.

– Отвяжись от него, Лампрея. Видишь, как он мучается. Иди гуляй. Оставь его в покое, – вступился за меня Мальро.

– Я ухожу. А то вы еще бросите меня в костер, как ту отрезанную руку. Пошли, Масиел?

– Нет, я побуду здесь еще немножечко.

Я и не заметил, как Лампрея ушел. Мне так хотелось двинуть ему по морде, но вскоре пыл у меня поостыл. Потом и Масиел незаметно смылся, а за ним и девчонки. Слишком много событий произошло за один день, за одно мгновение.

Как же так получилось с Алисой? Полной правды о ее гибели я, наверно, никогда не узнаю. Есть в этом моя вина или это из-за отца, из-за семьи? Почему, умирая, она сжимала в руке мое письмо? Надеюсь, насчет письма – это не выдумка, чтобы усугубить мою вину. Зато теперь я точно знаю, что письма мои она читала. Ей хотя бы нужно было дождаться, пока меня выпустят. Может, мы бы все уладили, и ей не пришлось бы пойти на столь отчаянный шаг.

Оглянувшись, я убедился, что площадь почти опустела. Остались только велосипедисты да скейтбордисты. После такого жуткого известия хуже ничего уже не могло произойти.

Если бы мне удалось остаться на площади, я бы еще долго слонялся без цели. Делать ничего не хотелось – ни для себя, ни для других. Надо, чтобы что-нибудь меня оживило, расшевелило.

Где же девчонки? Где подруги моих подруг?

Кажется, я задавал вопросы, только не помню, кому. По-моему, я обкурился. Со мной такое редко случается. Чтобы закадрить девчонку, это ни к чему. Лучше об этом не думать. Еще я слышал чьи-то голоса вблизи, речь шла об Алисе, о девчонках, но я больше ничего не понимал. Чувствовал себя совершенно разбитым, подавленным. Надо что-то делать.

По-разному люди страдают. Например: мне кажется, что я все еще в тюрьме. Что ж теперь делать?

Урод попросил у меня позволения удалиться вместе с Андреа. Не хотел он уходить, не поинтересовавшись, в порядке ли я. Я ответил: «В порядке, просто супер». Такие люди, как Фернанду, сильно меняются. То отращивают длинные волосы, то коротко стригутся, то заводят миниатюрную бородку, то сбривают ее, без конца меняют мнения, а, в сущности, остаются самими собой. Мне тоже не чужды перемены. Но меняюсь я медленнее.

– Связался Урод с девчонкой. Женится – отколется от нашей компании. Он будет пытаться ее удержать, да и она от него не отвяжется. Вот и Сузи замуж выскочила. Да и ты, Мальро, не сегодня-завтра женишься, – с горечью проговорил я.

– Хреново тебе, да?

– Все изменилось, как-то все по-другому. И телки тоже какие-то не такие... Не знаю, как и сказать... Правда, Мальро?

– Вот и я не знаю, чувак, – ответил Мальро.

Компания наша разваливалась уже давно: одни приходили, другие уходили. Два года назад у меня были другие друзья, кроме одного Мальро. И время мы проводили по-другому. Мне хотелось измениться, заняться другими делами, вот только не знаю, как, где и с кем. Вернее, я не то чтобы хотел измениться, а стать лучше, совершить что-нибудь впечатляющее, играть по другим правилам. Я хорошо знал лишь своих недавних знакомых и привязан был только к ним. Теперь, когда мне самому нужна была помощь, что я могу сделать, чтобы все снова стало так, как прежде?