Женщина без слов подтолкнула его в тенистую аллею, отделенную от дорожки кругом близко посаженных деревьев с дугообразными стволами и широкими листьями. Она шла впереди него – мучительно ускользающая фигурка, плывущая в каком-то дюйме от его руки, но постепенно расстояние между ними увеличилось сначала до фута, потом до нескольких ярдов. Поначалу казалось, что он легко догонит ее, но это ему не удавалось, и двигаясь все быстрее и быстрее, он старался уже просто не упустить ее из виду. Ее нежная кожа оливкового цвета блестела в лунном свете, она часто оглядывалась назад с ослепительной улыбкой, кивками приглашая его поторопиться. Но он не мог догнать ее. Теперь она опережала его почти на всю длину сада. С нарастающим отчаянием он рванулся к ней, но она растворилась, исчезла, и возникла так далеко, что теперь он с трудом различал игру мускулов под ее гладкой нагой кожей. Помчавшись вперед, пересекая одну садовую дорожку за другой, он вдруг начал сознавать повышение температуры, неожиданную и стойкую перемену в воздухе; почему-то вдруг поднялось солнце и с полной силой обрушилось ему на плечи. Деревья поникли и завяли, их листья опали, сам он с трудом удерживался на ногах. Колатор Ласгия превратилась в пятнышко на горизонте, она все еще подзывала к себе, и улыбалась, но становилась при этом все меньше, а солнце продолжало подниматься, иссушая все, до чего могло дотянуться. Сад обернулся скопищем голых сучьев и потрескавшейся иссохшей земли. Страшная жажда мучила Деккерета, и когда он заметил метаморфов, таящихся в засаде за покрытыми волдырями почерневшими деревьями, то закричал им, прося хоть глоток воды, но получил в ответ лишь легкий звенящий смех. Он пошатнулся. Свирепый пульсирующий свет с неба сжигал его, он чувствовал, как кожа твердеет, трескается, хрустит, ломается. Еще один миг, и он обуглится. Что стало с Колатор Ласгией? Куда делись улыбающиеся, кланяющиеся горожане, приветствовавшие его знаком звездного огня? Сейчас он был в пустыне и, шатаясь, брел по знойной печи, где даже тени пылали. Теперь в нем поднялся настоящий ужас. Даже во сне он ощущал болезненный жар, какая-то часть его рассудка следила за этим с нарастающей тревогой, опасаясь, как бы сила сновидения не оказалась слишком велика и не могла повредить физическому состоянию тела наяву. О таких вещах рассказывали: люди погибали во сне, пораженные силой могучих посланий или обычных сновидений. И хотя это шло вразрез с заученной с детства истиной, хотя он знал, что обязан не обрывать сон преждевременно, а досмотреть даже ужаснейший из ужасов, а чтобы увидеть окончательное откровение, он решил проснуться ради собственной безопасности, попытался это сделать и не сумел. Он упал на колени, дергаясь на раскаленном песке и разглядывая загадочных крошечных насекомых с золотистыми тельцами, шедших к нему колонной по краю одного из барханов. Они добрались до него и оказались муравьями с безобразно раздутыми челюстями; каждый, чуть поворачиваясь, поднимал свое туловище и кусал, впиваясь челюстями и не отпуская, так что в одну неуловимую долю секунды насекомые покрыли всю его кожу. Он сметал их с себя и никак не мог стряхнуть: их челюсти держали мертво, даже когда он отрывал головы от тел. Песок вокруг почернел от обезглавленных насекомых, но все равно их было слишком много, они покрывали тело, как плащ, а он все стряхивал и стряхивал их, пока не воздвиг вокруг себя настоящую гору, но все равно еще больше муравьев вцеплялось в него своими челюстями. Он устал сметать их. К тому же в этом живом плаще оказалось прохладнее. Они защищали его от солнечного жара, и хотя сами кусали и жги его своим ядом, но не так болезненно, как солнечные лучи.

Неужели сон никогда не кончится? Он попытался взять его под контроль, обернуть нарастающий поток прибывающих муравьев в струю холодной чистой воды, но не мог, ничего не произошло, и он вновь соскользнул в кошмар, продолжая устало ползти по песку.

И постепенно начал сознавать, что уже не спит.

Не было границы между сном и пробуждением, которую он обязательно заметил бы, – только внезапное и полное понимание, что глаза его открыты.

И два сознания (спящего наблюдателя и страдающего Деккерета) слились в одно. Он действительно находился в пустыне под страшным полуденным солнцем. И был наг. Кожа чувствительно саднила от царапин и волдырей. И были муравьи. Крошечные муравьи действительно карабкались по его ногам, поднимаясь до колен, впиваясь в кожу. Сбитый с толку, он подумал, что, наверное, метался во сне, но сразу отказался от этой мысли: он не мог уйти так далеко в настоящую пустыню, а он, похоже, находился чуть ли не в центре. Деккерет встал, стряхнул муравьев, и посмотрел в сторону лагеря.

И не увидел его. Значит, он действительно бродил во сне голый, по обжигающей наковальне открытой пустыни, и заблудился. Это все еще сон, подумал он с яростью, и сейчас я проснусь в тени флотера Барьязида! Но пробуждения не было, и тогда Деккерет понял, как погибали люди в Пустыне Украденных Снов.

– Барьязид! – закричал он. – Барьязид!_

Крик эхом отдался в дюнах. Он закричал снова, потом второй раз, третий, но услышал лишь собственный дрожащий голос, оставшийся без ответа. Сколько он мог продержаться! Час! Два! Без воды, укрытия от солнца, даже без одежды. На непокрытую голову изливал свой жар с неба огромный пылающий глаз. Стояла самая жаркая часть дня. Окружающий пейзаж повсюду выглядел одинаково – плоская мелкая чаша, исхлестанная жаркими ветрами. Он пошел было по своим следам, но они оборвались через несколько ярдов – дальше начиналась твердая и каменистая поверхность. Лагерь мог находиться где угодно, скрытый возвышавшимися барханами. Деккерет еще раз позвал на помощь, и опять не услышал ничего, кроме эха. Если бы удалось отыскать подходящий бархан, он мог бы успеть закопаться по шею и продержаться до тех пор, пока не спадет жара, а в темноте попытаться найти лагерь по костру. Но таких барханов он тут не видел. Как бы поступил на его месте Лорд Стиамот, подумал он, или Лорд Тимин, или один из великих воинов прошлого! И что мог сделать он сам! Просто умереть! Глупо. Он крутанулся, осматривая горизонт. Ни одной путеводной нити, ни единого признака, куда пойти. Передернув плечами, он опустился там, где не было муравьев. Не было здесь и слоя песка, зарывшись в который, он мог попытаться спасти себя, как не было и силы духа, которая помогла бы ему выжить, несмотря ни на что. Он утратил себя во сне и умрет, как и предсказывала Колатор Ласгия.

Единственное, что у него осталось – это характер: он умрет без слез, гнева и стенаний. Может это займет час, может быть, меньше. Но это очень важно умереть с честью.

И он стал ждать прихода смерти. Но вместо нее пришел – через десять минут, полчаса или час, он не знал – Серифэм Рейнэлион. Вроон, как мираж, появился с востока, с трудом двигаясь к Деккерету, нагруженный двумя флягами воды. Подойдя ярдов на сто, он помахал двумя щупальцами и крикнул:

– Вы живы!

– Более или менее. Вы настоящий!

– Самый настоящий. Мы вас полдня ищем. – Упругое щупальце маленького существа сунуло в руки Деккерету флягу с водой. – Держите. Глотните-ка, только немного. НЕМНОГО! Вы слишком измождены и захлебнетесь, если станете пить с жадностью.

Деккерет с трудом справился с порывом осушить фляжку одним глотком.

Вроон прав, нужно пить умеренно, не спеша, иначе может стать плохо. Он капнул чуть-чуть в рот, подержал на языке, прополоскал горло, наконец, проглотил. Потом сделал еще один осторожный глоток, затем глоток побольше.

Голова слегка закружилась. Вроон кивнул на фляжку. Деккерет встряхнул ее и отпил снова, подержав воду за щеками.

– Далеко отсюда лагерь! – спросил он наконец.

– Минут десять ходьбы. У вас хватит сил идти самому, или мне сходить за остальными?

– Я пойду сам.

– Тогда идемте.

Деккерет кивнул.

– Сейчас, еще один глоток.

– Берите фляжку и пейте, сколько хотите. Если устанете, скажите мне, отдохнем. Не забывайте, мне вас не унести.