— Ей известен образ жизни вашего мужа?

— Всего она не знает, но и того, что ей известно, достаточно, чтобы ненавидеть и презирать его.

— Они между собой не ладят?

— Моя сестра не разговаривает с Этьеном. Она очень религиозна, и для нее профессор — истинное исчадие ада.

— А как он относится к ней?

— Попросту не замечает ее. К тому же она приходит редко, и только тогда, когда я бываю дома одна.

— Она его избегает?

— По возможности.

— Однако вчера…

— Я видку, что консьержка много наболтала вам. Верно, вчера вечером они встретились. Я ожидала прихода мужа около полуночи, поэтому мы с сестрой спокойно беседовали.

— О чем?

— Обо всем и ни о чем.

— О Лулу речь шла?

— Не припоминаю.

— Но вы не уверены, что о ней не говорили?

— Как раз уверена. Я даже сама не знаю, почему так подробно отвечаю на ваши вопросы. Мы говорили только о наших родителях.

— Они уже умерли?

— Мать умерла, а отец живет в департаменте Финистер. Там же живут и наши сестры. Нас было восемь человек детей — шесть сестер и два брата.

— Кто из них живет в Париже?

— Только я и Антуанетта. В половине двенадцатого, а может, и пораньше вернулся Этьен. Он ограничился кивком. Антуанетта почти тотчас же попрощалась и ушла.

— Муж уже не спускался вниз?

— Нет. Вид у него был усталый, он беспокоился за больного, состояние которого его не удовлетворяло.

— Полагаю, он имел ключ от этой квартиры?

— Конечно.

— В течение вечера не происходило чего-нибудь необычного? Вы с сестрой не слышали никакого шума?

— В таких старых домах не слышно, что делается в соседней квартире, не то что на другом этаже.

Она посмотрела на часы и забеспокоилась.

— Простите, комиссар, но мне пора подняться к себе. Этьен должен прийти с минуты на минуту. У вас нет больше ко мне вопросов?

— Пока нет.

— Вы считаете, не удастся обойтись без допроса мужа?

— Ничего не могу вам обещать определенно, но постараюсь не беспокоить вашего супруга без особой надобности.

— Спасибо, господин комиссар.

Она повернулась к выходу, и ее взгляд упал на картонную коробку с фотографиями, но комиссар не смог заметить выражения ее лица.

Интересно, что в машине, везшей Мегрэ в полицию, он не думал ни о профессоре Гуэне, ни о его жене, а совершенно бессознательно о Луизе Филон, фотографии которой он перед уходом из квартиры положил в бумажник.

Даже на этих фото, сделанных на вечерах, когда Луиза должна была бы быть особенно хороша и жизнь должна была бы бить из нее ключом, на лице ее не было и тени улыбки. Мегрэ знал много девушек, подобных ей, такого же происхождения, проведших точно такое же детство, даже закончивших жизнь так же плачевно, как и Луиза. Многие из них обладали природной веселостью, которая без видимых причин могла вдруг перейти в истерику или слезы. Иные, как Дезире Броль, с годами становились грубыми и циничными.

Комиссару было трудно судить о Лулу по фотографиям — наверняка при жизни она вызывала в людях подобную реакцию. Ее лицо даже не было печальным, на нем, скорее, застыло выражение обиженной маленькой девочки, стоявшей в одиночестве на школьном дворе и наблюдавшей за играми подружек.

Мегрэ едва ли мог объяснить самому себе, в чем ее обаяние, но он чувствовал его, как чувствовал у подобных ей девиц, которые во время допросов, неизвестно почему, возбуждали его симпатию, и он относился к ним с большей, чем обычно, добротой.

Он представил Лулу в гостиничном номере на улице Рикет или в какой-либо иной комнате в квартале Барбе — наверняка она целые дни пролеживала в постели, читала, дремала, а может быть, стояла у окна. Представлял он ее и сидящей в одном из кафе 18-го квартала, в то время как Пьеро с тремя товарищами играли в белот. Видел, как она с вдохновенным лицом и склоненной на плечо партнера головой танцует в каком-нибудь ресторанчике. И, наконец, перед его взором представал последний образ: Лулу, стоя в тени, поджидает мужчин, даже не давая себе труда улыбнуться им, и затем ведет своего клиента по лестничке гостиницы, где номера сдаются на часы, выкрикивая хозяйке свое имя.

Немногим более года прожила Лулу в респектабельном доме на авеню Карно. Комиссар с трудом представлял ее в этой обстановке, квартира казалась слишком большой, слишком холодной, да еще рядом с таким человеком, как Этьен Гуэн.

На набережной Орфевр в большинстве кабинетов свет уже не горел. Мегрэ медленно поднялся по грязной лестнице в свой кабинет. Жанвье уже ждал его. Было то время, когда контраст между холодом на улице и домашним теплом особенно ощутим, комната казалась жарко натопленной, и кровь приливала к голове.

— Ничего нового?

Полицейская машина работала полным ходом, занимаясь поисками Пьеро Эйро. На вокзалах и аэродроме проверяли документы у похожих на него мужчин. Люди из Специальной бригады обходили гостиницы и меблированные комнаты.

Молодой Лапуэнт с самого полудня ни на шаг не отходил от гостиницы «Дювар», у подъезда которой с наступлением темноты стали кружить проститутки.

Что касается инспектора Жанина, то он, как человек, знакомый с этим районом, пользовался собственными методами поисков. Он знал, что здесь, в северо-восточной части Парижа, находятся каменные джунгли, где человек может скрываться месяцами, где убийство обнаруживается, случалось, через несколько недель после совершения, и тысячи человеческих существ — мужчин и женщин, живущих вне закона, — находят убежище именно здесь. Время от времени полиция получает отсюда ценные сведения, у нее есть там свои осведомители, но иногда это бывает просто телефонный звонок ревнивой девицы.

— Час назад вам звонил Гастен-Ренет.

Это был эксперт по огнестрельному оружию.

— Что он сказал?

— Утром он принесет письменное заключение. Пуля, которой была убита Луиза Филон, выпущена из автоматического пистолета калибра 6,35.

Такие пистолеты называют любительскими. Настоящие преступники пользуются более серьезным оружием.

— Звонил также доктор Поль. Он просил вас связаться с ним.

Жанвье посмотрел на часы. Было четверть восьмого.

— Скорее всего, он уже добрался до ресторана «Лаперуз», где должен председательствовать на каком-то званом обеде.

Мегрэ набрал номер ресторана. Через несколько минут он уже беседовал с судебным медиком.

— Я провел вскрытие девочки. Возможно, я ошибаюсь, но у меня создалось впечатление, чте мы раньше встречались.

— Она несколько раз арестовывалась. Доктор Поль наверняка опознал Лулу не по лицу, изуродованному пистолетной пулей, а по телу.

— Выстрел был произведен с очень близкого расстояния, буквально в упор. Не надо даже быть экспертом, чтобы это установить. Думаю, что стреляли с расстояния двадцать пять — тридцать сантиметров, не более.

— Я полагаю, смерть наступила мгновенно?

— Мгновенно. В желудке сохранились остатки непереваренной пищи, среди которой есть и лангусты.

Мегрэ вспомнил, что на кухне, в мусорном ящике, он видел пустую банку из-под лангустов.

— За едой она пила белое вино. Это вас интересует?

Мегрэ еще не был в этом уверен. На внешней стадии расследования было еще трудно судить, какая информация является важной, а какая нет.

— Но я обнаружил еще одну деталь, которая, наверное, вас удивит. Вам известно, что она была беременна?

Комиссар в самом деле был этим удивлен, причем так, что на минуту онемел.

— Давно? — наконец спросил он.

— Около шести недель. Возможно, она об этом и не знала. А если и знала, то всего несколько дней.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Подробности будут в моем заключении.

Мегрэ положил трубку и сказал, обращаясь к стоявшему рядом Жанвье:

— Она была беременна.

Однако Жанвье, знавший дело поверхностно, особенно не удивился.

— Что делать с Лапуэнтом?