Улица Мира, Вандомская площадь, предместье Сент-Оноре. Петерс Латыш не думал возвращаться.

Вот наконец и отель «Мажестик», рассыльные, бросившиеся открывать перед ним входную дверь.

– Шеф!

– Опять ты?

Из полутьмы нерешительно выступил Дюфур, он тревожно оглядывался вокруг.

– Послушайте, она исчезла.

– Что ты мелешь?

– Клянусь, я сделал все что мог. Она вышла из «Селекта». Через минуту вошла в дом пятьдесят два, это магазин готового платья. Я прождал час, потом обратился к швейцару. На втором этаже магазина ее не видели. Она просто прошла через него и вышла через другой выход на улицу Берри.

– Ладно!

– Что мне теперь делать?

– Отдыхать.

Дюфур взглянул комиссару в глаза, потом быстро отвернулся.

– Клянусь вам, что…

К великому удивлению инспектора, Мегрэ потрепал его по плечу.

– Ты славный парень, Дюфур. Не огорчайся, старина!

И Мегрэ вошел в холл отеля, где заметил, как изменилось при его появлении лицо управляющего, и послал ему улыбку.

– Латыш?

– Только что поднялся к себе в номер.

Мегрэ подошел к лифту.

– Третий этаж.

Комиссар набил трубку и внезапно вспомнил, что уже несколько часов не курил. Он снова улыбнулся, но улыбка вышла горше прежней.

Остановившись перед дверью номера 17, Мегрэ не испытывал никаких колебаний. Постучал. Ему крикнули: «Входите». Он вошел и закрыл за собой дверь.

В гостиной кроме радиаторов был еще и камин, который разжигали для уюта. Латыш, облокотившись о каминную полку, подталкивал носком ботинка к дровам какую-то пылающую бумажку, чтобы она скорее сгорела.

С первого взгляда Мегрэ понял, что Латыш утратил прежнее спокойствие, но у комиссара хватило самообладания не показать, что это его обрадовало.

Золоченый стул с хрупкими ножками был для Мегрэ слишком миниатюрен, рука комиссара на его спинке выглядела просто лапой. Он поднял стул и поставил его в метре от камина. Затем уселся на него верхом.

Что же случилось – он снова почувствовал в зубах трубку и, выйдя из состояния недавней подавленности или, скорее, нерешительности, всем своим существом устремился к действию?

Как бы там ни было, в этот момент он чувствовал себя сильнее, чем когда-либо. Он был дважды Мегрэ, если можно так выразиться. Не человек, а изваяние из старого дуба или, вернее, из глыбы песчаника.

Локти он положил на спинку стула. Чувствовалось, что, доведенный до крайности, он способен своей широченной лапищей сгрести противника за горло и ударить головой о стену.

– Мортимер вернулся? – спросил он.

Латыш, наблюдавший, как догорала бумажка, медленно поднял голову.

– Не знаю…

От Мегрэ не ускользнуло, что пальцы Латыша судорожно сжались. Заметил он и то, что у дверей спальни стоял чемодан, которого раньше в номере не было. Красная цена ему не составила бы ста франков, а весь вид этой дешевой дорожной сумки никак не вязался с обстановкой в номере.

– Что у вас там?

Латыш не ответил. Только лицо его несколько раз нервно дернулось. В конце концов он спросил:

– Вы меня арестуете?

Несмотря на тревожный тон, в голосе Латыша, казалось, сквозила нотка облегчения.

– Еще не время.

Мегрэ встал, подошел к чемодану и, подтолкнув его ногой к камину, открыл.

Там лежал совершенно новый серый костюм, купленный в магазине готового платья, даже этикетка с ценой еще болталась на нем.

Комиссар снял телефонную трубку.

– Алло. – Мортимер вернулся?.. Нет?.. И никто не приходил в семнадцатый?» Алло. Да. Пакет из магазина на Больших бульварах?.. Можете не приносить.

Комиссар повесил трубку и пробурчал:

– Где Анна Горскина?

– Ищите.

– Иначе говоря, в номере ее нет. Но она здесь была. Она принесла этот чемодан и письмо.

Латыш поспешно разворошил пепел, так что сожженная бумажка рассыпалась в прах.

Комиссар понимал, что сейчас не время заниматься пустыми разговорами, что он на правильном пути, но малейший ложный шаг может лишить его преимущества.

Движимый силой привычки, он встал и так быстро шагнул к камину, что Петерс вздрогнул, поднял было руки для защиты, но тут же устыдился своего жеста и покраснел.

Мегрэ хотел всего-навсего пристроиться спиной к огню.

Он стоял и курил, часто попыхивая трубкой.

В номере воцарилось молчание, такое длительное и тягостное, что от него сдавали нервы.

Латыш не мог скрыть волнения, хотя и старался держаться. По примеру Мегрэ, закурившего трубку, он зажег сигару.

Комиссар принялся вышагивать взад и вперед по комнате и, опершись на маленький круглый столик с телефонным аппаратом, чуть не сломал его.

Петерс не заметил, как Мегрэ нажал на рычаг. Результат не заставил себя ждать. Звонок раздался тут же. На проводе был администратор.

– Алло! Звонили?

– Алло!.. Да! Что вы говорите?

– Алло!.. Это администрация отеля.

Мегрэ остался невозмутимым.

– Алло… Да… Мортимер?.. Благодарю. Я его сейчас увижу.

– Алло!.. Алло! – Едва комиссар положил трубку, как снова раздался звонок. Управляющий упорно не мог ничего понять.

– Что происходит? Не понимаю.

– К черту!.. – громыхнул Мегрэ.

Он устремил взгляд на заметно побледневшего Латыша, который хотел было броситься к двери.

– Пустяки, – успокоил его комиссар. – Вернулся Мортимер Ливингстон. Я просил предупредить меня.

Он увидел капли пота, выступившие на лице собеседника.

– Мы говорили о чемодане и письме, которое в нем было. Анна Горскина…

– Анна здесь ни при чем…

– Простите… Я думал… Разве письмо не от нее?

– Послушайте…

Латыша трясло. Это бросалось в глаза. И это была не обычная нервозность. Лицо его, все тело дергались, как от тика.

– Послушайте!..

– Слушаю, – проронил Мегрэ, повернувшись спиной к огню.

Рука его скользнула в карман. Чтобы вытащить оружие, ему понадобится меньше секунды. Мегрэ улыбался, но за улыбкой скрывалось обостренное до крайности внимание.

– Итак?.. Ведь я же вам сказал, что слушаю.

Но Латыш, схватив бутылку виски, процедил сквозь плотно сжатые зубы:

– Тем хуже.

Он налил себе полный стакан, осушил его залпом и посмотрел на комиссара – взгляд его был мутный, как у Федора Юровича, на подбородке блестела капля виски.

Никогда Мегрэ не видел, чтобы человек пьянел так мгновенно. Правда, он никогда не видел, чтобы кто-нибудь вылил залпом стакан виски, наполнил его снова и снова выпил, налил и третий раз, потом потряс бутылкой и выцедил последние капли шестидесятиградусного напитка.

Результат был потрясающий. Петерс Латыш побагровел, а через секунду стал мертвенно бледен. На щеках, правда, еще алели красные пятна. Губы стали бескровными. Держась за столик, он сделал несколько шагов и, пошатываясь, промямлил с безразличием пьяницы:

– Вы этого хотели, не так ли?

Латыш издал непонятный смешок, в котором слышалось все: страх, ирония, горечь, может быть, даже отчаяние.

Он опрокинул стул, на который хотел опереться, вытер влажный лоб:

– Заметьте, сами бы вы не разобрались. Это случайность.

Мегрэ не пошевелился. Ему было настолько не по себе от всего происходящего, что он чуть было не заставил собеседника что-нибудь принять или понюхать.

На его глазах происходило то же превращение, что и утром, только в десять, в сто раз более страшное.

Совсем недавно он имел дело с утонченным интеллектуалом, который обладал редкой силой воли и прекрасно владел собой.

Ученый, светский лев с безукоризненными манерами.

И прямо на глазах он превратился в комок нервов, в марионетку в руках у безумного кукольника. Перед Мегрэ дергалось и гримасничало мертвенно-бледное лицо с синюшными пятнами.

Латыш смеялся! Но, смеясь и продолжая бесцельно двигаться, он постоянно прислушивался, наклонялся, словно хотел уловить некий шум внизу, у себя под ногами.