Мегрэ не ответил. Он был мрачен. По-видимому, его что-то тревожило.

— Итак, следователь, наверное, выдал тебе незаполненный ордер на арест?

— Да… Но он посоветовал мне быть очень осторожным: в маленьком городке могут быть всякие настроения. Он просил, чтобы я позвонил ему прежде, чем действовать решительно.

— А что ты собираешься делать?

— Я уже позвонил в уголовную полицию в Брюсселе, чтобы речника арестовали, когда он сойдет с поезда. Мне придется просить вас отдать мне молоток.

К большому удивлению нескольких посетителей кафе, комиссар вытащил молоток из кармана и положил его на стол.

— Это все?

— Надо, чтобы вы предъявили его. Ведь это вы его нашли.

— Да нет! Мы скажем всем, что это ты нашел молоток.

Глаза Машера заблестели от радости.

— Благодарю вас. Это очень ценно для моего продвижения по службе.

— Я накрыл на двоих, возле печки! — объявил хозяин.

— Спасибо!.. Я пойду спать!.. Не хочется есть…

И Мегрэ поднялся к себе в номер, пожав руку своему коллеге.

Должно быть, он простудился. Два дня расхаживал в промокшей одежде — ведь он не захватил с собой запасного костюма.

Он лег спать измученный. Добрые полчаса его одолевали неясные картины, проплывшие перед глазами в утомительном ритме.

Правда, в воскресенье утром Мегрэ первым был на ногах. В кафе он застал только гарсона, который включил кофейную машину и наполнял ее верхнюю часть молотым кофе.

Город еще спал. Заря только что сменила ночь, и еще горели фонари. А на реке слышно было, как люди на баржах перекликаются, бросают друг другу швартовы; подошел буксир и стал во главе вереницы баржей. Новый караван судов отправлялся в Бельгию и Голландию.

Дождя не было, но изморось капельками падала на плечи.

Где-то звонили колокола. В доме фламандцев загорелся огонь. Отворилась дверь. Мадам Питере тщательно закрыла ее и ушла торопливыми шагами, держа в руках молитвенник в суконном футляре.

Мегрэ все утро провел на улице, по временам только заходя в кафе, чтобы пропустить рюмку спиртного и согреться. Осведомленные люди предсказывали, что грянет мороз и что для районов, залитых половодьем, это будет катастрофой.

В половине восьмого мадам Питере, вернувшись с обедни, открыла ставни в лавке и зажгла плиту на кухне.

Только около девяти часов на пороге на секунду показался Жозеф, без воротничка, еще неумытый, с растрепанными волосами.

В 10 часов он пошел к обедне вместе с Анной, на которой было новое платье из бежевого сукна.

В кафе речников еще не было известно, согласится ли владелец буксира, прибытия которого ожидали, отправиться в тот же день с караваном судов, и потому хозяева баржей все время сидели там и только порой выходили посмотреть на реку вверх по течению.

Было около полудня, когда Жерар Пьедбёф вышел из дома в воскресном костюме, обутый в желтые ботинки, в светлой фетровой шляпе и перчатках. Он прошел совсем рядом с Мегрэ… Сначала он, кажется, не собирался заговорить и даже поздороваться с ним.

Но не мог удержаться, чтобы не бросить комиссару вызов или не высказать все то, что он думает.

— Я вас стесняю, правда? Потому, что вы, наверно, меня ненавидите!

У него были синяки под глазами. После его выходки в кафе возле мэрии он жил в постоянной тревоге.

Мегрэ пожал плечами, повернулся к нему спиной и увидел акушерку, которая, посадив в коляску ребенка и толкая ее перед собой, направлялась к центру города.

Машер не показывался. Мегрэ встретил его только около часа и как раз в «Кафе у мэрии». Жерар сидел за другим столиком с двумя приятелями и с тем самым товарищем, с которым он был в прошлый вечер.

Машера окружали три человека, и комиссару показалось, что он их уже где-то видел.

— Помощник мэра… Полицейский комиссар… Его секретарь… — представил их инспектор.

Все они были в воскресных костюмах и пили анисовый аперитив. На столе уже стояло по три блюдца у каждого. Машер казался необыкновенно уверенным в себе.

— Я как раз говорил этим господам, что следствие уже почти закончено… Теперь это зависит, главным образом, от бельгийской полиции. Удивляюсь, почему я до сих пор не получил телеграммы из Брюсселя с сообщением о том, что речник арестован…

— В воскресенье после одиннадцати утра телеграммы не разносят! — заявил помощник мэра. — Хотя вы можете получить ее на почте… Что вам предложить, господин комиссар?.. Вы знаете, о вас много говорили здесь в округе!..

— Очень польщен!

— Я хочу сказать, что говорили отнюдь не в положительном смысле. Вашу позицию истолковывали как…

— Гарсон, кружку пива! Холодного!

— Вы пьете пиво в такое время дня?

По улице проходила Маргарита, и по тому, как она держалась, чувствовалось, что она самая элегантная женщина в городе и знает, что все взгляды устремлены на нее.

— Неприятно, что эти дела, связанные с нравами…

Послушайте! Вот уже десять лет, как в Живе не было таких дел… Последний раз один рабочий-поляк…

— Извините меня, господа…

И Мегрэ бросился к выходу, догнал на главной улице Анну Питере и ее брата, которые шли, высоко подняв голову, словно бросая вызов всем подозрениям.

— Я позволю себе зайти к вам днем, как я уже говорил вчера…

— В котором часу?

— В половине четвертого… Вам это удобно?

И он, нахмурившись, вернулся в гостиницу, где позавтракал, одиноко сидя за столом.

— Соедините меня с Парижем.

— По воскресеньям, после одиннадцати, телефон не работает.

— Очень жаль!

Во время завтрака он читал маленькую местную газету; его позабавил один заголовок:

Для него это была уже не тайна.