Мэдди подняла голову. Неправда, что у него разум двухлетнего ребенка. Он не потерял разума.

Он не сошел с ума. Его сводят с ума. Эта мысль прозвучала настолько ясно, что ей показалось, будто кто-то произнес это вслух.

Мэдди почувствовала, что некое состояние, которым она была охвачена, теперь покинуло ее. Комната стала вдруг грустной, маленькой изолированной камерой в глубине холодного подвала.

Жерво не потерял рассудка. Он произносил слова. В противном случае он не мог бы понимать то, что говорят ему.

Его крики, его отчаяние становились все более разумными. Это — не крики маньяка, сошедшего с ума, это крики здорового человека, оказавшегося в чрезвычайно отчаянном положении. Он не видит никаких других путей, чтобы избавиться от этого состояния, кроме как силой вырваться из него. Он, утонченный герцог, знающий периодические функции, ряды Фурье, он, создавший новую геометрию, он, живший свободной жизнью аристократа, теперь был здесь и страдал от этого.

Мэдди ощущала, что никогда ей не приходилось так явственно слышать голос Бога. Она не относилась и к числу тех людей, которым был дан дар выступать на Собраниях. Мэдди вела простую, обыденную жизнь.

Но сейчас она получила благословение.

Мэдди почувствовала, что на нее возложены особые обязанности. Она не понимала, как доказать тот факт, что Господь возложил на нее обязанности быть с Жерво в его беде. Она твердо знала, как поступить. В конце концов Господь не простит ее. Ясно было только одно: она не должна бросать герцога в беде.

Кузен Эдвардс будет недоволен, в этом Мэдди не сомневалась. Он категорически запретил ей ходить в коридор буйнопомешанных, у него была масса возражений и аргументов против ее намерений.

Она многое обдумала, пока поднялась наверх по лестнице. Ритмичный звон цепей становился все громче… Она ошиблась. Она неправильно представляла себе действительность. Она не годилась для той задачи, которую решила на себя возложить. Ну что она знает о душевных болезнях или их лечении? Вой, который сопровождал лязг цепей, ну никак не походил на человеческий голос. Весь сумасшедший дом замер, слушая эти звуки. Не слышно ни бормотания, ни бессмысленного трепа. Как будто все занимались только тем, что прислушивались к звону цепей и истошному крику.

Мэдди повернула за угол. В коридоре сидел Ларкин на откидной табуретке. Кожа на его голове просвечивала сквозь короткую стрижку волос. Карманные часы он держал на колене, лениво позвякивая цепочкой в такт лязганью цепей в камере.

— Через три минуты пойдем, — громко объявил он, не обращаясь, собственно, ни к кому.

Теперь звон цепей раздавался без пауз. Ларкин взглянул на Мэдди и, узнав ее, вскочил. Откидная табуретка хлопнулась о стену.

— О, Друг Ларкин. — Произнесла Мэдди торжественно. — Я пришла поговорить с Жерво.

Лязг цепей прекратился.

Пронзительная тишина, казалось, зазвенела в ее ушах. Ларкин переводил взгляд с дверей камеры Жерво на Мэдди. Он сказал:

— Мисс, вам нельзя тут находиться.

Его голос звучал как-то странно, подобно эху давно умерших голосов.

— И тем не менее я пришла.

— Послушайте… Вы мне вчера вечером такое устроили… Больше не надо.

— О, ты должен пойти и позвать моего кузена. Конечно, я не желаю доставлять тебе беспокойство.

— Я не могу, мисс. Через минуту я должен отвести больного в отдельную комнату для наказания. Вы обязаны покинуть коридор.

— Ты должен был отвести его туда, если он не успокоится до полудня. Правильно? — Мэдди кивнула в сторону двери. — Видишь, он затих.

Как бы подтверждая ее слова, стали бить часы в холле.

Ларкину, похоже, не понравился такой поворот событий. Мэдди шагнула вперед, и он предупредительно поднял руку.

— Нет, мисс, сделайте одолжение. Не дергайте его больше, пожалуйста! Ах, мисс, будьте столь любезны…

Жерво стоял за дверью. Его руки сжимали железные прутья. Когда герцог увидел ее, его пальцы расслабились, губы зашевелились, как будто он собирался что-то сказать. Потом он вдруг отвесил вежливый поклон и протянул руку между прутьями, как будто бы собирался поздороваться с дамой на светском рауте.

— Нет! — Ларкин шагнул вперед. — Мисс, он может убить вас, удушить, если вы немедленно не отойдете от решетки.

Мэдди хорошо понимала, что это тоже не исключено. В тот момент, когда она застыла в нерешительности, Жерво почувствовал ее страх. Его рука сжалась. Он отвернулся от двери, двигаясь как призрак. Молчаливая фигура замерла на фоне окна. Он стоял и смотрел в сторону.

Мэдди поняла, что проиграла. Голос Ларкина был голосом холодного рассудка, голосом зла, который возражал ей и призывал ее выступить против своей собственной Правды. Первое испытание — и она споткнулась.

Какое-то время Мэдди смотрела на Жерво, а потом повернулась к Ларкину.

— Пожалуйста, пойди и попроси моего кузена прийти сюда. Ты должен сказать ему, что мне необходимо поговорить с ним.

Санитар пытливо смотрел на нее.

— Не знаю, что вы хотите, мисс, но я не собираюсь уходить отсюда и позволять вам делать что-либо глупое.

— Я просто побуду здесь, — сказала она. — Обещаю тебе, больше ничего делать не буду.

— А что, если он опять подымет шум. Сейчас-то он тихенький, но вы можете раздразнить его.

— Жерво. — Мэдди подошла к двери и сквозь прутья протянула руку, несмотря на неистовые протесты Ларкина. — Если я останусь здесь, это разозлит тебя?

Он, обернувшись, посмотрел на нее.

— Последствия на вашей совести, мисс! — предупредил Ларкин. — На вашей совести! После того что он учудил вчера…

Жерво подарил этому человеку взгляд крайнего презрения. Задержав несколько секунд взгляд на Мэдди, он отвернулся к стене.

Это было сильнее, чем пощечина. Мэдди опустила руку.

— Пожалуйста, иди и позови моего кузена, — твердо сказала она Ларкину.

— А вы точно не будете ничего делать, пока я не приду?

Мэдди присела.

— Не буду.

— Не могу верить вам, — пробормотал санитар, тряхнул головой и исчез за углом. Воцарилась тишина. Жерво продолжал смотреть в окно.

— Хам, — неожиданно произнес он, и посмотрел через плечо на Мэдди, приподняв одну бровь как бы демонстрируя вызов.

— Да, — сказала она, энергично кивая. — Самый настоящий хам.

Он скрестил руки на груди и оперся плечом об оконную решетку. Бледный кавалер-заключенный, молчаливо стоящий в своей камере. Медленная улыбка искривила его рот.

Если он сумасшедший, нельзя доверять ему. Вчера он также прислонился головой к решетке и смотрел на нее, стоя в очень благородной позе, а через мгновение прижал бритву к ее горлу.

— Будь осторожнее, — нашептывал ей разум. — Он силен, он пугающе силен. Он психически нездоров.

Мэдди посмотрела на Жерво.

— Хам, — повторила она задумчиво.

— Хам, — сказал он с явным облегчением. Мэдди сложила руки.

— Получается, что у нас единое мнение по этому поводу?

Он ничего не сказал, но посмотрел на нее через железную решетку со светской иронической улыбкой.

— Полагаю, об этом даже речи быть не может, — возмутился кузен Эдвардс, обращаясь к Мэдди. — Ты же в этом совершенно не разбираешься, ничего не понимаешь. Ты не можешь быть личным санитаром при герцоге. Это полный абсурд. Подумай о той опасности, которой ты подвергаешься, кузина Мэдди! Нельзя забыть вчерашний инцидент.

— Я не забыла. И верю…

— Да, очень хорошо, я понимаю… Но здесь не собрание квакеров, моя дорогая. Это сумасшедший дом.

Она грустно взглянула на него.

— А разве Бога нет в этом доме?

Ларкин хмыкнул. Кузен Эдвардс слегка покраснел и строго взглянул на санитара.

— Разумеется, Бог здесь.

— Меня благословил Господь! — повторила Мэдди уверенным тоном.

Кузен Эдвардс поджал губы.

— Я не подумал, что у тебя такие намерения, но если ты действительно хочешь работать с пациентами, я могу назначить тебя в помощь акушерке в дневную смену.