Как дела, трещинка на потолке? Давненько не виделись, сотня дней натикала.

Висишь ты прямо над головой, бессовестно терзаешь память. Не устала быть немым укором? Если закрыть глаза, твои удивительны изгибы все равно представляются с отчетливой ясностью. Скоро уйдет отсюда тот, кто тихо распластался под тобой, трещинка на потолке, а ты, бессмертная, останешься жить здесь в штукатурке, напоминая всем посвященным неумолимый закон движения: самый запутанный путь имеет конечную точку. Правда, теперь тебя трудно рассмотреть — некий энергичный паучок хорошо поработал в отсутствие хозяина, заплел угол комнаты плотной сетью, скрыв от похотливых взглядов твое тело. Но это ничего, посвященные могут взять швабру и освободить тебя из паутины.

Да, человечек предпочел умереть в собственном доме, на родном паркете.

Приполз он на коленях к стареньким дверям, потыкался лбом в ручку, а потом, трепеща, пробрался внутрь, в потаенные глубины квартиры, и спрятался там от мрачного чужого мира за окнами, чтобы умыть слезами подушку, и мысли его тяжелы, как могильные камни.

Оказывается, Последний День, не такой уж страшный, скорее пустой: никаких дел, никаких забот, никаких планов на завтра. Когда два месяца только и делаешь, что пытаешься выкинуть из мозгов неизбежность Последнего Дня, его приход воспринимается с тупым смирением. Только почему-то очень холодно, трудно согреться, ноги в шерстяных носках окоченели, а руки и вовсе не существуют, заледенели совершенно под ватным одеялом. Ужаса нет, точнее, он не так уж огромен, как ожидалось, потому что норма ужаса, положенная человечку при исчезновении, распределилась равномерно на довольно длинном промежутке времени, выдавливаясь утром каждого нового дня небольшими черными порциями. В результате психика мало-помалу тренировалась (а может, работала на износ?), и сейчас закалилась, как стальной клинок (или рассыпалась окончательно?). Впрочем, ужас незаметно присутствует в комнате, вроде грязи, которую замели по углам вместо того, чтобы аккуратно собрать в совок и выбросить.

Раньше казалось, что единственно возможный способ встретить этот день — напиться в хлам. Просто-напросто ничего не соображать. Какая разница, в каком виде расползаться подстилкой по полу? Однако день пришел, и это испытанное средство не понадобилось, а понадобилось бы — все равно Валера с Вадиком уволены, получили полный расчет, так что посылать в магазин некого. Самому сбегать? Нет ни сил, ни желания. И вообще, очень страшно выходить на улицу, по-настоящему страшно. На улице — тысячи удобных способов поставить точку в сегодняшнем абзаце. Дома как-то безопаснее себя чувствуешь, еще поддерживают жалкие остатки надежды.

Наверняка они думали, что человечка убьет страх. Они просчитались!

Человечек жив пока, смотрит на трещинку в потолке и плюет им всем в прицел. Эй, кто там целится — смотри, человечек тебе улыбается!.. Душно что-то. Весь вспотел. Откинуть одеяло… Валера, включи кондиционер!

Валерка, тварь поганая! Ах, да, прогнали Валеру…

Два месяца потрачены на размышления, на изощренные фантазии — что же делать с деньгами? Уничтожать их было верхом глупости, точнее, позорным актом отчаяния, лишний раз подтверждающим слабость вашего человечка, о-о, мамочка, о-о, папочка. Да и зачем развлекать тех в их скучной работе, невидимых ловцов чужих жизней? Деньги сами по себе ни в чем не виноваты, они лишь средство для толп маленьких идиотов материализовывать маленькие идиотские мечты. Деньги… К Последнему Дню их осталось — обхохотаться! — два миллиона долларов и сколько-то там мелочи. До нулей банковских счетов дело даже не дошло, наличность бы успеть размочить, что там чеки. Нужно было обладать особым куражом, чтобы вколотить в сто дней исходную сумму, да чтобы с толком, с солеными брызгами! Куда уж человечку. И теперь хоть слезы пускай, хоть слюни, но только на Последний День приходится два миллиона баксов. Бейся об стену, финансовый туз! Какая злая ирония — владелец сокровищ сгниет, а его свинцовой тяжести сундуки останутся.

Трудно умирать богатым. Да, богачу не позавидуешь, днем и ночью его мучает вопрос из разряда вечных: кому достанутся его денежки? Плохо, когда ты один, даже не плохо, а бессмысленно жестоко… Впрочем, поздно об этом думать — секунды тратить! — денег-то больше нет. Совсем нет. Ни цента.

Человечек-то умирает нищим.

Однажды, в коротком просветлении от пьяного забытья, в его пустой кочан на плечах явилась очевиднейшая мысль. И вот именно она, и только она помогла сохранить разум, спасла надежду, дала силы дожить до Последнего Дня — ослепительно яркая мысль… Да, богатство тебе уже не понадобится. Но где-то неподалеку ходит, дышит, лепечет всякий вздор частичка тебя, существо, дороже которого несколько лет подряд никого нет под этой трещинкой. Громко сказано? Ничего, зато верно. Твоя дочь. Единственное богатство. Действительно твое богатство. Родительский долг, даже не долг, а спасительная соломинка — уходя из этого мира, передать ребенку все, что имеешь. В этом заключается смысл иметь, и чем больше имеешь, тем спокойнее уходить. Родители отдали тебе свое время, а ты?.. Эх, соломинка, соломинка, но времени-то не осталось, продал его деловой папаша, бизнесмен хренов, первому встречному продал, так что возьми деньгами, Верочка, родная, недоступная, кроме денег теперь нечего предложить… Целый месяц папаша представлял, купался в этих чудесных картинках — по утрам вместо физзарядки, днем для имитации аппетита, ну а вечером так просто сладострастно, — как в Последний День он достает из кейса чековые книжки, объезжает городские банки и весь этот пронумерованный хлам оформляет на дочь. Она вспомнит об отце, когда станет совершеннолетней. Отец сделает ее сказочной принцессой, она всю жизнь будет помнить, Верочка…

А потом наступил Он — Последний День. С рассветом, когда глаза опухли от бессонной ночи, а мозг бился в тисках навязчивых воспоминаний, неожиданно явился торговый посредник. Тот самый, тот самый! Толстячок позвонил в дверь, вежливо поздоровался, попросил разрешения войти — деловитый, улыбчивый, хорошо одетый, такой забавный, такой безобидный… Ненавистная рожа! Явился поиздеваться над жертвой? Во всех ночных кошмарах его улыбающееся лицо было главным источником крика, и даже снотворное не помогало, и даже водка несла не избавление, а лишь обостряла бредовые состояния…