– А ты, проходи, отец, садись с нами, – продолжил авторитетный жокей. – Проходи. Как говорится, чем богаты, тем и рады. Помяни вместе с нами Серегу Прыжова, царствие ему небесное.

Танцор робко сел на краешек скамьи. Ему тут же налили полный стакан водки. Придвинули миску с солеными огурцами и тарелку с колбасой.

– Ну, это значит, – начал Танцор традиционный поминальный тост, – пусть земля будет пухом вашему другу дорогому. По всему видать, хорошим человеком был.

– Не то слово, отец! – сказал сидевший справа рыжекудрый жокей в желто-голубом камзоле. – Если бы ты видел Серегу на Ипполите! – Рыжекудрый махнул рукой в сторону вороного коня. И тут же забыл о Танцоре и начал стыдить Ипполита. – Что, козел, чуешь, козел, свою вину! Не уберег Серегу-то! Себя, козел, пожалел, а хозяина погубил, изверг!

Несомненно, конь прекрасно понимал обращенные к нему упреки. Глянул робко на рыжекудрого и вздохнул, сем как убитый горем человек. Видимо, чувствовал свою вину в гибели хозяина.

–Если б ты знал, отец, – продолжил желто-голубой, – какой Прыжов был мастер. Чуть было Пардубицкий стипль-чез не выиграл. Сегодня как раз полгода от-отмечаем. Знаешь, что такое Пардубицы?

Танцор виновато покачал головой. Желто-голубому как раз и нужна была такая реакция. Потому что рассказывать дилетанту о доблести и героизме, которые присущи профессии, – самое милое дело. Более благодарного слушателя трудно себе представить.

– Стипль-чез в Пардубицах, отец, это в Чехии, начался с ноября одна тысяча восемьсот семьдесят четвертого года! Тогда скакало четырнадцать стиплеров. И только шесть добрались до столба. Трасса совершенно ломовая, такой больше нигде нет. 6900 метров. Третья часть – по свежей пахоте. Отчего к середине лошади кровавой пеной блюют. Понял, отец?! Но не это самое страшное, препятствий. И от каждого мороз по коже. Пол… – не? Скоко же там лошадей и стиплеров смерть нашли?! Больше пятидесяти человек! А лошадей и не сосчитать!

– Сорок три, – поправил желто-голубого красно-зеленый. – Серега сорок четвертым был. Царствие ему небесное.

Все опять налили. Танцору позволили не пить до конца. Все же человек немолодой. Желто-голубой продолжил:

– Да, так вот. В первый же раз убился жеребец Стриз-зер. А потом и пошло, и поехало. Самое страшное там место – «Большой Таксис». Живая изгородь, метр сорок высота и два пятьдесят ширина. А за ней сухой ров, два метра глубина и четыре ширина. Вот тут-то все и бьются на хрен. Лошадь ров из-за изгороди не видит, и многие прямо туда валятся. Вот и наш Серега!..

– Не, сейчас немного упростили, – поправил красно-зеленый. – В девяносто третьем защитники животных, мать их, устроили беспорядки. Лошадей им жалко! А на жокеев насрать! Так «Большого Таксиса» сделали немного поуже. Но один хрен, больше нигде нет такой ловушки. Я вот весь свет объездил. Даже в Ливерпуле намного проще. Давай-ка, Егорыч, зачитывай свой часослов!

Встал человек лет пятидесяти в потрепанной джинсовой куртке. Видимо, хранитель традиций. И начал торжественным голосом, почти как диктор Левитан, объявляющий о победе над фашистской Германией:

– Товарищи, предлагаю выпить за победителей Пардубицкого стипль-чеза, покрывших неувядаемой славой русский конный спорт. 1957 год – Эпиграф под седлом Федина. 1958 год и 1959 год – Эпиграф под седлом Прахова. 1960 год и 1961 год – Грифель под седлом Авдеева. 1962 год – Габой под седлом Макарова. 1964 год – Прибой под седлом Горелкина. 1967 год – Дрезден под седлом Соколова. 1984 год – Эрот под седлом Хлудеева. Все дружно чокнулись и торжественно выпили.

– И что, сынок, – как можно деликатней, чтобы не обидеть невзначай, спросил Танцор у своего соседа, – потом уже не побеждали?

– В девяносто шестом Гарт был вторым. А в прошлом году, это был сто одиннадцатый по счету стипль, должен был победить Серега Прыжов. Вон, видишь, какого жеребца для него подготовили? Это он сейчас с повинной рожей стоит. Все, козел, понимает! А так – настоящий бес с крыльями!

– А что же не заладилось-то?

– Сначала все шло просто отлично. Все только Серегину спину видели, сине-красно-белую, как наш флаг. Три херделя подряд взял чисто, с запасом. Все аж рты от удивления поразевали. Потом два банкета подряд. На второй как сиганет, что даже ямку в дерне пробил. Так кобылка, которая сзади под шведом шла, в эту ямку угодила, и нога пополам! Потом четыре канавы перелетел, аж со свистом. Потом засека с канавой, где в девяносто пятом итальянец убил поляка, и тут же итальянца – немец.

– Не путай, – вмешался красно-зеленый, – засека с канавой потом были. А перед ней он сделал два овечьих загона и, кажется, ещё фазанью дорожку. Не путай человека.

– Ну ладно, пусть два загона и дорожка. А потом пошли подряд несколько оксеров. Знаешь, отец, что это такое?

– Нет, – честно признался Танцор.

– Это, отец, параллельные брусья, а между ними хердель или засека. Так вот оксеры Серега взял так, что все 60 тысяч зрителей – там есть такие большие мониторы, все видно, – все 60 тысяч в припадке забились. Массовая истерика случилась. Потом пошли палисады. Одинарный, двойной, опять одинарный и наконец пятерной! И всё это Серега делает, как хочет! Будто на тренировке скачет! И вот уже показался «Большой Таксис». Ну, думаю, как птица перелетит…

– И перелетел бы, – прервал товарища красно-зеленый. – Кабы не эти суки, зеленые. Вешать надо скотов! Короче, они дорожку заминировали. В смысле, закопали хлопушки. Чтобы, значит, лошади поскидали седаков и потоптали. Так вот, Серега уже послал Ипполита на «Таксиса», он уже самым резвым галопом шел… И тот наступил на хлопушку. И тут же перешел даже не на размашку, а на кентер. А знает, что все равно прыгать надо, хоть скорость скинул. И прыгнул… В самую яму. Тут налетел испанец, потом англичанин. Потом там уже каша была. Вот так и не стало Сереги…

– А ты, козел, – красно-зеленый уже встал из-за стола и подошел к жеребцу, – бесстыжие твои глаза! Не уберег хозяина! Надо было собой его закрывать. А ты… – И плюнул. Но не в лицо Ипполиту, а под ноги, на опилки. Потому что нет в мире ни одного жокея, ни одного конюха, который был бы способен плюнуть в лицо лошади. Такой поступок означал бы полную моральную смерть и вечное отлучение от конного дела.

Еще раз помянули жокея международного класса Сергея Прыжова.

Танцор внимательно оглядел траурное застолье. Собственно, особо траурным после изрядного количества выпитого оно уже не было. Анекдотов, правда, не травили, но лица уже разгладились, разрумянились, и жизнь, реальная жизнь, самым естественным образом оттеснила воспоминания о смерти на периферию общения.

Конники, перебивая друг друга, заговорили о своих недавних победах, о племенной работе, которая велась из рук вон плохо, о кормах и подпругах, о свойствах лошадиного характера и интригах международной федерации.

Танцор решил, воспользовавшись переменой общего настроения, аккуратно прощупать почву.

– А что, бандиты у вас тут не пошаливают? – спросил он у своего желто-голубого соседа.

– Да стреляют иногда по ночам. Вот и сегодня было дело, – охотно откликнулся желто-голубой. – Но нас это не касается. Если сунутся, так рога им быстро пообломаем! Петро с Полтавщины тачанку пригнал, с «Максимом». Да и в охране у нас хлопцы будь здоров какие. Так что…

– А кто же это тут по ночам-то?..

– Есть тут козлы. Неподалеку. Раньше дом отдыха был. А они его купили. И чем там занимаются, неизвестно. Но, наверняка, не добрыми делами. Это прям у них на рожах написано.

– Грабят, что ли? – прикинулся полным недоумком Танцор.

– Не, отец, кого тут можно грабить-то? Таких, как ты, которые бутылки собирают?

– Ну, кто из ресторана, допустим, идет. Да мало ли…

– Нет, отец, ты точно перебрал. Кто с пушками, так те на сто баксов не позарятся. Этим минимум десять штук подавай.

– Неужто сейчас бандиты такие богатые пошли? – всплеснул руками изумленный Танцор-простачок.

– Не то слово! Раньше мы… Ну, не совсем мы. Наши старшие братья для страны валюту мешками зарабатывали. И самим кое-что перепадало. А сейчас еле концы с концами сводим. Хоть в бандиты иди!