— Громовая Стрела, брат мой, ты идешь дальше наших отцов и дальше отцов наших отцов. Они не любили касяков, но любили их прошку.

Молодой вождь не ответил. Долго молчал и Красное Облако, медленно выпуская дым из широких ноздрей. Не прерывал молчания и Андрей. Он знал, что торопливость в беседе, по индейским понятиям, — верх неприличия. Потрескивал жирник, нагоняя дремоту.

— В тот год тоже появился знак, — заговорил Красное Облако так неожиданно, что Андрей вздрогнул. — Охотники-ттынехи поймали белую лису. Потом на больших лодках по Туманному морю приплыли белые люди. Атна-ттынехи, живущие по реке Атна, которую касяки называют Медной рекой, впервые встретились с белыми людьми. Они послали навстречу белым тучу стрел и копий, но жала из камня и зубов акулы застряли в тулупах касяков, а пули белых пробивали наши лосиные плащи. Атнайцы покорились касякам. А кто они теперь? Нищие, воры и пьяницы! Они делали налеты на стойбища алеутов, теперь делают налеты на огороды касяков. Они потеряли ум от ерошки, а свою храбрость променяли на ситец, бисер, кашу и картошку касяков. Народ одеяльных шатров — вот как зовем мы теперь атнайцев. Не шкурами зверя, как подобает охотнику и воину, покрывают они свои шатры, а одеялами, купленными у касяков.

— Вы, касяки, уносите от нас бобров и соболей, уводите наших самых красивых девушек, а приносите тряпки, бисер, ерошку и корявую болезнь! — сказал с горькой ненавистью Громовая Стрела. — Ты видел, касяк, сколько кривых и слепых в наших стойбищах? А ваша гнилая болезнь? От нее человек по кусочкам выплевывает свои легкие! Вот дары касяков!

Андрей не ответил. Молчал и Красное Облако, откинувшись к стене. В глазах его была упорная и тяжелая мысль. Шептались робко жены, трещал жирник, пуская к потолку черную витую струю копоти. Вождь вороньих людей поправил огонь и сказал:

— А наши братья такаякса-ттынехи? Нет, я стыжусь называть такаяксинцев братьями. Могучие, храбрые такаяксы! Их тотемом был Орел! От боевого клича Орла бежали свирепые самоеды и хитрые алеуты. Но приплыли касяки и по Ледяному морю, поставили редут Михаил [18] и начали… Опять ты поднимаешь на меня синие глаза, Добрая Гагара? Касяки начали не убивать такаяксинцев, нет, они начали торговать. И кто теперь люди Орла? Торговцы, обманщики! Аршином и гирей они убьют тебя скорее, чем копьем и томагавком… — Жаркие, большие глаза Красного Облака блеснули, а тонкие ноздри сухого носа задрожали от гнева. — Нет, не будет мой народ ходить с аршином на плече или воровать картошку на огородах касяков! Не будет, или пусть Великий Ворон склюет мою печень! — закончил вождь с яростной силой. Но только на миг прорвались наружу эти сильные чувства, и снова лицо его стало «немым», а голос ровным и спокойным.

— Ты охотник, Добрая Гагара, и ты видел медвежьи метки на деревьях. Медведь дерет на них кору задними лапами. Он отмечает границу своих земель, своего охотничьего участка. И другой медведь не придет на его землю. У медведей есть справедливый закон — у вас, белых людей, нет справедливых законов. Вы приходите на чужие земли и выгоняете хозяев. Касяки пришли и в наши земли, земли вороньих людей. Это было давно. В те черные дни мой отец впервые раскрасил лицо красками атаутла. У касяков впереди идет поп, торговец молитвами. Поп первый пришел к нам и начал уговаривать вороньих людей отказаться от Нуналишты, Того, Кто Создал Все, и принять бога касяков, мертвого человека, прибитого к столбу пыток, к двум перекрещенным бревнам. Вот этот бог!

Вождь снял со стены большой берестяной короб и вытащил из него красочную лубочную картинку, изображавшую распятие. Посмотрев на лубок, Андрей засмеялся. У подножия креста вместо обычных двух римских воинов изображены были очень верно два свирепых индейских воина, опиравшихся на пальмы.

— Ты смеешься, Добрая Гагара? Смеялись и наши люди. Они сказали: «Какой это бог? Наши воины прибили его к столбу пыток, и он умер!» Поп начал говорить громким голосом и уехал, прокляв наш народ именем своего бога…

Красное Облако опять замолчал надолго. В лесу, за стенами бараборы, гулко выстрелило от мороза дерево. Молодая жена вождя, заснувшая сидя с ребенком на руках, проснулась и начала укачивать его, напевая тихим гортанным голосом.

— Потом приехали торгованы, — заговорил Красное Облако. — Они положили на снег бисер, блестящие пуговицы, ситец и бочонки ерошки. А Большому Томагавку, анкау нашего вороньего рода, они сказали: «Великий тойон касяков, тот, что живет в стойбище Питибур, хочет дружить с тобой, тойоном ттынехов-воронов. Он хочет быть твоим родным братом. А чтобы об этом знали все племена, он посылает тебе, Большому Томагавку, свою парку, свою шапку и большую пуговицу, которая называется медаль… » Смотри, Добрая Гагара.

Красное Облако раскрыл берестяный короб, из которого раньше вытащил лубочную икону, и разложил на нарах ливрею алого сукна, обшитую по бортам золотым галуном, огромную треуголку с плюмажем и булаву с золоченым шаром. Полный наряд швейцара из богатого барского дома. Последней он вытащил большую, с чайное блюдце, медную медаль с русским орлом и вензелем Николая I на одной стороне и с надписью «Союзные России» на другой. Такие медали колониальные власти выдавали ими же поставленным тойонам племен и отдельных стойбищ. Андрей, глядя на ливрею, прикрыл ладонью рот. Он боялся расхохотаться.

— Но Большой Томагавк был мудр, — продолжал Красное Облако. — Он знал, что начать торговать с косяками — сунуть ногу в капкан. Он знал: позволить торгованам приезжать в наши стойбища — это привести врага в наши бараборы и посадить их у наших костров. Он поднял копье, поднял томагавк, который был в два раза больше боевых топоров других атаутлов, и сказал торгованам: «Уходите! Мои воины сейчас начнут вас убивать!» Торгованы поехали от нас во всю собачью прыть. Но, уезжая, они тоже говорили громким голосом и грозили прислать своих воинов, которые сожгут наши стойбища и перебьют наших людей. Они так спешили уехать, что оставили эту красную парку, шапку с перьями и большую пуговицу. А зачем она Большому Томагавку? Он никогда их не надевал. Он не тойон, слуга касяков, он анкау, выбранный всем народом, даже женщинами!

— Приезжали к вам воины касяков? — спросил Андрей.

Красное Облако медленно покачал головой.

— Этого никто не знает. Большой Томагавк приказал сжечь все наши стойбища на старом кочевье и увел народ сюда, на Юну. Мы спрятались от касяков на берегах отца рек. Разве можно жить лосям, хотя у них могучие рога, на тропе волков? Разве положит женщина при кочевке в один мешок тяжелый топор и хрупкую посуду из раковины? Горе лосям, горе раковине! Мы положили между нашими стойбищами и редутами касяков многие реки, болота и горы. Мы не хотим ни вашей ласки, ни ваших ударов. К нам не приходил ни один касяк с тех пор, как Большой Томагавк увел вороньих людей сюда, на Юну. Ты пришел первый. Но пусть приходят касяки-охотники, такие, как ты. Мы им скажем: «Стреляйте и ловите наших птиц и зверей. Вам тоже надо каждый день есть и надо кормить ваших жен и детей». Но пусть не приходят попы. Они наши тотемы называют богами и бросают их в костер. Это позор всему племени! Они отнимают жен, если у ттынеха две или три жены. Это горе и позор мужу! Я правильно говорю, Добрая Гагара?

— Ты говоришь правильно, анкау.

— И пусть не приходят к нам торгованы! Для торгованов у нас только пули, стрелы, копья и ножи. Нам не надо их побрякушек и ерошки.

— Касяки запретили привозить ерошку в стойбища племен, — сказал Андрей.

— Уг. Знаю. Это хорошо. У касяков не совсем черное сердце. Они умеют делать и добрые дела. Но торгованы привезут к нам то, что страшнее ерошки. Они привезут торговлю. А у торговли жадное, холодное и злое сердце. Торговля — это как белая западня. Смерть от нее идет во все стороны… А теперь давай собираться на охоту, Добрая Гагара. Ночь кончилась. Наступает день охоты.

С улицы донесся утренний стоголосый лай собак стойбища, требовавших кормежки.