— Кто-то потерял пуговку, — пропела она.

Она взглянула вверх, прямо в объектив, и с подозрением покосилась на него своими пронзительными, мерцающими зелеными глазами. Я нажал на кнопку.

Она поднялась, вытянувшись, и протянула мне пуговицу.

— Держи. — Замолчав, она устремила взгляд в потолок. — Боже, я обожаю эту песню. Чувствую себя такой вдохновленной. Спасибо тебе, Мэтт. Мне пора бежать. Было очень приятно познакомиться с тобой. Может, как-нибудь встретимся еще раз?

— Да. Увидимся.

— Меня сложно будет пропустить. Я прямо за следующей дверью, помнишь?

Она выскочила за дверь, а мгновением позже, как только Эдди Веддер завершил финальную строчку песни, я через тонкую стену общежития услышал приглушенные звуки виолончели. Она играла «Release». Я передвинул кровать на другую сторону комнаты, к той стене, что мы делили с Грейс.

Я заснул под звуки ее репетиции уже поздней-поздней ночью.

***

Мое первое утро в общежитии для старшекурсников включало в себя поедание черствой плитки гранолы и перестановку трех предметов мебели по комнате до тех пор, пока я не был удовлетворен тем небольшим пространством для жилья, которое на протяжении следующего года мне предстояло называть домом. Во время одного из передвижных маневров я обнаружил записку-напоминание, прикрепленную ко дну пустого выдвижного ящика стола, что я притащил из дома. Рукой моей мамы там было написано: «Не забудь позвонить маме». Она не позволяет мне забывать, я люблю в ней это.

Я нашел таксофон на первом этаже. В углу сидела и прижимала трубку к уху девушка в солнечных очках и в свободном спортивном костюме.

— Я не могу жить без тебя, Бобби, — рыдала она, растирая слезы по щекам. Она шмыгнула, после чего указала на коробку с бумажными платками. — Эй, ты! Подашь?

Я взял бумажные платки со стола, стоявшего рядом с потасканным диваном, от которого попахивало «Доритос», и протянул их ей.

— Ты надолго?

— Серьезно? — она сдвинула очки на кончик ее носа и уставилась на меня поверх них.

— Мне нужно позвонить маме. — Я звучал жалко. Еще более жалко, чем эта девушка.

— Бобби, мне надо идти, какой-то чувак должен позвонить своей мамочке. Перезвоню тебе через пятнадцать минут, ладно? Ага, какой-то парень, — она смерила меня взглядом. — Он в футболке с Radiohead. Ага, с баками… худой.

Я раскинул руки в жесте «В чем твоя проблема?».

— Ладно, Бобби, лю тя, пока. Нет, ты бросай… нет, ты первый.

— Да ладно вам, — прошептал я.

Она встала и повесила трубку.

— Он в твоем распоряжении.

— Спасибо, — ответил я. Она закатила глаза. — Лю тя, — крикнул я ей, когда она уходила.

Я достал из кошелька телефонную карту и набрал номер мамы.

— Алло?

— Привет, мам.

— Маттиас, как ты, дорогой?

— Хорошо. Только осел.

— Уже звонил отцу?

Я поморщился. Я перевелся в Нью-Йоркский университет, чтобы между мной и разочарованным во мне отцом была целая страна. Даже после того, как в колледже за фотографию я получил главный приз, он по-прежнему верил, что у меня в этой области нет будущего.

— Нет, пока только тебе.

— Какая я везучая, — искренне сказала она. — Как общежитие? Уже видел фотолабораторию?

Мама была единственной, кто поддерживал меня. Она любила быть объектом моих снимков. Она отдала мне старый отцовский фотоаппарат «Киро-Флекс», когда я был маленьким, там и взяла свое начало моя страсть. К десяти годам я фотографировал все и всех, что только попадалось мне на глаза.

— Общежитие нормальное, лаборатория тоже хорошая.

— Ты подружился с кем-то?

— С девушкой. Грейс.

— О-о-о…

— Не в том смысле, мам. Мы просто друзья. Я познакомился с ней вчера, и мы пообщались всего какую-то минуту.

«Лю-тя» девушка вернулась. Она уселась на диван, драматично оперлась о подлокотник и уставилась на меня снизу вверх. От ее странного и сосредоточенного выражения лица мне стало не по себе.

— Она в искусстве, как и ты?

— Да, музыка. Она была милой. Дружелюбной.

— Это великолепно.

Я слышал звуки дребезжащей посуды. Мне казалось, что, если бы она все еще была замужем за моим папой, то ей не приходилось бы мыть посуду, однако, напрасно. Отец был успешным адвокатом, а мама обучала искусству в частном колледже за мизерную зарплату. Они развелись, когда мне было четырнадцать. Папа женился снова, а мама оставалась одинокой. Повзрослев, я выбрал жить с отцом и мачехой, даже несмотря на то, что мамино крошечное бунгало в Пасадене больше было похоже на дом. Но у отца было больше места для меня и моего старшего брата.

— Ну, это здорово. Александр сказал тебе, что он попросил Монику выйти за него?

— Правда? Когда?

— За пару дней до твоего отъезда. Я думала, ты уже слышал об этом.

Мы с братом не общались, особенно о Монике, которая была моей девушкой. Он пошел по стопам отца и по барам Калифорнии. Он считал меня неудачником.

— Рад за него, — ответил я.

— Ага, они подходят друг другу. — Линию заполнила тишина. — Ты найдешь кого-то, Мэтт.

Я рассмеялся.

— Мам, кто сказал, что я ищу?

— Просто держись подальше от баров.

— До тех пор, как мне исполнился двадцать один год, я ходил по барам чаще, чем сейчас. — «Лю-тя» девушка закатила глаза. — Надо бежать, мам.

— Ладно, дорогой. Звони чаще. Хочу побольше услышать о Грейс.

— Хорошо. Лю тя, мам. — Я подмигнул девушке, примостившейся в футе от меня и не спускавшей с меня глаз.

— И я тя лю, — рассмеялась она в ответ.

5.

Ты была подобна свету

МЭТТ

Я убивал время перебиранием портфолио. В некотором смысле я понимал, что должен выбраться наружу и подружиться с кем-то, но на данный момент надеялся поймать одного определенного человека, вне зависимости от того, будет она уходить или возвращаться. Не уверен, насколько очевидной была моя попытка, учитывая специально приоткрытую дверь, но мне было плевать, особенно когда я, наконец, услышал в коридоре голос Грейс.

— Тук-тук.

Я встал, чтобы надеть рубашку, но у меня не хватило на это времени, потому что она толкнула дверь указательным пальцем.

— Ой, прости, — сказала она.

— Не беспокойся. — Я открыл дверь до конца и улыбнулся. — Привет, соседка.

Она прислонилась к дверному косяку, пока взглядом изучала сначала мое лицо, потом продолжила путь вниз по груди к бедрам, где из-под висящих джинсов торчали боксеры, после чего посмотрела на мои черные ботинки.

— Мне нравятся… твои ботинки. — Она снова глядела в глаза, а ее рот был слегка приоткрыт.

— Спасибо. Хочешь зайти?

Она покачала головой.

— Вообще-то, нет, я зашла узнать, не хочешь ли ты пообедать. Бесплатно, — быстро проговорила она и, прежде чем я успел ответить, добавила: — Они за тебя заплатят.

— О каком это месте с бесплатной едой ты говоришь? — я изогнул одну бровь.

Она рассмеялась в ответ.

— Ты должен довериться мне. Идем, хватай рубашку. Вперед.

Я провел рукой по волосам, которые сейчас торчали во все стороны. Ее взгляд снова упал на мою грудь и руки. Мне было сложно отвести глаза от ее лица в форме сердечка, но я все же взглянул вниз, чтобы увидеть, что она нервно терла свои бедра. Грейс была в узком черном платье в цветочек и в маленьких черных ботинках. Качалась с каблука на носок. Она напомнила мне колибри и тех людей, что всегда в движении, вечно беспокойные.

— Дай мне секунду, — произнес я. — Мне нужен ремень. — Я порылся в вещах на полу, но ничего не смог найти. Мои джинсы к тому времени уже почти свалились с меня.

Грейс приземлилась на мою кровать и принялась наблюдать за мной.

— Нет ремня?

— Не могу найти его.

Она вскочила и направилась к куче обуви рядом со шкафом. Достала шнурок из одного из «Конверсов», после чего проделала то же с одним из моих «Вэнсов», и связала их концы вместе.