3
Страдая каждой клеточкой тела, я вновь приходил в себя. Я не вполне понимал, где нахожусь, что произошло, или как долго все это продолжалось. Я бы предпочел снова впасть в забытье, чем сталкиваться с последствиями происшедшего, какими бы они ни были.
Но сознание — упрямая вещь. Оно подступало вместо того, чтобы исчезнуть. Я только начинал понимать, что по-прежнему остаюсь самим собой, и что я, кажется, никак не пострадал, когда глаза мои открылись без какого-либо особого намерения с моей стороны и стали собираться в фокус.
— У нас все в порядке? — спросил голос, принадлежащий чьему-то расплывчатому изображению, находящемуся ближе, чем в футе от моего лица; сразу самое идиотское и приятное из слышанного мной за долгое время.
— Не знаю, — сказал я. — Я только что прибыл. Подождите минуту.
Гигантская волна мыслей и чувств пронеслась в моей голове. Я вспомнил все, что произошло, и понял это до конца. Дэвис и Серафис мертвы. Серафис отправился в Крыло 18, как и планировалось, и встретился там с Дэвисом. И там вместе, в Библиотеке, они вошли в ячейку 17641, в жилище Хинкли. Там они наступили на что-то, вызвавшее взрыв, погубивший их. Я испытал их смерть на собственном опыте.
Меня удивляло, что я по-прежнему могу мыслить разумно. Я бы не поверил, что мне удастся сохранить эту способность, пережив процесс умирания четыре раза за один день с чрезвычайным ущербом для себя. Либо я эмоционально отупел, либо обладал большей способностью восстанавливать душевные и физические силы чем мне представлялось. Как бы там ни было, мне было приятно, что на сей раз я переживал значительно меньше, чем в двух предыдущих случаях. Обеспокоен, естественно; встревожен, конечно. И крайне раздражен.
Я лежал на полу, чья-то рука приподнимала мою голову и плечи.
Я вглядывался в лицо, которое было совсем рядом с моим: лицо девушки, и оно выглядело более напуганным, чем на самом деле чувствовал себя я. Красавицей я бы ее не назвал, хотя у нее были для этого кое-какие предпосылки: темноволосая, светлоглазая, с высоко поднятыми скулами; но мне стало вдвойне приятнее созерцать ее после того, как я представил себе возможную альтернативу. На ней были толстые, бесцветные, овальные очки; лицо не накрашенное. Что именно делало ее глаза такими большими, тревога, или стекла очков, я не мог определить.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она.
Я несколько раз кивнул головой и с трудом принял сидячее положение. Я протер глаза, пригладил волосы и пару раз глубоко вздохнул.
— Спасибо, теперь хорошо, — сказал я. — Все в порядке.
Она стояла на коленях рядом со мной в проходе. На ней были черные брюки и серая блузка. Она по-прежнему поддерживала меня за плечи.
— Что случилось? — спросила она.
— Я как раз собирался вас об этом спросить — что вы видели?
— Вы прибежали по проходу. Вскрикнули и упали.
— Вы видели кого-нибудь еще? Позади меня? На расстоянии?
— Нет. — Она медленно покачала головой. — Там кто-нибудь с вами был?
— Нет, — сказал я. — По-моему, нет. Мне показалось, что я слышал кого-то. Должно быть, вас.
— Почему вы бежали?
— Телефоны, — сказал я. — Я испугался, когда они все зазвонили. Не знаете, с чего это они вдруг?
— Нет. Они замолчали почти в тот же момент, когда я увидала, что вы падаете. Наверно, какие-то неполадки в электросети.
Я сумел подняться на ноги, прислонился к столу.
— Воды не хотите?
Я не хотел, но это давало мне возможность сочинить какие-нибудь небылицы, поэтому сказал:
— Да, было бы неплохо.
— Садитесь. Я сейчас вернусь.
Она показала на стул за освещенным столом. Я подошел к нему и уселся, пока она торопливо уходила куда-то влево от меня. Я бросил взгляд на раскрытую передо мной папку. Страницы статистических данных и блокнот, исписанный от руки какими-то записями, на основании которых она, очевидно, готовила что-то типа отчета.
Я порылся у себя в карманах, нашел крохотную коробочку для пилюль, где лежало несколько капсул, которыми я иногда пользовался, чтобы оставаться бодрым, шустрым и веселым во время выступлений в поздние часы. Одна капсула не повредит, а может быть, и поможет мне, хотя на самом деле я нуждался в чьей-нибудь поддержке.
Когда девушка принесла воды, я сказал: «Спасибо, мне следовало это принять раньше», — и запил капсулу большим глотком.
— Насколько это серьезно? — спросила она. — Я могу вызвать…
Я покачал головой и допил воду, удовлетворенный тем, что мне удалось представить свое состояние подпадающим под конкретную медицинскую категорию.
— Все это не так страшно, — сказал я. — У меня иногда бывают такие приступы. Я забыл вовремя принять лекарство. Вот и все.
— Вы уверены, что все прошло?
— Да. Теперь все замечательно. Наверно, мне пора отправляться дальше.
Я стал вставать.
— Нет, — сказала она, опустив руки мне на плечи и твердо надавливая на них. — Вы подождите. Отдохните немного.
— Хорошо, — сказал я, опускаясь на стул. — Расскажите мне, почему вы работаете здесь совсем одна?
Она бросила взгляд на лежащие на столе материалы, покраснела и отвернулась.
— Я задержалась, — сказала она тихо.
— Ах, так. Сверхурочные, да?
— Нет, я занимаюсь этим по собственной инициативе.
— Похоже на настоящую преданность своему делу. — Губы ее сжались, глаза сузились.
— Нет, — сказала она, — все наоборот. — Потом: — Вы сами не работаете где-нибудь здесь нет?
Я покачал головой.
— Ну, — вздохнула она, — мне совсем не по душе то, чем я занимаюсь, и у меня это не слишком хорошо получается. Я совсем запуталась и во всем отстаю. Я пришла сюда сама, чтобы посмотреть, не могу ли я наверстать упущенное.
— Вот как. Извините, что помешал вам.
Она пожала плечами.
— Все в порядке, — сказала она. — Я как раз собиралась уходить, когда появились вы.
— Все закончено?
Она слабо улыбнулась.
— Можно и так сказать.
— Что?
— Да, — сказала она. — Через несколько дней все выяснится, и с моей работой здесь будет покончено.
— Печально.
Она опять пожала плечами.
— Не печальтесь. Я снова обращусь в фонд трудовых резервов и, может быть, мне больше понравится следующая работа, которую мне найдут.
— Сколько их было у вас?
— Не помню. По-моему, дюжины две.
Я пригляделся к ней повнимательнее. Она только выглядела так, словно ей было меньше двадцати лет.
— Звучит паршиво, не так ли? — спросила она. — Ни на что я толком не гожусь. К тому же, со мной вечно что-то случается.
— Вероятно, ваши склонности были неверно определены, — сказал я. — Может быть, вам следует заниматься каким-нибудь совсем иным видом деятельности.
— Ох, что они только для меня ни придумывали. Теперь, когда я опять появляюсь, они просто покачивают головами.
Она усмехнулась.
— А чем занимаетесь вы?
— Я музыкант.
— Как раз этого я никогда не пробовала. Может, когда-нибудь попытаюсь. Как вас зовут?
— Энджел. Марк Энджел. А вас?
— Гленда. Гленда Глинн. Ничего, если я спрошу вас, зачем вы в в темноте разгуливали по Конторе?
— Просто захотелось пройтись, — сказал я.
— У вас какие-то неприятности.
Мне показалось странным, что она заявила это без тени сомнения.
— С чего это вы взяли? — спросил я.
— Не знаю, у меня просто такое ощущение. Я права?
— Если я скажу да, как вы поступите?
— Постараюсь помочь вам, если смогу.
— Почему?
— Не люблю, когда у людей неприятности. У меня они, кажется, все время, и мне это не нравится. Я человек сочувственный.
Я не мог понять, то ли она шутит, то ли говорит серьезно, поэтому я улыбнулся.
— Мне жаль разочаровывать вас, — сказал я, — но у меня нет никаких неприятностей.
Она нахмурилась.
— Значит, будут, — заявила она. — Очень скоро, я бы сказала.
Я почувствовал некоторое раздражение той уверенностью, с которой она вынесла свой приговор. Так как я уже намеревался уйти, а ее я, конечно, больше никогда не увижу, это не должно было иметь значения. Однако, почему-то имело.