Он сунул руки в карманы и посмотрел на каждого из них по очереди. Его взгляд встретился с лицом Кросса — Хьюз спросил:

— Ну, есть вопросы?

Файнберг встал. Его руки были сцеплены за спиной, как по команде “вольно”.

— Сэр?

— Да, Файнберг.

— Я хотел сказать, что готов на все. Вы понимаете. Но я просто хочу знать. Есть ли хоть какой-то шанс, сэр? Я имею в виду, вернуться?

Бэбкок не дал Хьюзу ответить:

— Реально, — сказал он, — я не думаю, что кто-то захочет, чтобы мы вернулись. Если мы умрем, мы не сможем рассказать об этом. Не так ли, мистер Хьюз?

— Я обещаю вам. Я не знаю официальной политики в отношении этой операции, но если кто-нибудь попытается вывернуть из вас пробки, они смогут это сделать только через мой труп. Я вам всем клянусь.

Файнберг сел.

Хьюз снова заговорил:

— Как вы знаете, Кросс будет тактическим руководителем группы. Для этой должности вы не найдете человека лучше, человека, который выведет вас двоих живыми назад. Мы уже доставили в Турцию контрабандой второй комплект оружия и снаряжения для вас. И для меня тоже — на случай, если мне придется принять участие в путешествии. Вы не знали этого, но оружие и снаряжение, с которым вы тренировались, останется здесь. Вы отправитесь в Турцию чистыми. То оружие было проверено лично мной и группой экспертов на идентичность во всех отношениях с тем, которым вы пользовались здесь. Мы поедем под вымышленными именами, с американскими паспортами. Человека, который будет координировать все в Турции, я лично знаю и доверяю ему. Вот теперь все. Есть вопросы? Кросс допил пиво. Никто не произнес ни слова. Кросс всегда считал русскую рулетку глупой игрой. В барабане пистолета оставляют всего один патрон. После того, как барабан раскручен и остановлен, ствол прижимается к голове. Ты нажимаешь спусковой крючок, надеясь, что боек попадет на пустую патронную камеру.

Но этот “хирургический удар” по терроризму... это как игра в русскую рулетку, но только полностью заряженным револьвером. Даже не стоит утруждать себя гаданием, какой из ударов бойка убьет тебя.

Одним из преимуществ пианиста в забегаловке была возможность вспоминать основные мелодии всех старых стилей, а затем импровизировать в тех местах, в которых ты подобрал не те ноты, которые были необходимы. А дополнительным преимуществом была возможность спустя некоторое время садиться и играть все, что угодно, и все звучало с первых аккордов правильно и обновленно, а если к тому же ты мог напустить на себя нужный вид, то женщины находили это очень сексуальным.

Вокруг не было женщин, но Эйбу все равно нравилось играть на пианино. Он закрыл глаза и почти видел открытые ноты “Ты входи в мое сознание”. Его пальцы двигались так, как будто руки имели свой собственный разум.

Когда он играл, то настолько сосредотачивался, что это было почти как секс. Он видел пляж, слышал рокот волн. Лори Моррис. Ее золотисто-каштановые волосы, водопадом струившиеся по спине, обнаженным рукам, когда он держал ее.

— Кросс.

Кросс перестал играть. Он оглянулся. Это был Бэбкок.

— Ты очень хорошо играешь.

— Спасибо. Что я могу сделать для тебя?

— Продолжай играть, пожалуйста.

— Хорошо, — он кивнул, и его пальцы подхватили мелодию с того места, где он остановился.

— Насколько реальны наши шансы, как ты думаешь? — Бэбкок облокотился на пианино. В его руке был стакан пива.

— Настолько же реальны, насколько пианино можно заставить звучать как скрипку.

Бэбкок улыбнулся.

— Моя мама пыталась заставить меня взять в руки скрипку...

— Я знаю, но ты боялся, что служащие магазина увидят и возьмут тебя с поличным, — засмеялся Кросс.

— Нет, я серьезно, — усмехнулся Бэбкок. — Это было еще до появления метода Судзуки или нет... но никто из наших соседей не слышал о нем. Но я ни под каким предлогом не соглашался.

— А моя мама была без ума от Либрейса, а тетя потеряла голову от Хьюги Кармайкла. Когда мои родители умерли, меня воспитывала тетя, и моя манера игры намного изменилась, — сказал Кросс.

Он заиграл одну из самых популярных песен Кармайкла — “Звездная пыль”, попросив Бэбкока прикурить ему сигарету.

Бэбкок взял с нотной полочки “Пэлл-Мэлл” и “Зиппо”, выбил одну сигарету, прикурил ее, закашлявшись от дыма.

— Как ты можешь относиться так к своим легким?

— Это неотъемлемая часть моего имиджа. Знаешь, сидишь и играешь, а рядом спиртное, во рту сигарета. Женщины просто балдеют, правда, — и он засмеялся.

— Никаких шансов? — сказал Люис. — Тогда я хочу проработать несколько шахматных партий до нашего отъезда. И еще читательский марафон.

— Толстой?

— Нет. Я больше думал о Коллинзе. Я люблю детективы. А почему ты сегодня играешь на пианино?

— Потому что люблю тайны.

— Нет, я думаю, Потому что хочешь наиграться.

Масштабная модель цели была воздвигнута посередине стола, занимавшего весь центр комнаты. Рака стоял в окружении своих “бессмертных”. Его речь лилась размеренно.

— Обучение здесь почти подошло к концу. Все мы знаем, что окончательным результатом акции, которую мы готовы предпринять, будет только смерть.

— Мы вместе помолимся за то, чтобы наша миссия стала первой фазой смертельного удара по Большому Сатане, еврейским оккупантам Палестины и по тем, кто им служит.

— Во имя Аллаха милосердного и сострадательного, — нараспев произносил Рака, провозглашая величие Бога. Потом он цитировал своим последователям некоторые места из Корана, кланяясь и простираясь по полу дважды после каждого поклона и заканчивая цикл молитв обязательным ритуалом.

Эйб Кросс закрыл письмо. Он написал своей тетке, что ей теперь не о чем беспокоиться в отношении его, и что проблемы больше не существует. Теперь употребление спиртного полностью подконтрольно ему. Он снова нашел цель в своей жизни. Он написал ей, что отныне что бы ни случилось, все будет к лучшему. Он благодарил ее, как делал это много раз в прошлом, за то, что она взяла его к себе, что вырастила как собственного ребенка, за то, что всегда помогала в трудную минуту, за то, что любила его.

Письмо отправят вместо него. Она не сможет узнать, что же должно случиться. Спускаясь вниз, он оставил письмо на перилах. Они давно служили почтовым ящиком. Эйб никогда не пользовался им. Файнберг, похоже, писал домой ежедневно. Бэбкок писал не так часто и непонятно кому. Кросс подумал, что письма наверняка вскроют, цензоры прочитают их, что-то уберут, если будет необходимо, а может и просто их уничтожат.

В любом случае сам процесс написания писем — это важное мероприятие, очистительное. Он дошел до комнаты для занятий с тяжестями, где пахло потом. Файнберг заканчивал ката, очень похожие на “таэквандо”.

Кросс ждал. Придет его время. И его ножа.

“В любом случае вы приятно проведете время, если с вами под одной крышей Нил Джеймс и его группа”, — процитировал Дарвин Хьюз рекламу, выключив зажигание джипа и вынув ключ из замка. Эйб Кросс сидел рядом с ним, стараясь понять причину восторженного выражения на лице пожилого человека.

Площадка для парковки у ресторана “Виски Холлоу” была почти заполнена. До начала шоу — Кросс сверил свой “Ролекс” с электронным табло на арке у въезда на площадку — оставалось еще двадцать минут.

— Пойдемте внутрь. Я хочу занять для нас хороший столик, да и пицца, которую мы ели, определение требует, чтобы чем-нибудь запить ее, — сказал Хьюз, открывая свою дверцу и выходя из машины. Кросс, Файнберг и Бэбкок последовали за ним.

Все четверо пошли по мощеной площадке. Вечер был серым и туманным, и все вокруг “Виски Холлоу” было холодным и серым. Кросс передернул плечами и поднял воротник куртки. Хьюз оставил свой маленький револьвер в машине. Эйб заключил, что все они безоружны.

Завтрашний вечер будет последним. Послезавтра после обеда они едут в Афины, потом спецрейсом доберутся до Атланты, потом со своими фальшивыми паспортами и бумагами — водительскими удостоверениями, страховыми полисами, кредитными карточками, они вылетают рейсом Рим — Стамбул, а затем — частным самолетом в Анкару. А оттуда — на операцию.