– Я хотел учиться развлечения ради, – сказал Баоюй. – А так, как ты говоришь, действительно трудно!..

Вошла Цзыцзюань и, взглянув на Баоюя, с улыбкой спросила:

– Чем это второй господин так взволнован?

– Сестрица просвещает меня в моем невежестве! – воскликнул Баоюй. – Так бы и слушал ее без конца.

– Я не об этом, – сказала Цзыцзюань. – Скажите лучше, что привело вас нынче сюда? Почему раньше не приходили?

– Я слышал, сестрица больна, и не хотел ее беспокоить, – ответил Баоюй. – Кроме того, школа отнимает все время.

– Не утруждайте, пожалуйста, барышню, – прервала его Цзыцзюань. – Она лишь недавно поправилась.

– А я заслушался и не подумал, что она устала! – воскликнул Баоюй.

– Я совсем не устала, – возразила Дайюй, – напротив, эта беседа для меня – развлечение. Боюсь только, что не очень хорошо объясняю.

– Не бойся, постепенно я все пойму! – заверил ее Баоюй, вставая, и добавил: – В самом деле, сестрица, тебе нужно отдохнуть! Завтра расскажу о нашем разговоре Таньчунь и Сичунь и пришлю их к тебе, пусть учатся музыке, а я буду вас слушать.

– Выбрал для себя самое легкое, – засмеялась Дайюй. – Но если слушать не понимая… – Она осеклась, подумав о своих чувствах к Баоюю.

– Главное – научитесь играть, я буду с удовольствием слушать, – промолвил Баоюй. – А окажусь «быком»[9] , не обращайте внимания.

Дайюй слегка улыбнулась и покраснела, а Цзыцзюань и Сюэянь рассмеялись.

Баоюй собрался уходить, когда вошла Цювэнь, а с ней другая служанка, державшая в руках горшок с орхидеей.

– Госпоже прислали в подарок четыре горшка с орхидеями, – сказала Цювэнь, – но ей некогда заниматься цветами, и она велела один цветок отнести второму господину Баоюю, а другой – барышне Дайюй.

Дайюй заметила два бутона на одной веточке – и сердце ее дрогнуло. Она не знала, счастливое это предзнаменование или несчастливое. Из задумчивости ее вывел Баоюй. Поглощенный мыслями о цине, он сказал:

– А почему бы тебе, сестрица, не сочинить песню на мотив «Гляжу на орхидею»?

Дайюй стало не по себе. Проводив Баоюя и вернувшись в комнату, она поглядела на цветок и подумала: «Весной все расцветает, на деревьях появляются листья, а я молода, но немощна, словно тростник или ива осенью! Если бы мои мечты сбылись, возможно, я постепенно поправилась бы! Но проходит весна, и ветер и дождь срывают лепестки!»

При этой мысли слезы заструились из глаз Дайюй. «Что это с барышней? – подумала Цзыцзюань. – Только что была веселой, а поглядела на цветы – и расстроилась».

Цзыцзюань всячески старалась развлечь барышню, когда явилась служанка от Баочай.

Если хотите узнать, с чем она пришла, прочтите следующую главу.

Глава восемьдесят седьмая

Расстроенная печальными стихами и воспоминаниями, девушка играет на цине;
в предающуюся созерцанию молодую монахиню вселяется дух блуждающего огня

Итак, Дайюй велела впустить служанку. Та справилась о здоровье Дайюй и отдала письмо. Дайюй предложила служанке чаю, а сама принялась читать письмо:

«Увы, я не смогла провести с тобой день твоего рождения. На нас обрушилось столько неприятностей, а мать уже стара, ей не углядеть за всем. По целым дням у нас грызня и скандалы, а тут еще свалилось несчастье – неотвратимое, как ветер или дождь. Я совершенно не сплю, ночами ворочаюсь с боку на бок, одолевают мрачные мысли! Мы с тобой очень близки по духу, и ты должна меня понять!

Помнишь нашу «Бегонию»? А как мы осенью любовались хризантемами и ели крабов, помнишь? Весело тогда было. Запали в душу такие строки:

Ты родилась в недобрый день, под несчастливою звездой.
Тогда предчувствие невзгод жизнь омрачило всей семье.
Сковала, как сирот, сестер неодолимая печаль,
А матушка в года свои совсем ослабла, одряхлела…
Покоя не было у нас весь день, с рассвета до темна
Рычанье тигра, песий лай[10] не утихали ни на миг,
Потом обрушилась беда… Весь дом несчастье потрясло, —
Неистовей, чем ветра шквал, сильней, чем ливень в непогоду[11] .
Ночь глубока, а я томлюсь. Ворочаюсь, и – не заснуть.
О, бесконечная печаль! Нет ей начала, нет конца!
С тобою мысленно делю раздумья грустные свои,
Лишь у тебя могу искать сочувствие и пониманье…
Я вспоминаю, как возник наш круг – «Бегония» – в те дни,
Когда осенняя пора в нас породила свежесть чувств,
Любуясь хризантемой, мы вкушали крабов не спеша,
Был тесен долгий наш союз, и всем казалась жизнь отрадной.
…Я помню фразу из стиха, которую хочу прочесть:
«Одну лишь верхнюю из веток
Не заслоняет тень от мира,
А веток остальных удел
Неторопливо расцветать…»
Никто так горько не вздыхал о быстротечности расцвета,
Как мы с тобою в те часы, когда одни цветам внимали…
…Воспоминанья о былом сейчас растрогали меня,
Я в четырех строфах тебе поведать так хочу об этом.
Нельзя сказать, что нет причин прорваться стону моему;
И все же песню предпочту, в которой растворятся слезы.
Прискорбно: меняется времени счет,
И снова холодная осень подкралась.
Тревожит по-прежнему горе семьи,
Живу одиноко, в разлуке печалясь…
Мне чудится в северной комнате мать, —
Возможно ль не помнить ее треволненья?
Печаль ее, нет, не могла я унять,
Поэтому в сердце, как прежде, – смятенье…
* * *
Сгущается в небе копна облаков,
И ветер вздыхает и стонет уныло,
Иду к середине двора, где листва
Под инеем белым засохла, застыла.
Куда мне податься? Что делать? Как быть?
Утрачена радость. Приходит усталость.
Лишь горечь да жалость в глубинах души,
Лишь горечь да жалость… Вот все, что осталось!




Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: