Чем ближе мы подходили, тем больше крепла эта надежда: в лесу показалась просека, вскоре она превратилась в аллею, в глубине которой виднелись какие-то неказистые строения; перспективу замыкала довольно больших размеров ферма.

В этом жилье, таком обособленном, тем не менее всё было в движении. Как только нас заметили, какой-то человек отделился от остальных, двинулся нам навстречу и вежливо приветствовал нас. На вид это был вполне порядочный человек, на нём был чёрный шёлковый кафтан, отделанный серебряным галуном и лентами огненного цвета. На вид ему было лет двадцать пять - тридцать. Загорелое лицо, выдававшее сельского жителя, дышало свежестью, силой и здоровьем.

Я рассказал ему, какое неприятное происшествие привело меня к нему.

- Господин кавалер,- отвечал он,- вы находитесь среди радушных людей и будете желанным гостем. У меня тут неподалёку кузница, ваша ось будет исправлена; но сегодня, если бы вы даже предложили мне всё золото моего господина, герцога Медины Сидония, ни я и никто из наших не взялся бы за работу. Мы только что вернулись из церкви, моя жена и я. Это самый счастливый день нашей жизни. Войдите! Когда вы увидите новобрачную, моих родителей, друзей, соседей, которых я собираюсь угостить, вы поймёте, что я не могу засадить их сейчас за работу. Впрочем, если госпожа и вы не побрезгуете обществом людей, испокон веков живших своим трудом, мы сядем за стол. Мы все так счастливы сегодня - если вы захотите разделить нашу радость, дело только за вами. А завтра подумаем и о работе.- И он тотчас же распорядился послать за моей каретой.

Итак, я оказался гостем Маркоса, фермера герцога. Мы вошли в просторное помещение, предназначенное для свадебного пиршества; оно примыкало к главному строению и занимало всю заднюю половину двора. Это была своего рода беседка с арками, украшенная гирляндами цветов, откуда открывался прекрасный вид: на переднем плане две небольшие рощи, а за ними сквозь просеку виднелись поля.

Стол был уже накрыт. Луисия, новобрачная, села между Маркосом и мною; Бьондетта рядом с Маркосом. Родители молодых и другие родственники расположились напротив нас, молодёжь уселась с обоих концов стола.

Новобрачная каждый раз, когда к ней обращались, опускала свои большие чёрные глаза, созданные не для того, чтобы смотреть исподлобья; даже самые невинные вещи вызывали у неё улыбку и румянец.

Обед начался чинно - таков уж характер нации; но по мере того как опустошались расставленные вокруг стола бурдюки, лица утрачивали свою серьёзность. Гости заметно оживились, когда неожиданно за столом появились местные поэты-импровизаторы. Это были слепцы, спевшие под аккомпанемент гитары следующие куплеты:

Говорит Луизе Марко:

"Верным я горю огнём!"

А она ему: "Пойдём

Под церковную, под арку!"

И уста, и нежный взор

Произносят приговор

Вечной верности Амуру.

Кто не в силах утерпеть

На супругов посмотреть,

Приезжай в Эстрамадуру!

Хороша, скромна супруга,

Марко недругов имел...

Но, завистник, что посмел?

Оба стоили друг друга.

И соседей общий хор,

Славя брачный договор,

Воздаёт хвалу Амуру.

Кто не в силах утерпеть

На супругов посмотреть,

Приезжай в Эстрамадуру.

Мир согласный им награда,

Сердце нежностью согрев,

И в один и тот же хлев

Загоняют оба стада.

Все волненья, все труды,

Радость, прибыль и плоды

Делят ровно в честь Амура...

Кто не в силах утерпеть

На супругов посмотреть,

Приезжай в Эстрамадуру.

Пока мы слушали эти песни, столь же простые, как те, для кого они пелись, работники фермы, уже свободные от своих обязанностей, собрались с весёлыми шутками, чтобы доесть остатки пиршества; вперемешку с цыганами и цыганками, которых позвали для пущего веселья, они образовали под деревьями живописные и оживлённые группы, украшавшие общую картину.

Бьондетта всё время искала моих взглядов, обращая моё внимание на это зрелище, которое, видимо, ей очень нравилось; она словно упрекала меня за то, что я не разделяю её удовольствия.

Однако затянувшаяся трапеза явно начинала тяготить молодёжь, которая с нетерпением ждала начала танцев. Людям постарше ничего другого не оставалось, как проявить снисходительность. И вот - стол разобран, доски сняты, бочки, на которых он стоял, отодвинуты в глубь беседки и превращены в подмостки для оркестра. Заиграли севильское фанданго, молодые цыгане исполнили этот танец, аккомпанируя себе на кастаньетах и тамбуринах. Свадебные гости последовали их примеру, танцы стали всеобщими.

Бьондетта, казалось, пожирала глазами это зрелище. Оставаясь на своём месте, она повторяла все движения танцующих. "Мне кажется,- сказала она,- я до безумия полюбила бы балы". Вскоре она присоединилась к ним и увлекла меня в общий круг.

Вначале в её движениях чувствовалась скованность и даже неловкость, но вскоре она освоилась, стала двигаться легко и грациозно, сочетая силу и точность. Она раскраснелась, потребовала платок - свой, мой, первый попавшийся; она останавливалась лишь для того, чтобы вытереть разгорячённое лицо.

Я никогда не увлекался танцами, а сейчас у меня на душе было слишком тревожно, чтобы я мог предаться столь пустой забаве. Я ускользнул в укромный уголок беседки, ища места, где бы посидеть и собраться с мыслями.

Громкий разговор нарушил мои размышления и невольно привлек моё внимание. За моей спиной раздавались два голоса. "Да, да,- говорил один,это дитя планеты, оно вернётся в свой дом. Смотри, Зорадилья, он родился 3 мая, в три часа утра..." - "Да, в самом деле, Лелагиза,- отвечал другой,горе детям Сатурна; он родился под знаком Юпитера, в то время как Марс и Меркурий отстояли от Венеры на одну треть зодиака. Какой прекрасный молодой человек! Как богато одарён природой! Какое блестящее будущее открывалось перед ним! Какую бы он мог сделать карьеру! Но..."

Я знал час моего рождения, а тут его назвали с такой поразительной точностью. Я обернулся и пристально взглянул на говоривших.

Я увидел двух старых цыганок, сидевших на корточках: тёмно-оливковая кожа, сверкающие, глубоко сидящие глаза, впалый рот, огромный заострённый нос, почти касавшийся подбородка; наполовину оголённый череп был дважды обёрнут куском белой с синими полосками ткани, ниспадавшей на плечи и бедра, так что их нагота была наполовину прикрыта,- словом, созданья почти столь же отвратительные, сколь смешные.

Я подошёл к ним.

- Вы говорили обо мне, сударыня? - спросил я, видя, что они продолжают пристально смотреть на меня, делая друг другу знаки.

- Значит, вы подслушали нас, господин кавалер?

- Конечно,- ответил я.- А кто вам так точно назвал час моего рождения?

- Мы ещё много чего могли бы порассказать вам, счастливый молодой человек! Но для начала следовало бы позолотить ручку.

- За этим дело не станет,- сказал я, протягивая им дублон.

- Смотри, Зорадилья,- сказала старшая,- смотри, как он благороден, как создан для наслажденья всеми сокровищами, которые ему суждены. Ну-ка, возьми гитару и подыгрывай мне.- И она запела:

Испания - мать, но вскормила

Партенопея, страна чудес!

Над землёю дана вам сила,

И если б душа просила,

Любимцем вы стали б небес.

То счастье, которого ждёте,

Оно готово вмиг улететь!

Поймайте его в полёте,

Но крепко в руке сожмёте,

Когда им хотите владеть.

Откуда то прелесть - созданье,

Что вашей власти подчинено?

Зовут ли его...

Старухи были явно в ударе. Я весь обратился в слух. Но в эту минуту Бьондетта, оставив танцы, подбежала, схватила меня за руку и насильно увела.

- Почему ты покинул меня, Альвар? Что ты здесь делаешь?

- Я слушал,- начал я.

- Как! - воскликнула она, увлекая меня прочь.- Ты слушал, что поют эти старые чудища?

- В самом деле, дорогая, эти странные существа знают больше, чем можно было бы подумать. Они сказали мне...