- Альвар,- отвечала Бьондетта,- некроманты, изумлённые твоей смелостью, захотели позабавиться твоим унижением и с помощью страха превратить тебя в жалкого раба своих желаний. Они заранее готовили тебе испуг, заставив тебя вызвать самого грозного и могущественного из духов; с помощью сил, подвластных им, они показали тебе зрелище, которое заставило бы тебя умереть от ужаса, если бы сила твоей души не обратила их собственные козни против них самих. Увидев твоё мужественное поведение, сильфы, саламандры, гномы, ундины, восхищённые твоей смелостью, решили оказать тебе поддержку в борьбе с твоими врагами. Сама я - по происхождению сильфида, одна из самых значительных среди них. Я явилась под видом собачки, выслушала твои распоряжения, и все мы наперебой поспешили выполнить их. Чем больше гордости, решимости, непринужденности, ума ты проявлял, отдавая свои приказания, тем больше возрастало наше восхищение и усердие.

Ты приказал мне прислуживать тебе в обличье пажа, развлекать тебя в обличье певицы. Я повиновалась с радостью и нашла такое наслаждение в этой покорности, что решила посвятить себя тебе навеки. "Надо решать,- сказала я себе,- свою судьбу и своё счастье. Отданная во власть неверных стихий, влекомая малейшим дуновением ветра, лишённая чувств и радостей, раба заклинаний каббалистов, игрушка их прихотей, ограниченная в своих правах и своих познаниях, неужели я и впредь буду колебаться в выборе средств, способных облагородить моё естество? Мне дозволено принять телесную оболочку ради союза с мудрецом: вот он. Если я снизойду до положения простой смертной, если, добровольно став женщиной, я потеряю естественные права сильфиды и поддержку моих подруг,- я узнаю счастье любить и быть любимой. Я буду служить моему победителю, я раскрою ему глаза на величие его природы, о преимуществах которой он не подозревает. А он - он подчинит нашей власти духов всех сфер и царство стихий, покинутое мною ради него. Он создан быть царём вселенной, а я стану её царицей, и царицей, боготворимой им.

Эти размышления, невообразимо быстрые у бесплотного существа, заставили меня тотчас же принять решение. Сохранив свой облик, я обрела телесную оболочку, которую покину только вместе с жизнью. Когда я стала живой женщиной, Альвар, я обнаружила, что у меня есть сердце. Я восхищалась тобой, я полюбила тебя. Но что сталось со мной, когда я встретила с твоей стороны ненависть и отвращение! Я не могла ни измениться, ни даже раскаяться. Подверженная всем превратностям, грозящим созданиям вашего рода, я вместе с тем навлекла на себя гнев духов, беспощадную ненависть некромантов; лишённая твоей защиты, я стала самым несчастным существом на свете. Впрочем - что же это я? - я была бы им ещё и теперь, если бы не твоя любовь.

Прелесть её лица, жестов, звук голоса ещё более усиливали очарование этого удивительного рассказа. Я слушал и не мог постигнуть то, о чем она говорила. Впрочем, ведь и всё моё приключение было непостижимым!

"Всё это кажется мне сном,- думал я,- но разве вся жизнь человеческая что-либо иное? Просто я вижу более удивительный сон, чем другие люди,- вот и всё. Я видел собственными глазами, как она, пройдя все ступени страдания и истощения, очутилась на пороге смерти и ждала спасения только от врачебного искусства. Человек был сотворён из горсти грязи и воды, почему же женщина не может быть соткана из росы, земных испарений и солнечных лучей, из сгустившихся остатков радуги? Где возможное?.. Где невозможное?.."

В результате этих размышлений я ещё больше предавался своей склонности, полагая, что слушаюсь голоса разума. Я осыпал Бьондетту знаками внимания, невинными ласками. Она принимала их с восхищавшей меня непосредственностью, с тем природным целомудрием, которое не является ни плодом рассудка, ни следствием страха.

Месяц прошёл в упоительном блаженстве. Бьондетта, совсем оправившись после болезни, могла повсюду сопровождать меня на прогулках. Я заказал ей костюм амазонки; в этом платье и в широкополой шляпе с перьями она привлекала общее внимание, и всюду, где мы появлялись, моё счастье вызывало зависть беззаботных горожан, толпящихся в хорошую погоду на волшебных берегах Бренты.

Казалось, даже женщины отреклись от присущей им ревности - то ли они покорились несомненному превосходству Бьондетты, то ли были обезоружены её скромным обхождением, которое красноречиво говорило о забвении этого превосходства.

В глазах всего света я был счастливым любовником прелестной женщины, моя гордость равнялась моей любви, а мысль о её высоком происхождении ещё более льстила моему тщеславию.

Я нисколько не сомневался, что она владеет самыми редкостными познаниями и не без основания полагал, что она собирается передать их мне. Но она беседовала со мной лишь о самых обычных вещах и, казалось, забыла обо всём остальном.

- Бьондетта,- сказал я ей однажды вечером, когда мы прогуливались по террасе в моём саду,- когда столь лестная для меня склонность побудила тебя связать свою судьбу с моей, ты дала себе слово сделать меня достойным твоей любви, поделившись со мной знаниями, недоступными прочим людям. Неужели сейчас я кажусь тебе недостойным твоих забот? Неужели такая нежная, такая проникновенная любовь, как твоя, не захочет возвысить свой предмет?

- О, Альвар! - отвечала она.- Вот уже шесть месяцев, как я стала женщиной, а мне кажется, что моя страсть длится всего лишь день. Прости мне, если сладчайшее из чувств опьянило сердце, до сих пор ничего не испытавшее. Я хотела бы научить тебя любить так же, как люблю я; уже одно это чувство возвысило бы тебя над всеми прочими смертными. Но человеческая гордость стремится к иным радостям. Врождённое беспокойство не дает ей насладиться счастьем, если впереди не маячит другое, ещё более полное блаженство. Да, Альвар, я поделюсь с тобой своими знаниями. Радости любви заставили меня забыть о своих интересах, но теперь, когда я вновь обрету своё величие в твоём, они требуют, чтобы я вспомнила о них. Однако недостаточно одного обещания быть моим, нужно, чтобы ты отдался мне целиком и навеки.

Мы сидели на дерновой скамье, под сенью жимолости, в глубине сада. Я бросился к её ногам.

- Дорогая Бьондетта! - воскликнул я.- Клянусь тебе в верности, которая выдержит любые испытания!

- Нет,- возразила она,- ты не знаешь меня, не знаешь себя. Ты должен полностью отдаться мне. Лишь это может дать мне спокойствие и уверенность.

Я повторял свои клятвы, осыпая её руки страстными поцелуями. Она продолжала настаивать на своих опасениях. В пылу спора наши головы сблизились, губы встретились... В эту минуту кто-то с необыкновенной силой дёрнул меня за край одежды. Это была моя собака, недавно подаренный мне молодой дог. Каждый день я давал ему играть моим носовым платком. Накануне он убежал из дому, и я велел привязать его, чтобы предупредить новый побег. Сейчас он сорвался с привязи, чутьём нашел меня и потянул за край плаща, чтобы выказать свою радость и вызвать меня на игру. Сколько я ни старался отогнать его рукой и окриком, это было невозможно. Он носился вокруг меня, бросался ко мне с лаем; наконец, побеждённый его назойливостью, я схватил его за ошейник и отвёл домой.

Когда я возвращался в беседку к Бьондетте, меня догнал слуга, шедший за мной по пятам, и доложил, что обед подан. Нам ничего иного не оставалось, как сесть за стол. Бьондетта могла показаться смущённой. К счастью, мы были не одни - третьим оказался молодой дворянин, пришедший провести с нами вечер.

На следующий день я вошёл к Бьондетте, твердо решив поделиться с нею серьёзными размышлениями, занимавшими меня всю ночь. Она была ещё в постели, я сел подле неё.

- Вчера,- начал я,- мы чуть было не наделали глупостей, в которых я бы раскаивался потом до конца своих дней. Моя мать во что бы то ни стало хочет, чтобы я женился. Я не могу принадлежать никому, кроме тебя, но вместе с тем, без её ведома, не могу взять на себя никаких серьёзных обязательств. И так как я уже смотрю на тебя, как на свою жену, дорогая Бьондетта, мой долг - относиться к тебе с уважением.