Яков Иванович встал, собираясь уходить.

– Дедушка! – Катя вцепилась руками в его рукав и потянула его обратно. – Не уходи, дедушка! Ну, отдохни хоть один денек. Один день – не в счет! Начальник же отпустил!

Старик усмехнулся.

– Один день не в счет? Ну нет, Катюшка, – нынче один час, одна минута и то в счет. Идти надо! – Он усмехнулся и как-то застенчиво провел рукой по Катиным волосам. – Не тужи, Катюшка, раньше времени. Твой дед – двужильный. Вытянет. А если теперь несколько дней не приду, не тревожься. Работа такая…

Яков Иванович ушел. Начало смеркаться; в углах комнаты сгущались тени. Было очень тихо. Катя все так же сидела на кровати деда. Какое-то оцепенение нашло на нее. Никаких ни мыслей, ни чувств – одна безграничная усталость.

Наташа с Люсей шли в очередь к проруби на Неве. Эта очередь была такая же молчаливая и хмурая, как очередь за хлебом. Только тут не к чему было прислониться, не на что сесть. Спускаться к Неве становилось труднее с каждым днем. Ступеньки, забитые снегом и залитые водой, обледенели, слились в скользкую неровную дорожку. Люди старались обходить ее по сторонам, вытаптывая ступеньки в снегу, но падали, разливали добытую воду – и неровная, скользкая дорожка все расширялась. Иногда кто-нибудь, у кого еще оставались силы, приносил с собой топор и вырубал ступеньки во льду, но их хватало ненадолго.

Втащить снизу саночки было невозможно, и их оставляли наверху. Но не все приходили с саночками. Многие несли прямо в руках кастрюли на веревочках или в «авоськах», кувшины, всякую другую посуду.

У Люси и Наташи было по ведру. Саночки они оставили на снегу у спуска. Собираясь спускаться вниз, они увидели ползшую по ступенькам наверх старушку. В одной руке она несла большой медный чайник, а другой хваталась за лед. Добравшись почти доверху, она остановилась и беспомощно оглянулась.

– Бабушка! Давайте руку, я подтащу вас, – предложила Люся. – Наташа, а ты меня держи. – И, подав руку, на которой висело ведро, Наташе, она вступила одной ногой на спуск и протянула старушке руку.

– Ах ты, касаточка моя, – умилилась старенькая, хватая ее за руку. Но ноги скользнули, чайник, разливая воду и звеня привязанной крышкой, покатился вниз, а за ним покатилась вниз и старушка, увлекая за собой Люсю с пустым ведром. Наташа осталась наверху. Люся выпустила ее руку. Все это произошло так стремительно быстро, что никто из них даже не успел вскрикнуть.

Наташа бросилась вниз на помощь. Но сойти было тоже не так легко, и, когда она подошла к упавшим, старушка уже поднялась, охая, а Люся сидела на льду, растирая рукой ушибленную ведром коленку, и тихо плакала.

– Ну, ничего, Люсенька, – старалась ее утешить Наташа. – Вставай, я тебе помогу.

– Ничего… – Люся всхлипнула и встала, опираясь на Наташу, – мне не так больно, как обидно… Хотела помочь, а… – и она снова всхлипнула.

– Родненькая ты моя, – запричитала старушка, поднимая чайник, – силушки-то у меня не было удержаться.

Подошла Наташа.

– Ничего, бабушка. Вы обе целы, – значит, все в порядке. Теперь мы сделаем так: лезьте наверх и сторожите наши санки – вот они стоят. А чайник давайте мне, я воды вам наберу.

К проруби стояли три очереди, – с трех сторон. Люди либо становились на обледенелый край и, согнувшись, погружали в воду свою посуду, либо прямо ложились на живот, боясь соскользнуть в прорубь. Все это отнимало время, и очередь двигалась медленно. Начинало смеркаться. Совсем невдалеке, у берега, стоял вмерзший в лед корабль. Отсюда, снизу, он казался необыкновенно огромным. На корабле было тихо. только ветер, намечая, гремел каким-то железным листом. По Неве неслась мелкая, колючая поземка, и люди становились к ней спиной, стараясь вдавить голову в плечи.

Где-то далеко ухнуло орудие, и через несколько мгновений над головами раздался уже знакомый пронзительный свист.

– Началось, – проговорил кто-то.

– Где-то ляжет? – спросил другой, и в эту минуту совсем недалеко раздался взрыв.

Люди заговорили.

– В Гавани.

– Нет, ближе. В Балтийский метят, гады.

– И вчера, и позавчера, – все в одно место.

Снова далекий выстрел, и свист над головой – и разрыв.

– Ну, ясно – ближе Гавани.

Никто не ответил. Снова и снова свистели снаряды. Очередь медленно продвигалась к проруби. Сумерки сгущались.

Девочки достали по полведра поды, – больше им было не дотащить. Наташа наполнила водой и чайник, прошла несколько шагов и остановилась.

– Люся, знаешь что? Постой здесь со своим ведром и чайником. Я отнесу и вернусь за чайником. Ладно?

Бабушка сидела на санках, вся сжавшись в комочек. Она, видимо, совсем закоченела. Наташа поставила ведро рядом с ней в снег, вернулась к Люсе и притащила чайник. Он тоже уместился на санках. Домой двинулись втроем. Новая знакомая, охая и еле-еле передвигая ноги, плелась сзади. Оказалось, что она живет в соседнем с девочками доме.

На полпути остановились передохнуть. Просвистел над головой снаряд и лег где-то дальше.

– Наташа, это не там, где наши мамы? – тревожно спросила Люся.

– Что ты! Гораздо левее.

Снова свист, и через мгновенье – где-то разрыв.

– Родные, скорей бы домой! Страшно на улице-то, – пробормотала старушка и двинулась вперед. – Есть у вас кто на фронте? – спросила она.

– Мой пала, – ответила Наташа, – а еще – Вася…

– Письма-то есть?

– От папы было… От Васи нет…

– И у меня от сыночка нет, – старушка вдруг всхлипнула. – Как с первых дней ушел в армию – шофером, как в воду канул. Жив ли, нет ли… Женихом на фронт ушел, только пожениться собрались… И девушка хорошая такая, Даша… Меня уже мамашей называть стала… Тоже на фронт ушла… Постойте, касаточки… Не несут меня больше ноги…

И она вдруг осела прямо в снег.

– Бабушка, что с вами?.. – испугались девочки.

Старушка молчала, тяжело дыша, и вдруг начала медленно валиться на бок.

Девочки стояли над ней, растерянные.

– Что же нам с ней делать? – прошептала Люся.

– Бабушка! – Наташа наклонилась над ней и взяла ее под мышки, пытаясь поднять. – Постарайтесь встать, бабушка!

Старенькая пробормотала что-то невнятное.