– Идем! – звонко крикнула Люся, за руку увлекая Наташу вниз по лестнице.

– А Катя? – спросил Леонтий Федорович.

– Она сегодня не может, – весело сообщила Люся.

Наташа молчала.

– Жаль, – сказал Леонтий Федорович. – Ну, пошли.

Всю дорогу Люся болтала без умолку, но Наташа шла тихая и молчаливая. Нехорошо было у нее на душе. Все время стояло перед глазами Катино лицо, мелькнувшее в приотворенной двери.

«Конечно, не надо было слушать Люську, – думала она, – мама никогда не отказалась бы сготовить…»

Они шли по Университетской набережной. День был солнечный и ветреный. По ярко-синей Неве весело бежали белые барашки. Ослепительно блестели адмиралтейская игла и круглые купола Исаакиевского собора. На фоне пышной летней зелени четко выделялся «Медный всадник» – знаменитый памятник Петру Великому. По обеим сторонам его красовались белыми колоннами на желтом фоне полукруг Сената и Адмиралтейство.

Леонтий Федорович остановился.

– Ну до чего же хорошо! Наташка, а? – и он пытливо посмотрел на дочь.

Наташа тоже остановилась и невольно залюбовалась.

– Хорошо, папа! – вырвалось у нее. Но сейчас же она молча двинулась дальше.

– Наташа!

– Что, папа? – она оглянулась.

– Постоим еще немного! А ну-ка, ты помнишь, что я тебе рассказывал о «Медном всаднике»? Или забыла?

– Ну вот, забыла! – обиделась Наташа. – Конечно помню! Этот памятник вылепил французский скульптор Фальконе. Царице Екатерине памятник понравился, а голова Петра не понравилась. Фальконе ее несколько раз переделывал, а она все говорит: не то! И тогда он поручил вылепить голову своей ученице – Марии Колло, и эта голова царице понравилась…

– Как это ты все помнишь? – удивилась Люся.

– А как ты считаешь, – заговорил снова Леонтий Федорович, стараясь вовлечь Наташу в разговор, – кони на Аничковом мосту великолепны? Но куда им до петровского коня! Правда?

– Ах, на мосту! – воскликнула вдруг Люся. – Я, когда по мосту иду, каждую-каждую лошадку по мордочке поглажу! Я их ужасно люблю!

– Люська, ну что ты глупости болтаешь! – раздраженно остановила ее Наташа. – «По мордочке»! Они же высоко!

– Сама ты высоко! Совсем низко, в перилах, на каждом шагу по две лошадки! – протестовала Люся. – Они такие смешные, с рыбьими хвостами! Как игрушечки!

Леонтий Федорович расхохотался.

– Все ты путаешь, Люся! Мы говорим о скульптурах на Аничковом мосту, а ты о перилах моста Лейтенанта Шмидта.

– А тот мост я и не знаю! – беспечно сказала Люся.

Наташа досадливо пожала плечами.

– Ты когда была в последний раз в музее? – спросил Леонтий Федорович, украдкой наблюдая за Наташей. – Со мной или со школой?

– В последний раз?.. – Наташа наморщила лоб, припоминая. – Ну, конечно, со школой! Весной, перед каникулами. – Она сразу оживилась. – Еще Вера Петровна в тот раз так интересно рассказывала нам про Сурикова. Ты подумай: Суриков нарочно ездил в Альпы посмотреть, как там все выглядит, и сам сползал вот по такой же круче, а уже потом написал картину, как Суворов переходит… – Она внезапно остановилась, озадаченная. – Папочка! – воскликнула она. – А вдруг в новой школе, где я буду учиться, нас не будут водить в музей?! А?!

– Тогда ты сама прояви инициативу, – спокойно ответил Леонтий Федорович.

– У нас в прошлом году пятый класс водили! – воскликнула Люся.

В музее Люся сразу пришла в неистовый восторг. Решительно все, начиная с нарядного входа, широкой белой лестницы, высоких потолков, огромных окон, приводило ее в шумное восхищение.

Наташа с отцом не спеша переходили из зала в зал. Леонтий Федорович обращал внимание Наташи то на одну, то на другую картину, объяснял ее содержание, рассказывал об ее авторе. Долго стояли перед «Бурлаками» Репина, и Наташа снова вспомнила, как увлекательно говорила ее учительница Вера Петровна о работе художника над этим замечательным произведением. Перед этой картиной притихла даже Люся, почти не слушавшая рассказов Леонтия Федоровича и все. время убегавшая вперед.

– Люся еще не умеет смотреть картины, – сказал Леонтий Федорович, когда она снова умчалась от них. – Этому тоже надо научиться. Ну, да мы ее научим.

«Катя сумела бы», – подумала Наташа и глубоко вздохнула.

Домой пришли усталые и голодные. За обедом Леонтий Федорович показывал жене, как Люся вела себя в музее, и Наташа не могла удержаться от смеха. Но вечером Леонтий Федорович столкнулся в прихожей с Катей и, вернувшись в свою комнату, в упор спросил у дочери:

– Наташа, почему у Кати глаза заплаканы?

– Не знаю, папа, – как-то само собой вырвалось у Наташи.

– Не знаешь? – переспросил Леонтий Федорович как будто совсем спокойно, но Наташино сердце куда-то сразу ухнуло, и вся кровь бросилась ей в лицо. Отец повернулся на каблуках и молча сел к своему письменному столу. Наташа, еле переводя дух – так сильно билось сердце, – выскочила из комнаты и в прихожей остановилась.

Что же это?.. И с Катей сегодня так нехорошо вышло, – весь день это ее мучило, а сейчас еще и папе солгала. Солгала папе! Этого с ней еще никогда не случалось… Она же хорошо знает, почему Катя плакала… Но почему-то невозможно, почему-то стыдно сказать папе, что она знает…

Наташа стояла одна посреди прихожей и думала. «Ну и что? … Ну и что?.. – убеждала она себя. – Я же ничего плохого не сделала… Катя же сама отказалась идти. А только зачем я Люську послушалась?!»… Ей снова вспомнилось Катино лицо в приотворенной двери, и она вдруг почувствовала, что не сумеет встретиться с Катей так, как будто ничего не произошло. А с папой как быть? Признаться ему, что солгала?.. Нет, нет, этого она ни за что не сможет!

В Катиной комнате был свет, – значит, она дома. А вдруг она сейчас выйдет и увидит здесь Наташу?.. Нет, нет, не надо!..

Наташа вернулась в комнату и легла в постель.

Ведь как будто ничего особенного и не случилось, никто ни с кем не ссорился, никто ни в чем Наташу не упрекал, а вся жизнь у нее как-то разладилась. Папа не сказал ей больше ни слова о Кате, но Наташа чувствовала, что он за ней украдкой наблюдает. Мама, казалось, ничего не замечает. Люся по-прежнему дурачилась, льнула к Наташе и тормошила ее, но Люсина веселость ее раздражала, и она несколько раз резко обрывала Люсю. Люся обижалась и плакала, но через полчаса все забывала, и снова по всей квартире звенел ее смех. Наташа старалась поменьше встречаться с ней.