Однако беглецам нечего было бояться, что дерево наскочит на один из этих утёсов. Оно само обходило их и проносилось мимо, оставаясь в быстрине потока. Но в то же время они не могли бы и вырваться из этого течения или замедлить скорость плывущего дерева, если бы захотели пристать к берегу, увидав подходящее место.

Так прошло около часа; всё это время им не угрожала непосредственная опасность. Последние вспышки молний угасали вдали. Гроза прошла, только изредка доносились глухие раскаты, словно отдаваясь в высоких слоистых облаках, уплывавших к горизонту. День занимался, и омытое ночным ливнем небо постепенно светлело. Было, вероятно, около четырёх часов утра.

Иштван Батори полулежал, отдыхая на руках у графа Шандора, который бодрствовал за двоих.

В это время где-то на юго-западе послышался далёкий выстрел.

"Что это такое? – подумал Матиас Шандор. – Может быть, этот пушечный выстрел извещает об открытии какого-нибудь порта? В таком случае мы находимся недалеко от морского берега. Что же это за порт? Триест? Нет. Восток вон в той стороне, откуда встаёт солнце. Может быть, Пола, на южном конце полуострова? Но тогда…"

Тут раздался второй выстрел, и вслед за ним прокатился третий…

"Три пушечных выстрела? – размышлял Шандор. – Пожалуй, это больше похоже на сигнал, запрещающий судам выходить в море. Уж не имеет ли это отношение к нашему побегу?"

Этого можно было опасаться. Наверно, власти приняли все меры, чтобы помешать беглецам скрыться на каком-нибудь судне, стоящем у берега.

– Да поможет нам бог! – пробормотал Шандор. – Он один может нас спасти!

Между тем высокие скалы, окаймлявшие берега Фойбы, понемногу становились все ниже, и ложе её заметно расширялось. Однако окружающую местность ещё нельзя было разглядеть. Река делала крутые повороты, и берега её закрывали горизонт; поле зрения было ограничено – всего несколько сотен футов. Ориентироваться было по-прежнему невозможно.

В расширившемся русле реки, берега которой были все так же пустынны и безмолвны, течение стало значительно спокойней. Несколько деревьев, вырванных в верховьях реки, медленно плыли вниз по течению. Июньское утро было довольно прохладно. Беглецы дрожали в своей промокшей насквозь одежде. Давно пора было найти какое-нибудь убежище и обсушиться на солнце.

Около пяти часов утра последние скалистые уступы исчезли, их сменили ровные плоские берега, и река продолжала свой путь по голой равнине. Теперь берега её раздвинулись уже на полмили; здесь Фойба впадала в обширный водоём со спокойной водой, что-то вроде лагуны или озера. В глубине, у восточного берега, виднелось несколько рыбачьих лодок: некоторые ещё стояли на якоре, другие, подняв паруса, тронулись в путь с первым дуновением утреннего ветерка; всё это указывало на то, что лагуна соединяется с морем. Следовательно, море уже недалеко, и до него будет нетрудно добраться. Но было бы неблагоразумно просить пристанища у этих рыбаков. Если они уже прослышали о побеге из тюрьмы, им опасно доверяться: они могут выдать беглецов австрийским жандармам, которые, наверно, уже разыскивают их по всей стране.

Матиас Шандор не знал, на что решиться, как вдруг дерево, на котором он сидел, зацепилось за торчащую из воды корягу у левого берега лагуны. Его корни запутались в камышах; и оно остановилось у самого берега, словно лодка на якоре.

Шандор вышел на сушу, но был очень осторожен. Прежде всего он хотел убедиться, что их никто не заметил.

Но сколько граф ни осматривался кругом, он не увидел на берегу лагуны ни души.

А между тем меньше чем в двухстах шагах на песке лежал человек, который мог ясно видеть беглецов.

Считая себя в полной безопасности, Шандор вернулся к дереву, поднял на руки товарища и перенёс его на берег; он не имел ни малейшего представления, с каком месте они находятся и куда им следует направиться.

На самом деле Фойба впадала не в лагуну и не в озеро, а в закрытую бухту. Местные жители называют её каналом Лема, ибо она сообщается с Адриатическим морем через узкий пролив между городами Орсера и Ровинь, на западном берегу Истрийского полуострова. Но в то время никто не знал, что река, впадающая в этот канал, – Фойба, которая во время паводка проходит сквозь ущелье и пещеру Буко и изливает свои воды в эту бухту.

В нескольких шагах от берега стояла заброшенная охотничья хижина. Отдышавшись, Шандор и Батори вошли в неё, чтобы обсушиться. Там они сняли свою мокрую одежду и развесили её под лучами горячего солнца. Рыбачьи лодки уплыли из бухты, и, насколько хватало глаз, берега были совершенно пустынны.

Тогда человек, издали наблюдавший эту сцену, встал, подошёл к хижине, как будто для того, чтобы хорошенько запомнить её местоположение, а затем направился к югу и исчез за каменистой грядой.

Три часа спустя Матиас Шандор и его друг вновь натянули на себя одежду, она ещё не совсем просохла, но пора было идти.

– Больше нам нельзя здесь оставаться, – сказал Иштван Батори.

– Хватит ли у тебя сил, чтобы двинуться в путь?

– Я ослабел больше всего от голода.

– Попытаемся добраться до побережья. Там мы постараемся раздобыть себе еды и, может быть, нам удастся устроиться на какое-нибудь отплывающее судно! Идём, Иштван!

И они покинули хижину, обессилевшие не столько от усталости, сколько от голода.

Граф Шандор решил идти вдоль южного берега канала Лема, надеясь выйти к морю. Эту пустынную равнину пересекает множество ручейков, бегущих по направлению к лагуне.

Примыкающая к реке низменность, орошённая ручьями, словно сетью каналов, представляет собой болотистую равнину с топкой почвой, по которой очень трудно идти. Поэтому беглецам пришлось обойти её с юга; им было нетрудно придерживаться нужного направления по восходящему солнцу. В течение двух часов они шли вперёд, не повстречав ни одной живой души, но и не утолив терзавшего их голода.

Между тем местность постепенно становилась менее суровой. Впереди показалась дорога, тянувшаяся с востока на запад; беглецы увидели верстовой столб, но он ничего не сказал им о местах, где они брели словно вслепую. На пути им попались тутовые изгороди и сортовое поле, и они смогли если не насытиться, то хотя бы немного обмануть свой голод. Если бы не семена сорго и освежающие тутовые ягоды, у них, вероятно, не хватило бы сил добраться до побережья.

Но если теперь кое-где стали попадаться возделанные поля, свидетельствующие о присутствии человека, то следовало ожидать и встречи с местными жителями.

Так и случилось около полудня.

На дороге показались пять-шесть путников. Матиас Шандор не хотел, чтоб эти люди их увидели. К счастью, шагах в пятидесяти влево от дороги он разглядел полуразвалившуюся ферму, обнесённую оградой. Там и спрятались беглецы, забившись в тёмный чулан, прежде чем их успели заметить. Если бы какой-нибудь прохожий и остановился у этой фермы, он бы их не заметил, и они решили сидеть тут до темноты.

Путники оказались местными крестьянами и солеварами. Некоторые из них гнали гусей, по-видимому на базар в какой-нибудь городок или соседнее селение. Все они были в национальной одежде; и мужчины и женщины, по обычаю истрийских крестьян, носили разные украшения: ожерелья, медали, серьги, кресты и серебряные подвески. Солевары, одетые гораздо проще, с мешком за плечами и палкой в руке, вероятно, направлялись в ближайшие солеварни, а может быть, и на более крупные соляные промыслы в Станьон или Пирано, в западной части провинции.

Некоторые из них, подойдя к заброшенной ферме, останавливались и даже присаживались отдохнуть на крыльцо. Они громко и оживлённо разговаривали, но только о своих местных делах.

Беглецы, прижавшись в уголке, внимательно слушали. Быть может, эти люди уже знают о побеге из тюрьмы и заговорят об этом? Быть может, из их разговора граф Шандор и его товарищ поймут, в какую часть Истрии они попали?

Но об этом не было сказано ни слова, и они по-прежнему терялись в догадках.

– Если местные жители не говорят о нашем побеге, – заметил Матиас Шандор, – то надо думать, они о нём не слыхали!