Бесполезные догадки. Никто никогда не узнает, что произошло на самом деле.

Серое небо, тяжёлый от влаги воздух, пропитанный запахом моря из-за приливной заводи. Вокруг тишина и покой.

Я долго простояла на берегу, но так и не почувствовала их присутствия. В конце концов вернулась к машине, сбросила настройки навигатора и проехала мост не оглядываясь.

Следующей остановкой было кладбище Чедати, расположенное в нескольких милях к северо-востоку от Хаммонда, вниз по односторонней гравийной дороге, представляющей собой туннель сквозь густые ряды склонённых виргинских дубов.

Про место захоронения Мариамы и Аныки я узнала из некролога, но понимала свою навязчивую необходимость посетить их могилы не больше, чем манию увидеть тот мост. Знала лишь, что не успокоюсь, пока не увижу оба этих места.

Вход на кладбище помечала ржавая металлическая арка, столь узкая в ширину, что на кладбище было невозможно проехать на машине. Я повернула назад и остановилась на краю канавы, полной чёрно-зелёной воды.

Могилы на здешнем кладбище были старые и оформленные в традициях галла: часы, указывающие на время смерти, треснувшие лампы, чтобы осветить путь в загробном мире, битая посуда: кувшины, миски, чашки, супницы, — чтобы разорвать цепь смерти. Целые сектора покрывал белый песок в знак защиты от бакулу, беспокойных духов, которые задержались в нашем мире, чтобы мешать живым.

Я оказалась на земле суеверий, в краю бу-хаг с Низины. Согласно старым сказкам папа́, бу-хаг — это женщина, практикующая колдовство и чёрную магию. С приходом ночи ведьма покидает своё тело и рыщет по округе, вытягивая жизненные силы из дыхания жертв. Её нельзя увидеть, можно только почувствовать. У неё тёплое прикосновение, говорил папа́, напоминающее сырое мясо.

— Тогда она не призрак, — указала я, опираясь на свою «безупречную» логику. — Они на ощупь холодные и влажные. Словно ты оказался в могиле.

— Тсс, — цыкнул папа́. – Мама не должна услышать подобные разговоры.

Я поёжилась как послушная дочка, но меня беспокоило, что я не могу поделиться этой частью своей жизни с мама́. После столкновения с привидением я больше всего на свете хотела оказаться в её крепких объятиях, чтобы её тёплые руки оградили от всех бед, что проплывают мимо наших окон в сумерках.

Если первая встреча с призраком изменила мои отношения с папа́, то его правила создали пропасть между мной и мама́. У нас никогда не могло быть таких уз, как мне хотелось, потому что я скрывала от неё правду.

Папа́ тоже скрывала от неё правду, и его тайны стали тяжёлым бременем для нас обоих.

Мариама и Аныка были захоронены в новой части кладбища, недалеко от входа. Они покоились бок о бок под корявыми ветвями древнего дуба.

Могила Мариамы была украшена аналогично остальным, но крошечное захоронение Аныки отличалось скудностью декора. Простое надгробие, несколько плоских ежей и моллюсков.

Но больше всего меня поразила дата на надгробии. Сегодня был день её рождения.

Я опустилась на колени и убрала нежными руками мёртвые листья с могилы, обнажая сердце, сложенное кем-то из ракушек.

Медленно прочертила по контуру кончиком пальца, представляя в воображении сердечко, появившееся на матовом окне.

На дороге хрустнул гравий. Я стала ждать, когда машина проедет мимо, но она остановилась. Через секунду хлопнула дверца.

Я поднялась и быстро пошла прочь. Не знаю почему, но не хотелось, чтобы меня увидели возле этих могил. Поскольку я уже не успевала вернуться к машине, я встала за дерево в надежде, что никто не пройдёт по этой дорожке.

Сжавшись за массивным стволом, я наблюдала, как посетитель прошёл через арочный вход, выдвинув плечи вперёд и слегка наклонив голову. Я мгновенно узнала этого человека.

Девлин.

Стоило Девлину пройти ворота, как он вздёрнул голову и оглядел кладбище, словно почувствовал моё присутствие.

Скорее всего, годы работы в полиции выработали у него привычку остерегаться изолированных мест. В любом случае, я отпрянула и вжалась в ствол дуба. Не услышав приближающихся шагов, я снова выглянула.

Девлин стоял между могилами Мариамы и Аныки. Он отвернулся от меня так, что я не могла видеть выражение его лица и была благодарна за это. Я ненавидела себя за то, что шпионила за ним в такой интимный момент, но не могла отвести взгляд. Или, быть может, просто не хотела. Возможно, я внушила себе, что из-за связи с духом ребёнка — с самим Девлином — я имею право здесь находиться.

Он долго-долго смотрел на надгробие Мариамы, затем опустился на колени и положил что-то на могилу Аныки.

На кладбище было очень тихо. Мне казалось, что я могу слышать его голос.

Через секунду он поднялся и ушёл. Хлопнула дверца автомобиля.

Я подождала, когда стихнет звук мотора, прежде чем вышла из укрытия. К моему стыду — а позже и к горькому сожалению — я не ушла с кладбища сразу, а вместо этого вернулась к могилам, чтобы увидеть, что оставил Девлин.

В центр сердечка из ракушек он поместил миниатюрную антикварную куклу ручной росписи, со смуглым цветом лица, кружевным зонтиком, шёлковым турнюром[23] и туфельками с пряжками. Игрушки восхитительней я в жизни не видела.

Этот подарок всколыхнул что-то в глубинах моей души. Слёзы ужалили глаза, и я постаралась сморгнуть.

И тут я услышала голос, тихий, как шёпот деревьев. Имя...

— Шани...

На мгновение я подумала, что мне показалось, но потом я подняла взгляд и увидела, что я больше не одна. Под свисающими ветвями деревьев стояли пожилая женщина и девочка десяти лет и наблюдали за мной.

Я неуклюже поднялась на ноги.

— Здравствуйте…

Женщина подняла руку, и я замолкла.

Незнакомка была одета в выцветшую красную юбку, которая хлопала по лодыжкам, и зелёную рубашку, застёгнутую по горло. Серые жёсткие волосы были собраны в свободный пучок на затылке.

Девочка же представляла собой само воплощение юности. Рукава потёрты, шорты подрезаны. Лимонного цвета блузка подчеркивала красивый оттенок кожи. Грива своевольных локонов обрамляла ангельское личико, которое украшали удивительные светло-зелёные глаза. Разительные контрасты, но всё же нельзя было найти больше красоты и элегантности в обветренном лице, чем у этой малютки.

Обе незнакомки были босиком, но веточки и сосновые шишки, валявшиеся на земле, казалось, ничем их не беспокоили, пока они шли к могилам.

Женщина остановилась между надгробий и неразборчиво забормотала.

Она достала пакетик из кармана, насыпала что-то на ладонь и дунула. Крошечные голубые песчинки разнеслись на ветру мерцающими крупинками.

Женщина обратила своё внимание на меня и оценивающе изучила в полной тишине.

— Я...Амелия, — наконец сказала я не в силах больше выдерживать молчание.

Девчушка подскочила к нам и взяла женщину под руку.

— Я Рапсодия. А это моя бабушка.

— Рапсодия. Чудесное имя.

— Оно означает «чрезмерно восторженная». Состояние возвышенного блаженства. — Она покрасовалась, точно павлин, а затем наклонилась почесать под коленкой. — Вы пришли на день рождения Шани?

— Кто такая Шани?

Она указала на крошечную могилу.

— Почему ты зовёшь её Шани? На надгробии написано Аныка.

— Шани — её корзиночное имя.

Я вспомнила, что читала о традиции галла давать детям двойные имена. У каждого ребёнка было официальное имя при рождении, наряду с более личным прозвищем, используемым в семейном кругу, тайным именем, которое даётся ребенку, когда он достаточно мал, чтобы поместиться в корзину для риса.

Рапсодия накрутила тёмный локон на палец.

— Моя корзиночное имя — Сиа, так как я первая дочь в семье.

— Что значит Шани?

Она показала символ пальцами.

— Моё сердце.