Вот эти фамилии, расположенные в том порядке, в каком они попали в число шести избранных, — фамилии людей, которым предстояло путешествовать по свету в течение долгих месяцев по воле самых странных случайностей, о каких вряд ли мог бы составить себе представление французский писатель, одаренный даже самой богатой фантазией: Макс Реаль; Том Крабб; Герман Титбюри; Гарри Т. Кембэл; Лисси Вэг; Годж Уррикан.

Мы видим, что из этих шести лиц пять принадлежали сильному полу и одно — слабому, если только можно применить такой термин к американским женщинам.

Однако общественная любознательность, узнав эти шесть фамилий, была далеко не вполне удовлетворена, так как Трибуна вначале не могла сообщить своим бесчисленным читателям, кто именно были их обладатели, где они жили и к какому классу общества принадлежали.

И были ли еще живы счастливые избранники этого посмертного тиража? Этот вопрос приходил в голову каждому. Действительно, фамилии всех чикагских граждан были положены в урну уже за несколько месяцев перед тем, и если никто из шести счастливцев не умер, то могло же случиться, что один или некоторые из них покинули за это время Америку.

Разумеется, если только они будут в состоянии, то, хотя их никто об этом и не попросит, они все явятся занять предназначенные им места около самой колесницы. Никаких сомнений на этот счет быть не могло. Допустимо ли предположить, что они ответили бы отказом и не явились на это странное, но вполне серьезное приглашение Вильяма Дж. Гиппербона, доказавшего по крайней мере после смерти свою эксцентричность? Разве могли они отказаться от выгод, которые, без сомнения, заключались в завещании, хранящемся у нотариуса Торнброка?

Нет! Они все туда явятся, так как имели полное основание считать себя наследниками громадного состояния покойного, которое таким путем ускользнет от алчных вожделений государства. В этом все убедились, когда три дня спустя все «шестеро», не будучи друг с другом знакомы, появились на крыльце особняка Салль-стрит и нотариус, удостоверившись в несомненной подлинности каждого из них, вложил им в руки концы гирлянд, украшавших колесницу. И какое их окружало любопытство! Какая зависть! Согласно воле Вильяма Дж. Гиппер-бона всякий намек на траур был запрещен на этих оригинальных похоронах. Вот почему все «шестеро», прочитав об этом в газетах, оделись в праздничные платья, качество и фасон которых доказывали, что все они принадлежали к самым различным классам общества.

Вот в каком порядке они были размещены.

В первом ряду: Лисси Вэг — справа, Макс Реаль — слева.

Во втором ряду: Герман Титбюри — справа, Годж Уррикан — слева.

В третьем ряду: Гарри Т. Кембэл — справа, Том Крабб — слева.

Когда они заняли свои места, толпа приветствовала их многотысячным «ура», на которое одни из них ответили любезным поклоном, а другие не ответили вовсе.

В описанном порядке они двинулись в путь, едва только начальником полиции был подан условленный знак, и в течение восьми часов двигались по улицам, проспектам и бульварам громадного города Чикаго.

Разумеется, все эти шестеро приглашенных на похороны Вильяма Дж. Гиппербона не знали друг друга, но они не замедлили, конечно, познакомиться и, возможно, — так ненасытна человеческая алчность, — уже смотрели друг на друга, как на соперников, боясь, как бы все то состояние не было дано одному из них, вместо того чтобы быть разделенным между всеми шестью.

Мы видели, в какой обстановке происходили похороны и среди какого несметного количества публики совершалось это торжественное шествие с Салль-стрит через весь город к Окс-вудсскому кладбищу. Мы слышали, как громкое пение и музыка, не носившие мрачного характера, сопровождали процессию на всем ее пути и как радостные восклицания в честь покойника звучали в воздухе. И теперь больше ничего уже не оставалось, как только проникнуть за ограду места успокоения мертвых и опустить в могилу тело того, кто был Вильямом Дж. Гиппербоном, членом Клуба Чудаков.

Название Оксвудс[5] указывает на то, что площадь, занятая кладбищем, была когда-то покрыта дубовыми лесами; они особенно часто встречаются на этих громадных пространствах штата Иллинойс, некогда именовавшегося штатом Прерий в силу исключительного богатства его растительности.

Из всех надгробных памятников, которые находились на этом кладбище, причем многие из них были очень ценными, ни один не мог сравниться с тем, который Вильям Дж. Гиппербон за несколько лет до того соорудил для себя лично.

Как известно, американские кладбища, подобно английским, представляют собой настоящие парки. В них есть все, что может очаровывать взгляд: зеленеющие лужайки, тенистые уголки, быстро текущие воды. В таком месте душа не может быть печальна. Птицы щебечут там веселее, чем где-либо, может быть потому, что в этих рощах, посвященных вечному покою, им обеспечена полная безопасность. Мавзолей, построенный по плану почтенного Гиппербона, предусмотревшего все его детали, находился на берегу маленького озера с тихими и прозрачными водами. Этот памятник во вкусе англо-саксонской архитектуры отвечал всем фантазиям готического стиля, близкого эпохе Возрождения. Своим фасадом с остроконечной колокольней, шпиль которой поднимался на тридцать метров над землей, он походил на часовню, а формой своей крыши и окон с разноцветными стеклами — на виллу или английский коттедж. На его колокольне, украшенной орнаментом в виде листьев и цветов и поддерживаемой контрфорсами фасада, висел звучный, далеко слышный колокол. Он выбивал удары часов, светящийся циферблат которых помещался у его основания, и его металлические звуки, прорывавшиеся сквозь ажурные и позолоченные архитектурные украшения колокольни, улетали далеко за пределы кладбища и были слышны даже на берегах Мичигана. Длина мавзолея равнялась ста двадцати футам, ширина — шестидесяти футам. Своей формой он напоминал латинский крест и заканчивался овальной с глубокой нишей комнатой. Окружавшая его решетчатая ограда, представлявшая собой редкую по красоте работу из алюминия, опиралась на колонки, стоявшие на некотором расстоянии одна от другой как подставки для особого вида канделябров, в которых вместо свечей горели электрические лампочки. По другую сторону ограды виднелись великолепные вечнозеленые деревья, служившие рамкой роскошному мавзолею.

Раскрытая в этот час настежь калитка ограды открывала вид на длинную, окаймленную цветущими кустарниками аллею, которая вела к ступенькам крыльца из белого мрамора. Там, в глубине широкой площадки, виднелась дверь, украшенная бронзовыми барельефами, изображавшими цветы и фрукты. Дверь вела в переднюю, где стояло несколько диванов и фарфоровая китайская жардиньерка с живыми цветами, ежедневно заполнявшаяся свежими. С высокого свода спускалась хрустальная электрическая люстра с семью разветвлениями. Из медных отдушин, видневшихся по углам, в комнату проникал теплый ровный воздух из калорифера, за которым наблюдал в холодное время года оксвудсский сторож. Из этого помещения стеклянные двери вели в главную комнату мавзолея. Она представляла собой большой холл овальной формы, убранный с тем экстравагантным великолепием, какое может себе позволить только архимиллионер, желающий и после смерти продолжать пользоваться всей той роскошью, какой он пользовался при жизни. Внутри этой комнаты свет щедро лился через матовый потолок, которым заканчивалась верхняя часть свода. По стенам извивались различные арабески, орнаменты, изображавшие ветки с листьями, орнаменты в виде цветов, не менее тонко нарисованных и изваянных, чем те, которые украшают стены Альгамбры[6].

Основания стен были скрыты диванами, обитыми материями самых ярких цветов. Там и сям виднелись бронзовые и мраморные статуи, изображавшие фавнов и нимф. Между колоннами из белоснежного блестящего алебастра виднелись картины современных мастеров, большей частью пейзажи, в золотых, усыпанных светящимися точками рамах. Пышные, мягкие ковры покрывали пол, украшенный пестрой мозаикой. За холлом, в глубине мавзолея, находилась полукруглая с нишей комната, освещенная очень широким окном, по форме похожим на те, которые бывают в церквах. Его сверкающие стекла вспыхивали ярким пламенем всякий раз, когда солнце на закате озаряло их косыми лучами. Комната была полна разнообразных предметов современной роскошной меблировки: креслами, стульями, креслами-качалками и кушетками, расставленными в художественном беспорядке. На одном из столов были разбросаны книги, альбомы, журналы, обозрения, как союзные, так и иностранные. Немного дальше виднелся открытый буфет, полный посуды, на котором ежедневно красовались свежие закуски, тонкие консервы, разных сортов сочные сандвичи, всевозможные пирожные и графины с дорогими ликерами и винами лучших марок. Нельзя было не признать эту комнату исключительно удачно обставленной для чтения, отдыха и легких завтраков. В центре холла, освещенная проникавшим через стекла купола светом, возвышалась гробница из белого мрамора, украшенная изящной скульптурой с изваянными фигурами геральдических животных на углах. Гробница была открыта и окружена рядом электрических лампочек. Закрывавший ее камень был отвален от входа, и туда должны были опустить гроб, в котором на белых атласных подушках покоилось тело Вильяма Гиппербона.