– Все трещит по швам, – сказал Валландер. – И давно трещит. В системе гниль – это никакая не новость. Всегда среди полицейских были подонки. Сейчас их, может быть, побольше. Именно поэтому важно, важнее, чем когда-либо, чтобы такие, как ты, могли этому противостоять.

– А ты?

– Меня это тоже касается.

– Но как ты выдерживаешь?

Она сказала это с напором, даже агрессивно, и он узнал самого себя – он тоже не раз сидел так, уставясь в пустоту и стараясь найти хоть единое светлое пятно в своей работе.

– Я утешаю себя тем, что без меня было бы еще хуже, – сказал он. – Все-таки утешение, хоть и слабое. Другого нет.

Она вскинула голову:

– Что происходит с этой страной?

Валландер ждал продолжения, но она больше не произнесла ни слова. По улице прогрохотал грузовик.

– Помнишь эту жуткую историю в Свартё? Весной?

Она помнила.

– Двое мальчишек четырнадцати лет напали на третьего, которому было двенадцать. Без всякой на то причины. Сшибли с ног. И, когда он лежал на земле, уже без сознания, начали пинать его в грудь. Когда это кончилось, он был уже мертв. Тогда я понял – в жизни действительно что-то изменилось. Дрались всегда. Но раньше драка кончалась, когда кто-то падал. Он был побежден. Лежачего не бьют. Можно называть это как угодно. Правила игры. Или просто – нечто само собой разумеющееся. Теперь не так. Потому что детей никто этому не учит. Словно бы целое поколение оказалось брошено своими родителями. Или мы возвели равнодушие в норму? Вдруг оказывается, что ты, как полицейский, должен учиться заново. Твой опыт устарел.

Он замолчал.

– Не знаю, что я себе напридумывала, когда поступала в Высшую школу полиции, – сказала она. – Но только не это.

– И все равно надо держаться. Не уверен, чтобы ты, скажем, когда-нибудь думала, что тебя в один прекрасный день подстрелят.

– Как ни странно, думала. На занятиях по стрельбе. Пыталась представить, что вот этот выстрел, который я только что сделала, достался мне самой. Но эту боль нельзя себе представить. И конечно, на самом деле всерьез я в это не верила – что в меня будут стрелять.

Из коридора послышались голоса. Проходившие мимо дежурные разговаривали о каком-то пьяном водителе. Потом опять стало тихо.

– А как ты сейчас?

– Ты имеешь в виду – после ранения?

Он кивнул.

– Мне это снится, – сказала она. – Мне снится, что я умираю. Или что пуля попала в голову. Это самое страшное.

– Так и бывает – человек начинает бояться. Это вполне объяснимо.

Она встала.

– В тот день, когда я начну бояться по-настоящему, я уйду с работы. Сейчас боюсь, но, видимо, не настолько. Спасибо, что зашел. Обычно я сама решаю свои проблемы. Но сегодня вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной.

– Чтобы это признать, надо найти в себе силу.

Она надела куртку и слабо улыбнулась. Валландер поинтересовался, хорошо ли она спала, но Анн-Бритт не ответила.

– Поговорим завтра об этих автомобильных контрабандистах? – спросила она.

– Лучше после обеда. С утра, не забудь, у нас на повестке пропавшие юнцы.

Она внимательно посмотрела на него:

– Тебя что-то беспокоит?

– Ева Хильстрём. Меня беспокоит, что она в такой тревоге. Мимо этого не пройдешь.

Они вышли на улицу. Он огляделся – машины Анн-Бритт на стоянке не было. Он предложил ее подвезти, но она отказалась.

– Мне надо пройтись, – сказала она. – Подумать только, как тепло!

– Жара. Самая жаркая пора.

Они попрощались. Валландер поехал домой, выпил кофе, полистал «Истадскую смесь» и лег, оставив окно настежь – в спальне было жарко.

Уснул он мгновенно.

Он проснулся от резкой боли в ноге.

Левую икру свела судорога. Он опустил ногу на пол и напряг что было сил. Боль прошла. Он осторожно прилег опять, боясь, что судорога повторится. Часы на ночном столике показывали половину второго.

Ему снова снился отец. Какие-то бессвязные обрывки. Они идут по улице в незнакомом городе. Кого-то ищут. Кого – так и осталось непонятно.

Занавеска на окне тихонько шевелилась. Он подумал о матери Линды, Моне, на которой когда-то был женат. Сейчас у нее новый муж. Он играет в гольф, и у него наверняка нормальный сахар крови.

Мысли блуждали. Вдруг он увидел себя самого с Байбой на бескрайнем песчаном пляже Скагена. [5]

Потом она исчезла.

Сон как рукой сняло. Он сел в постели. Откуда взялась эта мысль, он не знал, но вдруг все остальное стало неважным. Сведберг.

Совершенно невероятно, чтобы он не сообщил, если, скажем, внезапно заболел. К тому же он никогда не болел. Если случилось что-то непредвиденное – все равно, он должен был сообщить. Не мог не сообщить. Ему надо было подумать об этом раньше. Если Сведберг не дал о себе знать, это может означать только одно.

Сведберг находится в такой ситуации, что не может с ними связаться.

Валландеру вдруг стало страшно. Глупый, иррациональный страх, подумал он. Что может случиться со Сведбергом?

Но страх не проходил. Он опять посмотрел на часы, вышел в кухню и начал искать телефон Сведберга. Набрал номер. После нескольких сигналов ответил автоответчик – голосом Сведберга. Теперь Валландер был совершенно уверен – что-то случилось. Он оделся и спустился к машине. Дул довольно сильный ветер, но жара не спадала. Через несколько минут он поставил машину на Центральной площади и пошел пешком к Малой Норрегатан, где жил Сведберг. В окне горел свет. Валландер почувствовал облегчение, но только на секунду. Почему он не снимает трубку, если он дома? Валландер подергал подъездную дверь – заперто. Кода он не знал. Он достал из кармана перочинный нож, выбрал самое толстое лезвие и осторожно просунул в щель. Замок открылся.

Сведберг жил на самом верхнем, третьем этаже. Валландер, задыхаясь, взбежал по лестнице и прижал ухо к двери. Ни звука. Открыл лючок для газет. Тишина. Он нажал кнопку и услышал в квартире звонок.

Он позвонил трижды, потом начал колотить в дверь.

Попытался обдумать ситуацию. Он не должен ничего предпринимать в одиночестве – святое полицейское правило. Сунул руку в карман – мобильник, разумеется, остался на кухонном столе. Он спустился вниз, подложил камень, чтобы дверь не закрылась, и нашел телефон-автомат на Центральной площади. Набрал номер Мартинссона.

– Извини, что разбудил. Но мне нужна твоя помощь.

– А что случилось?

– Ты нашел Сведберга?

– Нет.

– Значит, случилось.

Воцарилось тягостное молчание. Валландер понял, что Мартинссон принял его слова более чем всерьез.

– Я жду тебя на Малой Норрегатан.

– Максимум десять минут, – сказал Мартинссон.

Валландер дошел до машины и открыл багажник. Там лежали кое-какие инструменты, завернутые в грязный пластик. Он достал монтировку и вернулся к дому Сведберга.

Через десять минут рядом с ним затормозила машина Мартинссона. Валландер заметил, что Мартинссон надел пиджак прямо на пижаму.

– О чем ты думаешь?

– Не знаю.

Они поднялись по лестнице. Валландер попросил Мартинссона позвонить еще раз. Никто не открывал.

Мужчины переглянулись.

– Может быть, у него запасной ключ в кабинете?

Валландер мотнул головой:

– Слишком долго.

Мартинссон отошел в сторону – он знал, что сейчас последует. Валландер достал монтировку и взломал замок.

Ночь на 9 августа 1996 была, пожалуй, одной из самых долгих в жизни Курта Валландера. Когда он на рассвете покинул дом на Малой Норрегатан, у него по-прежнему было ощущение, что это происходит не с ним и, во всяком случае, не наяву; он словно спал, и снился ему совершенно непостижимый кошмар.

Но все, что он видел этой ночью, было реальностью, и реальность эта была хуже любого кошмара. Много раз за свою жизнь он видел последствия жестоких и кровавых драм. Но, взламывая замок на двери Сведберга, он даже предположить не мог, что его ждет. У него еще до этого были нехорошие предчувствия. И он был прав.