— А что уж совсем плохо, я сказал, что еду по делу в Чикаго. Ну, в общем, сейчас она в «Савое»…

— Кто такая Джейн Йорк?

— Стерва, причем из самых вредных. Иевуссеянка и амалекитянка. Если б не она, я бы все уладил. Понимаешь, она хотела, чтобы Агги вышла за ее брата. Я думаю, она заманивает Агги в Париж, чтобы они опять встретились. В общем, надо что-то делать. Надеюсь на тебя.

— На меня? А что я могу?

— Поговори с ней, похлопочи! В фильмах хлопочут. Сколько раз я видел, как седой отец…

— Чушь и чепуха! — обиделся лорд Эмсворт, которому, как многим пожилым людям, казалось, что он совсем молодой. — Сам виноват, сам и тушись.

— Пардон?

— Ну, крутись в собственном соку! В общем, я помогать не буду.

— Не будешь?

— Нет.

— То есть будешь?

— То есть не буду.

— Хлопотать? — спросил на всякий случай дотошный Фредди.

— Вмешиваться в это грязное дело.

— И звонить ей не будешь?

— Нет.

— Ну, что это ты! Номер шестьдесят семь. Всего два пенса.

— Нет!

Фредди печально встал с кресла.

— Что ж, — сказал он, — очень хорошо. Жизни моей конец. Если Агги уедет в Париж и получит развод, удалюсь в какую-нибудь тишь, протяну года два-три… До свиданья.

— До свиданья, Фредерик.

— Тюху-тюху… — промолвил Фредди.

Обычно лорд Эмсворт засыпал рано и спал крепко. Как и Наполеон Бонапарт, он умел погрузиться в сон, едва коснувшись головой подушки. Однако в эту ночь, под гнетом забот, он тщетно искал забвения. Под утро он сел в постели, весь дрожа. Его посетила ужасная мысль.

Фредди упомянул о какой-то тиши. Возможно, — но что, если это Бландингский замок? Одно предположение вогнало графа в дрожь, ибо он считал, что сын его опасней для доброй сельской жизни, чем глисты у лошадей, зеленая тля и даже сап. Словом, чувство было такое, будто бедного лорда ударили чем-нибудь по затылку.

И он подумал: был ли он добр к сыну? Не был ли жесток? Не отказал ли в милости? В общем, сделал ли то, что должен делать отец?

Ответы были соответственно: «нет», «да», «да», «нет».

За утренним чаем лорд Эмсворт уже совсем твердо решил пойти к невестке и хлопотать, как никто еще не хлопотал.

После бессонницы хлопотать трудно. Только днем, поглядев на цветы в Кенсингтонском саду и пообедав в «Риджент Грилл» (отбивная, полбутылки кларета), лорд Эмсворт обрел себя. Голова прояснилась, тупость уступила место шустрости.

Уступила она настолько, что в отеле «Савой» граф проявил неожиданное хитроумие. Прежде чем сказать портье свое имя, он помолчал. Вполне возможно, думал он, невестка включила в свою вендетту весь их род, а тогда — задушит хлопоты на корню, узнав, что это он. Лучше не рисковать. Решив это, он кинулся к лифту и оказался у номера шестьдесят седьмого.

Он постучал в дверь. Ответа не было. Он постучал снова, потом еще и еще, а уж потом — немного опешил и совсем бы ушел, если бы не заметил, что дверь открыта. Тогда он ее толкнул, вошел и оказался в гостиной, уставленной всевозможными цветами.

Цветы приманивали его всегда. Несколько счастливых минут он ходил от вазы к вазе.

Когда он понюхал в двадцатый раз, ему почудилось, что в комнате отдается какой-то звук: посопишь — и он вроде бы сопит. Однако людей тут не было. Чтобы окончательно проверить акустику, бедный граф засопел погромче, но в ответ послышалось скорее рычание.

Это рычанием и было. У самых ног многострадального пэра крутилась женская муфта, и, в озарении нынешней шустрости, он понял, что это скорее собачка, из тех, которыми женщины вечно набивают свои гостиные.

— Господи, помилуй! — благочестиво воскликнул граф, как восклицали его предки на поле боя, где бывало не легче.

Кроме того, он попятился. Собачка не отстала. Ног у нее не было, двигалась она только верою.

— Уходите! — сказал ей лорд Эмсворт.

Маленьких собак он не любил и, допятившись до двери, решил спрятаться. Что поделаешь! Один Эмсворт спрятался при Азенкуре.

На этот, третий раз он оказался в спальне, видимо — надолго. Мохнатая тварь уже не пыталась усмирить свою ярость, она мерзко лаяла, время от времени царапая дверь.

— Уходите! — закричал граф.

— Кто там?

Лорд Эмсворт подскочил, как блоха. Он привык к мысли, что в номере нет никого, и совсем перепугался.

— Кто там?

Тайна, уже обретавшая потусторонние тона, внезапно раз решилась: голос говорил из-за другой двери. По-видимому судьба так зла, что приурочила первый визит свекра к купанию невестки.

Граф подошел к дверям и робко сказал:

— Пожалуйста, не пугайтесь!..

— Кто там? Что вы тут делаете?

— Главное, вы не пугайтесь…

Здесь он и прервал фразу, ибо все та же судьба ее опровергла. Причины для страха были. Первая дверь открылась, и злобная муфта, пыша ненавистью, покатилась — в своей манере, без ног, — прямо к его лодыжкам.

Опасность открывает в каждом неведомые черты. Лорд Эмсворт не был акробатом, но прыгнул на славу. Как птица, возвращаясь в гнездо, он пролетел через комнату на кровать, где и остановился. Собачка ярилась внизу, словно волны у скал.

Именно тогда лорд Эмсворт увидел, что в первых дверях стоит молодая женщина. Знаток женской красоты нашел бы в ней недостатки — она была коротковата, тяжеловата, почти квадратна; подбородок у нее слишком торчал вперед, волосы отливали неприятной бронзой. Но меньше всего лорду Эмсворту понравился пистолет в ее руке.

Жалобный голос спросил из ванной:

— Кто там?

— Какой-то человек, — ответила девица-с-пистолетом.

— Это я понимаю. А кто он?

— Не знаю. С виду — противный. Выходи оттуда!

— Я не могу, я мокрая.

Стоя на кровати, трудно сохранить достоинство, но лорд Эмсворт очень старался.

— Моя дорогая!

— Что вы тут делаете?

— Дверь была открыта…

— И вы понадеялись, что шкатулка тоже открыта, — закончила за него девица. — По-моему, — повысила она голос, чтобы он был слышен в ванной, — это Допи Смит.

— Кто?

— Допи Смит. Который пытался украсть твои драгоценности в Нью-Йорке.

— Я не Допи Смит! — вскричал граф. — Я граф Эмсворт.

— Да?

— Да.

— Ах-ах-ах-ах!

— Я пришел к своей невестке.