«Трусы! – поравнявшись с ними, подумал наш герой. – Трусы! Выходить на льва целым отрядом, да еще и с собаками!» Он не допускал мысли, что в Алжире можно охотиться на что-нибудь другое, кроме львов. Однако у охотников был такой добродушный вид – вид торговцев, почивших от дел, – а в охоте на львов с собаками на своре и с ягдташами у пояса было что-то до того патриархальное, что Тартарен, слегка заинтригованный, не выдержал и обратился к одному из этих господ:

– Ну что, приятель, хорошо поохотились?

– Недурно, – ответил охотник, испуганным взглядом окинув внушительные воинские доспехи Тартарена.

– Много убили?

– А как же... Порядочно... Вот посмотрите.

И алжирский охотник показал на свой ягдташ, до отказа набитый кроликами и бекасами.

– То есть как? В ягдташи?.. Вы кладете их в ягдташи?

– А куда же еще прикажете их класть?

– Значит, они... совсем маленькие?..

– Есть маленькие, есть и побольше, – пояснил охотник.

Он спешил домой и, прибавив шагу, быстро нагнал товарищей.

Бесстрашный Тартарен в изумлении продолжал стоять прямо посреди дороги... Затем, подумав с минуту, он сказал себе: «А, это они мне очки втирают!.. Ничего они не убили...» И продолжал свой путь.

Между тем дома и прохожие попадались все реже. Спускалась ночь, очертания предметов расплывались... Тартарен из Тараскона шагал еще с полчаса... Наконец остановился... Была уже глубокая ночь. Ночь безлунная, и только частые звезды пронизывали ее мрак. На дороге ни души... Наш герой утешился мыслью, что львы не дилижансы и что ходить по большим дорогам им не расчет. Он свернул в поле... Что ни шаг – рытвины, кусты, колючки. Не беда! Он шел все дальше и дальше... И вдруг – стоп! «Здесь пахнет львом», – решил Тартарен и, повернувшись сперва направо, потом налево, дважды с силой втянул в себя воздух.

Перед ним простиралась дикая пустыня, заросшая причудливыми растениями, теми самыми восточными растениями, которые так похожи на ощетинившихся зверей. Их громадные тени, казавшиеся еще длиннее при бледном свете звезд, тянулись по земле во всех направлениях. С правой стороны неясно очерчивалась тяжелая громада гор – быть может, Атлас!.. Слева глухо рокотало невидимое море... Где же и водиться диким зверям, как не здесь?

Положив одно ружье перед собой, а другое взяв в руки, Тартарен стал на колено и замер в ожидании... Так он прождал час, другой... Никого!.. Тут он вспомнил, что знаменитые истребители львов, о которых он читал в книгах, никогда не ходят на охоту без козленка: они привязывают его, сами располагаются в нескольких шагах, дергают его за веревку, а он блеет. За неимением козленка тарасконец решил прибегнуть к звукоподражанию и жалобно заблеял: «Мэ-э-э! Мэ-э-э!..» Сперва совсем тихо, ибо в глубине души он все-таки побаивался, как бы лев и правда его не услыхал... Затем, убедившись, что никто не появляется, заблеял громче: «Мэ-э-э!.. Мэ-э-э!..» Опять никого!.. Тогда, сгорая от нетерпения, он проблеял несколько раз подряд: «Мэ-э-э! Мэ-э-э! Мэ-э-э!..» – столь громогласно, что на козленка это уже мало было похоже, а скорее напоминало быка...

Внезапно впереди, в нескольких шагах от него, что-то темное, громадное припало к земле. Тартарен притаился... Это «что-то» нагнулось, обнюхало землю, отскочило, напружилось, пустилось вскачь, затем вернулось и вдруг остановилось как вкопанное... Вне всякого сомнения, это был лев!.. Теперь уже явственно были видны четыре короткие лапы, могучая шея и два глаза, два больших глаза, блестевших во тьме... На прицел! Пли! Бах! бах!.. Готово! Вслед за тем прыжок назад, охотничий нож крепко зажат в руке.

В ответ на выстрел тарасконца послышался отчаянный рев.

– Вот оно! – вскричал славный Тартарен и, широко расставив свои крепкие ноги, приготовился к битве со зверем, но зверю было совсем не до этого: он с ревом умчался во всю прыть. Тартарен, однако, не шевелился. Он поджидал львицу... Совсем как в книгах!

На беду, львица не появлялась. Прождав часа три, тарасконец почувствовал, что силы ему изменяют. Было сыро, холодно, с моря дул резкий ветер.

«Что, если я посплю до рассвета?» – сказал он себе и, чтобы не схватить ревматизма, решил разбить палатку... Но – черт бы ее побрал, эту палатку: устройство ее оказалось столь хитроумным, столь хитроумным, что ему так и не удалось ее раскрыть.

Целый час он корпел, пыхтел – проклятая палатка все не раскрывалась... Бывают зонтики, которые так с нами шутят во время самого ливня... Выбившись из сил, тарасконец швырнул это приспособление на землю и, ругаясь, как истинный провансалец, лег прямо на него.

– Та-та, ра-та, та-ра-та!

– Это еще что?.. – подскочив, воскликнул Тартарен.

Это африканские стрелки трубили зорю в мустафских казармах... Истребитель львов в полном изумлении протер глаза... Он-то думал, что кругом пустыня!.. А знаете, где он спал? На грядке артишоков, между цветной капустой и свеклой. В его Сахаре произрастали овощи... Совсем близко, на прелестном зеленом склоне Верхнего Мустафы, блестели обрызганные утренней росой белые алжирские виллы: точь-в-точь окрестности Марселя, его дачи и мызы.

У спящей природы был вид мещанки-огородницы, и это крайне удивило бедного Тартарена и привело его в прескверное расположение духа.

«Местные жители сошли с ума, – говорил он себе. – Разводить артишоки под носом у льва!.. Ведь я же все-таки не грезил... Львы сюда заходят... И вот доказательство...»

Доказательством являлись кровавые пятна, которые зверь, убегая, оставлял за собой. Нагибаясь над следом, то и дело оглядываясь по сторонам и сжимая револьвер в руке, отважный тарасконец шагал-шагал через артишоки и, наконец, вышел к полоске овса... Примятый овес, лужа крови, а в луже крови лежал на боку, с зияющей раной в голове... угадайте, кто?

– Да лев же, черт побери!..

Увы! Осел, один из тех малюсеньких осликов, которых так много в Алжире и которых там называют «вислоухенькими».

Первым душевным движением Тартарена при виде злосчастной жертвы была досада. В самом деле: вислоухенький – это немножко не то, что лев!.. Затем досада сменилась жалостью. Бедный вислоухенький был так мил, у него была такая добродушная мордочка! Бока его, еще теплые, поднимались и опускались, как волны. Тартарен стал на колени и концом своего алжирского пояса попытался остановить у несчастного животного кровотечение. Великий человек, ухаживающий за маленьким осликом, – ничего трогательнее этого нельзя себе представить!

Почувствовав мягкое прикосновение пояса, вислоухенький, в котором еще теплилась жизнь, раскрыл большой серый глаз и запрядал длинными ушами, точно хотел сказать: «Благодарю!.. Благодарю!» Последняя судорога свела все его тело от головы до хвоста, и больше он уже не шевельнулся.

– Черныш! Черныш! – внезапно послышался чей-то сдавленный от волнения голос.

Вслед за тем зашуршали ветки ближних кустов... Тартарен едва успел вскочить и приготовиться к обороне... То была львица!

Грозная, рыкающая, она явилась в образе старой эльзаски, в косынке, с большим красным зонтом, и так громко звала она своего ослика, что ей отвечало и ближнее и дальнее эхо Мустафы. Тартарен, разумеется, предпочел бы иметь дело с разъяренной львицей, чем с этой старой ведьмой... Тщетно пытался несчастный объяснить ей, как было дело, что Черныша он принял за льва... Старуха была уверена, что Тартарен смеется над ней, и с неистовым криком: «У, сатана проклятый!» – она принялась охаживать нашего героя зонтом. Слегка растерявшись, Тартарен защищался все же как мог, отбивался карабином, пыхтел, отдувался, подпрыгивал, кричал: «Сударыня, полно!.. Сударыня, полно!..» Куда там! Сударыня была глуха к его мольбам, что подтверждалось возрастающей силой ее ударов.