— Дай мне выпить, старина, — сказал Акридж, врываясь ко мне в комнату.

— Что с тобой стряслось?

— Ничего, старина, ничего. Я — погибший человек, — вот и все!

Он налил себе стакан виски с содовой и осушил его залпом. Я с сочувствием смотрел на своего гостя. Я знал, что случилась трагедия. Еще полчаса назад он кипел от радости, а теперь был воплощением горя. В голове моей мелькнула мысль, что, может быть. Свирепому Биллсону после моего ухода был вынесен другой приговор. Но через секунду вспомнил, что приговор судьи был окончательный. В таком случае Акриджу надлежало бы ликовать и смеяться, а он…

— Что с тобой стряслось? — снова спросил я.

— Я сейчас расскажу тебе, что со мной стряслось, — простонал Акридж, наливая себе стакан сельтерской. Он напомнил мне короля Лира. — Знаешь, сколько мне заплатили за сегодняшнее выступление? Десять фунтов. Десять жалких фунтов, и ни гроша больше! Вот что со мной стряслось!

— Ничего не понимаю!

— Цирком была назначена награда всего в тридцать фунтов. Двадцать победителю и десять побежденному. Итак, на мою долю досталось всего десять фунтов. Понимаешь ли, десять! Ну, на кой черт мне эти мизерные деньги!

— Но ведь Биллсон говорил тебе…

— Он говорил, что мы получим двести фунтов. Но этот тупой, безмозглый осел не объяснил мне, что нам дадут эти деньги, е с л и о н б у д е т п о б и т.

— Побит?

— Да. Если он будет побит. В зале были такие субъекты, которые поставили на Альфа Тодда кучу денег. Они непременно хотели выиграть и предложили Биллсону двести фунтов стерлингов за то, чтобы он поддался Альфу Тодду.

— Но ведь он не поддался.

— Вот в том-то и беда, что не поддался. И знаешь почему? Я тебе сейчас объясню. Когда к концу пятого раунда он притворился ослабевшим, Тодд нечаянно наступил ему на больную мозоль. Это привело Биллсона в такую ярость, что он сразу позабыл о своих обещаниях и двумя ударами прикончил его. Я спрашиваю тебя, старина! Я спрашиваю тебя, как умного человека. Слышал ли ты когда-нибудь о таком идиотском, о таком тупоголовом поведении? Отказаться от огромного богатства только потому, что тебе нечаянно наступили на ногу! Потревожили любимую мозоль! Любимая мозоль, ха-ха-ха! — истерически смеялся Акридж. — По какому праву у боксера могут быть любимые мозоли? А если они у тебя есть, так, пожалуйста, потерпи полминуты, если кто-нибудь наступит на них! Да„ нет уже таких боксеров, какие бывали в старину. Боксеры вырождаются, да, вырождаются. Теперь они дряблые, ничтожные трусы. Старое могучее племя боксеров уже исчезло бесследно.

Печально кивнув головой, Стэнли-Фетерстонго Акридж канул в ночь.