— Фес! — выразился Ларкин.

— Он знал, что со мной покончено. Должно быть, именно так изверг вел себя со своими жертвами — внезапное холодное прикосновение из ниоткуда, и человек замирает, не веря тому, что с ним происходит — или тому, как это вообще может происходить. Потом враг наслаждался моментом, наслаждался делом своих рук. А жертвы даже не сопротивлялись.

— Я как-то сумел заговорить — уж не знаю, как мне это удалось. Так или иначе, я спросил: «Что ты такое?» И тогда голос, худший голос из всех, слышанных мною, низкий, полный мокроты и старый, ответил: «Я — твоя погибель. Смерть забыла меня».

— «Как смерть может забыть кого-то?», вновь спросил я. И голос — о, Трон, как жутко он звучал! — сказал: «Смерть небрежна. Она допускает ошибки. Смерть упустила меня в ночи и не может найти вновь. Она забыла меня, и теперь я смеюсь над нею — самóй своей жизнью». Так он сказал — смерть забыла меня.

Маколл оглядел четверых слушателей.

— Тогда я увидел его зубы во тьме, увидел, как они распахиваются для укуса. Изверг собирался вырвать мне горло. Я решил, что настал мой смертный час, но был готов к этому.

— И что случилось? — прошептал снайпер.

— Мой боевой нож, помните? — сказал разведчик. — Верное серебро в моей руке. Я кое-что прошептал врагу, за мгновение до того, как сомкнулись зубы, а потом использовал клинок.

— И покончил с ним? — выдохнул Бростин.

Командир разведчиков кивнул.

— В тот раз я подошел ближе всего, — добавил он. — Ближе всего к смерти.

Он взглянул на Ларкина.

— Конец. Ты хотел услышать историю — вот она.

Затем Маколл поднял стаканчик и произнес тост.

— Со Свячельником! Император хранит тех, кто всегда вооружен и готов к бою.

Все выпили.

— Так что же ты сказал? — спросил комиссар.

— Сэр?

— В конце истории ты что-то прошептал извергу, — пояснил Гаунт. — Что именно?

Маколл вздохнул.

— «Ага, — сказал я, — наконец-то я тебя вспомнила!»