Таир слегка кокетничал, когда говорил, что воспитатель из него никудышный. Не зря в школе косморазведки он учился в педагогическом классе — при тестировании в нем нашли задатки воспитателя. Но больше всего он ценил в себе склонность к саморазвитию. Исходя из критериев эсперейцев, он был гениальным, ибо на Эсперейе гением считали не того, кого природа изначально одарила необычайными способностями, талантами, а тех, кто сумел пойти навстречу природе и усовершенствовать себя.

Таир не раз спрашивал себя, откуда в нем такое трудолюбие, ведь в прошлом он не мог похвастать ни усидчивостью, ни желанием в корне измениться. Часто он сравнивал себя прошлого с сегодняшним, и такое сравнение, как ни странно, не всегда удовлетворяло его. Да, он овладел рядом космических специальностей, у него приличная широта знаний, он пробует себя в разных видах творчества. Но где его бесшабашность, наивность? Может, стал взрослее? Правда, тяга к риску не пропала, иначе не решился бы на осмысленный реплипоиск.

К детям Лер направил его потому, что в каждом земном ребёнке видел активного репликатора. Надеялся, что именно из этих детей со временем вырастут художники, не вслепую восстанавливающие своих предков. То есть он, Таир, нарушитель Инструкции, должен посеять свою дерзость в юных душах. И все же грызёт совесть за проступок, хотя, на его взгляд, тот, конечно же, целесообразен.

Работа с детьми — удовольствие. Однако без самонаказания не обойтись.

И он придумал: полетит на Ригору, где обитают метаморфосты, и привезёт одного из них — Лер давно мечтает включить это энергосущество в репликационный процесс. Нужно детально разработать план полёта, так как в случае неудачи можно погибнуть вторично и, даже будучи восстановленным, лишиться памяти о прошлом, что было бы равнозначно вечной разлуке с той, ради которой он нарушил Инструкцию.

Эна и Елена были довольны им, он замечает одобрение в их глазах, когда проводил с детьми часы воспоминаний или занимался игровым спортом. Часы воспоминаний стимулировали память о прошлом не меньше, чем сновидения, подготавливая почву для направленной репликации, которая, как подозревал Таир, была чревата многими неожиданностями и могла открыть новую страницу в истории Эсперейи.

«Когда будешь лететь над Интернополем, вспомни о нашем семейном предании…» Нет, вовсе не эта фраза, обронённая Лией, заставила его приземлиться в окрестностях одного из первых международных городов. Сколько раз, просматривая домашний архив Лии, готов был закричать: «Да знаешь ли, девочка, что я был знаком с твоей пра-пра! И даже более чем просто знаком.

Если бы моя судьба не оборвалась так трагически, я мог бы стать твоим прародителем. А вот сейчас смотрю на тебя и пытаюсь угадать в твоём эсперейском лице родные черты той земной девушки, чья жизнь, оказывается, все же сложилась таким образом, что ниточка её протянулась в даль невероятную…» Но что-то заставляло его быть сдержанным, и он ни разу не проговорился Лии о потаённом. Кажется, она нравилась ему чуть больше, чем прочие девушки, но не настолько, чтобы забыть о той, которая всегда присутствовала в его памяти. Это постоянство выглядело загадкой для самого себя. Вероятно, оно и не давало ему возможности откровенничать с Лией, как бы хорошо ни складывались их отношения. Вот и сейчас, узнав о его возвращении с полёта и самоаресте, Лия прибыла в Минос. Но он почему-то не обрадовался, увидев её рядом с воспитательницами, наблюдающими, как он увлечённо разучивал с детьми «блошиные прыжки», приняв таблетки с эластичным белком резилином. Дети хохотали до упаду, приобретя возможность совершать плавные, будто на Луне, прыжки — десять метров в длину, пять в высоту. Он тоже наглотался резилина и подскочил к Лии семимильными шагами.

— Прилетел, — вздохнула она и то, каким тоном это было произнесено, заставило Эну и Елену тактично оставить их вдвоём и заняться детьми.

— Я был в Интернополе, — сказал он и увидел, как лицо девушки преобразилось, меняя молочный оттенок на солнечно — тёплый. Она смотрела на Таира с откровенным восхищением и любовью.

— Я все знаю.

Он нахмурился и, не удержавшись, выпалил:

— Видишь ли, я сел в Интернополе и по личным соображениям.

— Однако я не толкала тебя на проступок.

— Ещё бы! — Он усмехнулся. — Я сам все решил. Так вот, не хотел говорить, но, кажется, пришло время.

В глазах её мелькнула тень, и зелёная глубина их стала ещё темнее и бездоннее.

— Говори, не бойся.

— Лия… Словом, твоя пра-пра когда-то была моей любимой. Правда, мы не оставили после себя ни детей, ни внуков, но в наших взаимоотношениях было нечто такое, что обязательно должно иметь продолжение.

— Знаю и это. — Лия слегка улыбнулась, мимолётная грусть осветила её лицо. — Но почему теперь должно измениться моё отношение к тебе?

— Да потому, что появится она и…

— Это будет более чем великолепно. Какой ты смешной в своей печали о таких пустяках. — Она взлохматила ему чуб.

— Ничего себе пустяки.

— Разве это должно тебя волновать сейчас?

— Ты хочешь сказать, что я должен день и ночь думать о самонаказании? Так я уже придумал его. Пока это тайна, чтобы никто не помешал.

— Но я буду волноваться. И вообще я соскучилась по тебе. Пойдём вечером в спиролетную. Там сегодня полет на созвездия Лебедя — Лиры — Орла.

Вечером они встретились. С приходом зрителей теплица — спиролетная преображалась, по сути, превращаясь в кабину космического корабля, который путешествовал, оставаясь на месте. Диапазон обзора находился в пределе ближайших галактик, но и этого было достаточно для получения неисчерпаемых впечатлений, ибо жизнь в космосе необычайно многообразна, а спиролетчики каждый раз «попадали» на новые планеты. Созвездие Лебедя лежало на раздвоении Млечного Пути, и Таиру пришла сумасбродная идея, которой он тут же поделился с Лией.

— Может, в этом созвездии, как на сказочном камне у распутья дороги, какой-нибудь шифр для звёздных странников? Что — то вроде: «Пойдёшь налево — коня потеряешь, пойдёшь направо — голову свернёшь…»