Йен увидел в клубах дыма высокую фигуру брата Криспина.

— Эй! — закричал Йен, замахав рукой, чтобы привлечь его внимание.

Улыбнувшись, Криспин поспешил к Йену.

— Джордже сказал мне, что Бьянка пропала, — заметил Криспин, не скрывая озабоченности.

— Можешь не беспокоиться о ней. Она сейчас на своем месте. Вокруг нее кровь, раненые и монашки. Ну, в общем, такого же, как она, сорта женщины.

Криспин был поражен, как быстро его будущая родственница оказалась в центре этого ада. Он хотел было спросить об этом брата, но передумал.

— Я искал тебя, — промолвил он. — На месте взрыва что-то не так. Однако склад поврежден меньше, чем можно было ожидать. Как бы там ни было, нам понадобится твое заключение.

В юности Йен серьезно увлекся артиллерией, в особенности его интересовал порох. Как-то он почти целое лето провел в своей лаборатории и однажды заявил, что готов произвести взрыв необычайной силы. Фоскари восторгался не только силой созданного им пороха, но и тем, что он не портился в воде, а значит, был незаменим в морских битвах. Именно благодаря секрету этого нового и чрезвычайно сильного пороха Венеция смогла одержать победу в морской битве при Лепанто, что позволило Арборетти завоевать право продавать и хранить взрывоопасные вещества в городе на воде. И именно взрыв пороха вызвал сейчас многочисленные разрушения в цейхгаузе.

Йен был вынужден согласиться с Криспином: взрывоопасные боеприпасы не были отправлены вовремя в Англию, склад Арборетти был доверху наполнен ими. Такого количества пороха, которое там хранилось, было бы достаточно для того, чтобы на воздух взлетел весь цейхгауз. Однако передняя часть фасада устояла, как удержалась и часть боковой стены.

Фоскари попытался понять, с одной стороны, причину взрыва, а с другой — причину того, что боеприпасы не рванули в полную силу.

Судя по результатам взрыва, на складе недоставало почти половины пороха, то есть около семисот тонн.

Но почему неизвестные злоумышленники украли только часть пороха, а остальной взорвали? Почему было не покончить сразу со всем взрывчатым порошком? Тристан и Майлз, подошедшие к складу, рассказали, что безуспешно пытались найти хоть кого-то, кто перед взрывом заметил бы у здания что-то подозрительное. Арборетти пришли к выводу, что даже с помощью целой армии им не найти ключа к разгадке тайны взрыва, потому что очевидцам, похоже, хорошо заплатили за то, чтобы они держали рот на замке.

— Но одна зацепка у нас все-таки есть. — Майлз вздернул голову и отбросил с лица непокорную прядь волос. — Скорее всего им нужно было совсем немного порошка, чтобы исследовать его, а поскольку хранить порох им негде, они взяли столько, сколько были в состоянии продать.

— А может, им кто-то помешал? — предположил вскоре оказавшийся здесь же Себастьян. Его голубые глаза горели от нанесенного Арборетти оскорбления.

— Если мы придем к выводу, что взрыв был произведен намеренно, то нам следует осознать, что кто бы ни стоял за всем этим, он явно не любит Арборетти, — добавил Йен.

— Может, более мощный взрыв и причинил бы больше вреда зданиям, но вред, который он нанес бы нашей репутации, был бы ничуть не сильнее, — заметил Майлз. — Это же понятно: одним ударом причинить вред нашей репутации и заработать деньжат.

— Будем надеяться, что так и есть, — сухо проговорил Йен, кивая головой. — И я рискну предположить, что все мы — мишени для них.

Как-то само собой решилось, что Себастьян с его удивительными инстинктами (поистине как у собаки-ищейки) и способностью добывать информацию возьмет расследование на себя.

Всем казалось, что они провели в цейхгаузе чуть ли не несколько дней, однако, посмотрев на карманные часы, Фоскари с удивлением увидел, что было всего около четырех. Пожаров больше нигде не было. Каждый из измученных Арборетти искал глазами свою гондолу, надеясь вскоре попасть домой и хоть немного вздремнуть. Каждый, кроме Йена.

Фоскари стал пробираться между ранеными и едва избежал столкновения с измотанной на вид сестрой милосердия, которая несла огромный поднос с льняными бинтами. Лишь войдя в церковь, он увидел маленькую женскую фигурку с перевязанной головой. Раненая, босая, она вызвала в нем такой всплеск жалости, что Йен почти забыл о своем грозном намерении.

Приблизившись сзади к Бьянке, Фоскари терпеливо ждал, пока она сменит повязку на руке пострадавшего моряка. Как только она встала, он повернул ее к себе. Ее мягкий, нежный взгляд встретился с жестким взором его серых глаз, и Бьянка задрожала от страха. Во всяком случае, именно так это представлялось Йену. Однако на самом деле вместо мягкости, нежности или хотя бы чувства облегчения ее глаза были полны ярости.

— Убери руки, д'Аосто! — почти выкрикнула она. Йен был поражен как тем, что она называет его официальным именем, так и тем, что его предположения не оправдались. Уронив руки, прикосновение которых, возможно, стало причиной такого странного приема, Фоскари стал ждать, пока Бьянка объяснит ему, в чем дело. Но она ничего не сказала, а молча зашагала прочь. Это было слишком даже для такого рационального и сдержанного человека, каким Йен искренне себя считал. Не говоря ни слова, он прижал ее к себе. Раненые, сестры милосердия и его дядюшки недоуменно смотрели на то, как он несет вырывающуюся и брыкающуюся женщину к выходу из церкви. Фоскари остановился лишь тогда, когда втиснул визжащую Бьянку в каюту своей гондолы.

Он не отпускал Бьянку до тех пор, пока она не сказала, что не умеет плавать, однако ему захотелось снова схватить ее за ноги, когда женщина добавила, что предпочла бы утонуть в Большом канале, чем плыть с таким низким похитителем, как он.

— По крайней мере, — холодно произнес Йен, выразительно глядя на Бьянку, — я не убийца.

— В самом деле? — Ее голос был еще холоднее. — По последним сведениям, погибло двадцать пять человек. И это все из-за вас, из-за Арборетти!

Последние слова Бьянка произнесла с таким презрением, что Йен похолодел. Он вопросительно взглянул на Бьянку. Подозрение, зревшее у него в голове, словно само по себе вырвалось наружу.