Джоанна Скудамор, прищурив глаза, окинула взглядом погруженную в полумрак просторную гостиничную столовую. Дама была немного близорука.

Конечно же, это… Нет, не может быть! И все-таки это она, Бланш Хаггард.

Невероятно! В такой глуши – и встретиться со своей подругой школьных времен, которую не видела вот уже… Да, почти пятнадцать лет!

Первым чувством Джоанны была радость узнавания. От природы она была общительным человеком и всегда радовалась, встречая друзей и знакомых.

«Боже мой, бедная, дорогая моя Бланш, как она ужасно переменилась! – подумала Джоанна. – Бланш выглядит намного старше своего возраста. В самом деле, намного. В конце концов, ей не должно быть больше… Да, сорока восьми».

Совершенно естественно, что после этой мысли Джоанна взглянула на свое собственное отражение в зеркале, висящем рядом с ближним столиком. То, что Джоанна увидела в зеркале, заставило ее улыбнуться.

«В самом деле, – подумала Джоанна, – я неплохо сохранилась».

В зеркале она увидела стройную женщину средних лет с не очень правильным, но зато почти без морщин, лицом, окаймленным каштановыми волосами, чуть тронутыми сединой, с ласковыми голубыми глазами и милым улыбающимся ротиком. Женщина была одета в прекрасно сшитое дорожное пальто и плотную юбку: рядом на полу стояла объемистая сумка, содержавшая все необходимое для путешествия.

Джоанна Скудамор возвращалась из Багдада в Лондон, избрав на этот раз сухопутный маршрут. Прошлой ночью она выехала из Багдада поездом. Этой ночью она отлично выспалась в привокзальной гостинице и на следующее утро намеревалась отправиться дальше.

Неожиданная болезнь младшей дочери заставила ее сорваться с места и в спешке покинуть Англию. Вспомнив об этом, Джоанна подумала, какой все-таки непрактичный человек Уильям, ее зять, и какой же хаос царил у них дома без хозяйского глаза и заботливых рук.

Но теперь все было в порядке. Уж она то позаботилась, она все устроила. Присмотрела за ребенком, пока выздоравливала Барбара, поучила жизни Уильяма, все расставила по местам, направила дела в нужное русло, все уладила, устроила и привела в порядок. Слава Богу, подумала Джоанна, у нее есть голова на плечах.

И Уильям, и Барбара просто не знали, как ее благодарить. Они просили ее остаться, не спешить сломя голову обратно, но она в ответ лишь улыбалась, сочувственно вздыхала и отказывалась. Потому что ей надо было подумать и о Родни, бедном старом Родни, который остался в Крайминстере, как обычно, с головой погруженный в работу, и во всем доме некому о нем позаботиться, если не считать прислугу.

– В конце концов, – сердито пробормотала Джоанна, – что такое прислуга?

– Твоя прислуга, мама, само совершенство, – сказала ей как-то Барбара. – Ты всегда умела выбирать слуг!

Джоанна саркастически усмехнулась, но все равно ей было приятно вспомнить похвалу дочери. Потому что всегда приятно услышать комплимент, когда сделано и сказано самое главное. Иногда Джоанна спрашивала себя, действительно ли ее домочадцы чувствуют благодарность к ней как к хозяйке дома за отлично налаженный быт, за ее труды и заботу?

Не то чтобы ее чрезвычайно заботил этот вопрос. Нет, и Тони, и Эверил, и Барбара – все они были послушными и благодарными детьми, так что они с Родни имели все основания гордиться своими детьми и их успехами в жизни.

Тони уехал в Родезию, где занялся выращиванием апельсинов, Эверил, заставив родителей немного поволноваться, в конце концов успокоилась и стала женой обаятельного процветающего биржевого брокера. Муж Барбары занимал хорошую должность в департаменте общественных работ в Ираке.

Все они росли милыми и здоровыми детьми с хорошими манерами. Джоанна подумала, что они с Родни должны быть счастливы. Особенно ее трогала мысль, что они с Родни как родители достойны похвалы. В самом деле, они с большим вниманием относились к своим малышам и с великим усердием занимались их воспитанием, всегда чувствуя неясную тревогу: и когда выбирали нянек и гувернеров, и позже, когда дети уже учились в школе; да и всегда они прежде всего заботились о детях, отдавая им самое лучшее.

Джоанна почувствовала легкое самодовольство и отвела взгляд от своего отражения в зеркале. «Ну что ж, это прекрасно, если кто-то добивается успеха в своем деле, – подумала Джоанна. – А что касается меня, то я никогда не стремилась сделать карьеру и добиваться служебного роста. Меня вполне устраивало положение жены и матери. Я вышла замуж за человека, которого любила, и он достиг успеха на своей службе, а в этом есть и моя заслуга. Человек достигает очень многого, если на него оказать соответствующее влияние. Милый мой Родни!»

Сердце ее наполнилось теплотой и нежностью при мысли, что она скоро, очень скоро снова увидит Родни. Прежде она никогда не оставляла его одного надолго. Все-таки какие счастливые, спокойные годы они прожили вместе! Впрочем, спокойной их жизнь, пожалуй, не назовешь. Семейная жизнь не бывает спокойной. Праздники, инфекционные болезни, лопнувшие трубы в морозную зиму… На самом деле жизнь – это последовательность маленьких драм. А Родни всегда упорно трудился, не жалея себя. Может быть, упорнее, чем позволяло его здоровье. Особенно тяжело ему пришлось в тот год – шесть лет назад. Джоанна с грустью подумала, что он за последнее время сильно сдал, гораздо больше, чем она сама. Он заметно ссутулился, в черных, как смоль, волосах появилось много седины, взгляд стал усталым и тусклым. В конце концов, такова жизнь. И вот теперь, когда их дети выросли, завели свои семьи, а дела фирмы пошли хорошо и новые партнеры внесли в дело свежие мысли и новые капиталы, бедняге Родни стало немножечко легче. Теперь они уже могли выделить время и для развлечений. Они стали больше путешествовать, то и дело проводили в Лондоне неделю, или даже две. Наверное, Родни следовало бы заняться гольфом. В самом деле, почему она раньше не подумала об этом и не убедила его заняться гольфом? Такое здоровое времяпрепровождение на свежем воздухе? Особенно если принять во внимание, что он все рабочее время сидит у себя в душном офисе.

Решив непременно по возвращении домой убедить мужа в полезности гольфа, миссис Скудамор еще раз посмотрела в противоположный угол обеденного зала, где сидела та самая женщина, которая когда-то была ее школьной подругой.

Бланш Хаггард. Как она обожала Бланш Хаггард, когда они вместе учились в школе Святой Анны! Не только она – все просто с ума сходили от Бланш. Она была такая смелая, такая удивительная и, что самое главное, очень красивая. Весьма забавно вспоминать об этом теперь, глядя на худую, суетливую, неопрятную, пожилую женщину. А что за платье на ней! И сама она выглядит по крайней мере лет на шестьдесят.

Да, подумала Джоанна, очевидно, Бланш не очень повезло в жизни.

Минутная жалость тронула ее сердце. Вот сидит Бланш, одетая в какие-то обноски. А тогда ей был двадцать один год и весь мир лежал у ее ног! Внешность, положение, доброе имя – все, что у нее было, она потеряла ради того типа! Ветеринар! Да, вот именно, он работал ветеринаром, у него уже была жена, что весьма осложняло их положение. Родители Бланш, не долго думая, забрали дочь из школы, и всей семьей отправились в длительное путешествие, в один из дорогих кругосветных круизов, рассчитывая, что время и новые впечатления успокоят любовный пыл девушки. Но Бланш сбежала от них, сойдя с парохода на берег где-то в Алжире или в Неаполе, и вернулась домой, чтобы соединиться со своим ветеринаром. Естественно, он, бедняжка, совершенно выбитый из колеи ее страстью, потерял голову, а потом лишился клиентуры и крепко запил. Его жена отказала ему в разводе, что весьма усугубило его положение. Тогда они бежали из Крайминстера, и долгие годы Джоанна ничего о них не слышала, пока однажды случайно не встретила Бланш в Лондоне, в универмаге, в отделе обуви. После недолгого осторожного разговора (осторожного со стороны Джоанны, Бланш и в голову никогда не приходило осторожничать в разговорах) выяснилось, что Бланш бросила своего вконец спившегося ветеринара и теперь была замужем за человеком по фамилии Холидей, который служил в страховом агентстве.