В самом начале игры она почему-то нервничала. При подаче она сделала подряд две двойных ошибки, ей стало жарко от стыда, и она стала нервничать еще больше. И тогда Родни обернулся к ней и улыбнулся, подбадривая. Он улыбнулся такой доброй, такой дружеской улыбкой, что она тут же овладела собой. В ту минуту она снова подумала, что это совершенно необыкновенный молодой человек, и тут же бесповоротно влюбилась в него.

Выглядывая в окно, Джоанна смотрела на удалявшуюся спину Родни, пока его не закрыла мельтешащая на перроне толпа, и вспомнила тот летний день, когда они познакомились много лет назад.

У нее было впечатление, что с его плеч вдруг упал груз прошедших лет, и Родни снова сделался стройным, свободным молодым человеком.

Как будто с его плеч упал груз прошедших лет…

И вот теперь, сидя здесь, посреди пустыни, под изливающим на нее свои лучи полуденным солнцем, Джоанна непроизвольно вздрогнула от озарившей ее неожиданной мысли.

«Нет, нет! Я не хочу вспоминать! Я не хочу думать об этом!»– приказала она себе.

А в ее воображении все еще мелькала среди толпы на перроне стройная широкая спина Родни, его откинутая назад голова. Обычная сутулость словно покинула его плечи. От нее уходил человек, который как будто освободился от тягостной ноши…

А что, собственно, случилось? Она вообразила себе невесть что! Это, наверное, зрение сыграло с нею злую шутку. Ну почему же он тогда не стал ждать, пока поезд покинет станцию?

А почему он, собственно, должен ждать, пока поезд уйдет? Ему надо спешить, у него в Лондоне осталась куча дел. Да и не всегда человеку приятно смотреть, как поезд отходит от станции, увозя любимых людей.

Нет, в самом деле, просто невозможно помнить все так отчетливо, как она себе вообразила. Спину Родни во всех подробностях!

Она все это себе вообразила.

Стоп, хватит об этом. Если воображение предлагает такие картинки, значит, мысли о них уже сидят в голове.

Нет, этого не может быть. Образ, нарисованный ее воображением, просто не может быть правдой.

Иначе она должна сказать себе (а разве она уже не сказала), что Родни был рад ее отъезду.

Но такого просто не может быть!

Джоанна вернулась в гостиницу немного разбитой, она чувствовала, что перегрелась на солнце. По дороге она непроизвольно ускоряла шаги, словно старалась убежать от непрошеных мыслей.

Индус посмотрел на нее странным взглядом.

– Мэмсахиб шла слишком быстро, – сказал он. – Зачем ходить быстро? Времени много, можно не торопиться.

О Боже, подумала Джоанна, действительно, у нее очень много свободного времени!

И сам индус, и его гостиница, и тощие цыплята в вольере, и колючая проволока – все это начинало раздражать ее.

Она зашла к себе в комнату и достала «Дом власти».

Во всяком случае, подумала она, здесь нет солнца и прохладно.

Она открыла «Дом власти» и начала читать.

К ленчу она прочла половину книги.

На ленч подали омлет и тушеные бобы, а потом – полную тарелку семги с рисом и компот из консервированных абрикосов.

У Джоанны не было аппетита, и она почти ничего не ела.

После ленча она ушла к себе в комнату и легла на кровать. Если она получила солнечный удар от того, что слишком быстро ходила в жару, то самое лучшее для нее теперь – это поспать.

Она закрыла глаза, но сон не приходил.

Она была возбуждена и чувствовала, что не в состоянии уснуть.

Она встала, приняла три таблетки аспирина и легла снова.

Каждый раз, как только она закрывала глаза, перед нею вставала спина Родни, уходящего прочь по перрону. Это было невыносимо!

Она отодвинула штору, чтобы в комнате стало светлее, и вновь принялась за «Дом власти». За несколько страниц до конца она уснула.

Ей снилось, что она собирается разыграть с Родни партию в теннис. Сначала они никак не могли найти мячи, но в конце концов все-таки вышли на корт. Когда она уже хотела подавать, то вдруг, к своей досаде, обнаружила, что играет против Родни и девчонки Рандольф которые играли вместе. Она начала подавать, но ничего, кроме двойных ошибок, у нее не получалось. Она подумала, что Родни поможет ей, ободрит словом или хотя бы взглядом, но, когда она взглянула в его сторону, она его не увидела. Все уже ушли, она осталась одна, и уже наступили сумерки. «Я совсем одна, – подумала Джоанна. – Я совсем одна».

Вздрогнув, она проснулась.

– Я совсем одна! – громко произнесла она.

Сон все еще властвовал над ее сознанием. Слова, которые она только что произнесла вслух, испугали ее.

– Я совсем одна, – сама не зная зачем, повторила она, наверное, для того, чтобы дать себе к ним привыкнуть.

В дверь заглянул индус.

– Мэмсахиб звала? – спросил он.

– Да, – сказала она. – Принесите мне чаю.

– Мэмсахиб хочет чаю? Но сейчас только три часа…

– Ну и что? Мне хочется чаю.

Она слышала его шаги в коридоре и громкий крик: «Чай! Чай!»

Она встала с постели и подошла к засиженному мухами зеркалу. Из зеркала на нее смотрело ее обычное, нормальное привлекательное лицо.

– Интересно, – спросила Джоанна у своего отражения, – уж не заболела ли ты? Ты ведешь себя очень странно.

Может быть, она получила солнечный удар?

Когда принесли чай, она снова чувствовала себя совершенно нормально. «В самом деле, как все это забавно!» – подумала она. У нее, Джоанны Скудамор, сдали нервы! Неслыханно! Нет, это все-таки не нервы, это просто солнечный удар. Не следует выходить на прогулку в такую жару, лучше дождаться, пока не сядет солнце.

Она съела несколько бисквитов и выпила две чашки чаю. Потом она взяла «Дом власти» и дочитала книгу до конца. Закончив читать, она почувствовала некоторую растерянность.

– Ну вот, теперь читать совершенно нечего, – сказала она себе.

Нечего читать, не на чем писать, с собой никакого вязания… Совершенно нечем заняться, остается лишь ждать поезда, которого может не быть несколько дней.

Когда индус пришел, чтобы убрать чайный прибор, она спросила его:

– Чем вы здесь занимаетесь?

Он посмотрел на нее, удивленный странным вопросом.

– Я прислуживаю путешественникам, мэмсахиб, – ответил он.

– Это я знаю, – оборвала она его, едва подавляя вспыхнувшее раздражение. – Но ведь это не отнимает у вас абсолютно все время.

– Еще я подаю туристам завтрак, ленч, чай, – развел руками индус.

– Нет-нет, я имею в виду не это. У вас ведь есть помощники?

– Мальчишка-араб, очень глупый, очень ленивый и очень грязный. Я вынужден за всем присматривать сам. На него ни в чем нельзя положиться. Правда, он все-таки носит воду, выносит помои, помогает на кухне.

– Выходит, вас трое: вы, мальчишка и повар? Тогда у вас должно быть достаточно свободного времени. Вы читаете?

– Читаю? Что я должен читать?

– Книги.

– Нет, я не читаю книг.

– Тогда чем же вы занимаетесь, когда не заняты работой? – недоумевала Джоанна.

– Я ожидаю, когда появится новая работа.

Нет, так дело не пойдет, – подумала Джоанна. – С ним совершенно невозможно разговаривать! Он меня просто не понимает! Он живет тут, день за днем, месяц за месяцем. Иногда, наверное, он устраивает себе праздник, едет в город и напивается или навещает друзей. Но целыми днями он живет здесь один… Правда, у него есть повар и слуга… Мальчишка целыми днями валяется на солнце и спит, когда нет работы. Жизнь для него очень проста. Господи, как они мне противны! Весь язык этих людей состоит из: есть, пить и хорошая погода».

Индус забрал посуду и вышел. Джоанна принялась беспокойно ходить взад-вперед по комнате.

«Нельзя быть такой глупой! – приказала она себе. – Надо составить какой-нибудь план. Надо составить план, над чем следует подумать в первую очередь. Нельзя распускаться! Нельзя позволять себе терять душевное равновесие!»

Все дело в том, подумала она, что ее жизнь всегда была полностью занята делами. В ее жизни было столько интересного! Это была цивилизованная жизнь. Если все то, что уравновешивает вашу жизнь и придает ей смысл, вдруг исчезает, вы весьма болезненно будете ощущать эту потерю, оказавшись лицом к лицу с голой бессодержательностью ничем не занятого, ничему не посвященного существовании я. Чем вы более полезный и культурный человек, тем труднее для вас пребывать в бездействии.