Бланш ухмыльнулась.

– Если и есть о чем подумать, так это, наверное, о своих грехах!

– Разумеется, и об этом тоже, – вежливо, но без воодушевления улыбнулась Джоанна.

Бланш пристально взглянула на собеседницу.

– Однако, я думаю, это занятие быстро надоедает! – Она нахмурилась и вдруг добавила грубоватым тоном: – Что касается тебя, то от своих немногочисленных грехов, если только они у тебя есть вообще, ты можешь смело переходить к обдумыванию своих благочестивых и добрых поступков. Да будет благословенна твоя жизнь! А я… Гм… Я не знаю. Наверное, все-таки это очень скучно. Интересно… – Бланш помедлила, словно не решаясь высказать слова, что вертелись у нее на языке. – Интересно, если тебе на протяжении многих дней будет не о чем больше думать, как только о себе, то к каким выводам ты придешь относительно своей персоны?

Джоанна с недоумением посмотрела на собеседницу, в глазах у нее появилось легкое замешательство.

– А что еще можно решить о себе, если все знаешь заранее? – простодушно спросила она.

– Мне кажется; можно, – задумчиво проговорила Бланш и вздрогнула. – Но я даже не хочу и пытаться.

– Да, конечно, – тактично кивнула Джоанна, – некоторые люди от рождения обладают склонностью к созерцательной жизни. Лично у меня в голове не укладывается, как это можно жить ничего не делая, лишь размышляя. Я согласна, длительные размышления неизбежно приводят к мистике, а мистическую точку зрения весьма трудно оценить объективно. Боюсь, что у меня нет того религиозного воодушевления, которое помогает человеку долго держать внимание на одном и том же предмете. Мне всегда казалось, что для этого надо быть немножечко ненормальным, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Все гораздо проще, моя дорогая, – вздохнула Бланш. – Надо просто взять за правило читать каждый день хотя бы самую короткую молитву, которую еще помнишь.

Джоанна вопросительно посмотрела на собеседнику.

– «Да, простятся нам грехи наши!» – резко добавила Бланш в ответ на вопросительный взгляд Джоанны. – Это с лихвой искупает все.

Джоанна почувствовала легкое замешательство.

– Да, да, конечно, – торопливо кивнула она. – Конечно, искупает!

Бланш посмотрела на бывшую подругу и вдруг захохотала.

– А ты-то здесь при чем, Джоанна? На тебе же совсем нет грехов! Ты можешь вообще не молиться! А вот я – я другое дело. Порой мне кажется, что я никогда не перестану заниматься тем, чем заниматься мне никак не следовало бы! Ха-ха-ха!

Джоанна молчала. Она просто не знала что ей сказать в ответ на слова бывшей школьной подруги.

– Ох, ладно. Что поделаешь, такова жизнь, – продолжала Бланш уже спокойным тоном. – Всегда делаешь не так, как следовало бы. Всегда выходишь вон, когда следовало бы остаться, и хватаешь обеими руками то, чего лучше бы не трогать совсем. Бывает, наступит минута, сладкая до невозможности! И ты сама едва можешь поверить, что это правда. И тут же сразу является совсем другое, тебя словно швыряют в самый ад, в самое пекло унижения и страданий! Когда дела вдут хорошо, то ты уверен, что они так будут идти вечно, но они скоро приходят в упадок – и ты в отчаянии. Или, наоборот, ты на самом дне жизни, света белого не видишь! Ты думаешь, что никогда уже не выкарабкаешься! Но вдруг что-то меняется, и все выглядит совсем иначе, и ты снова живешь и дышишь, как ни в чем не бывало. Такова жизнь, верно?

Рассуждения Бланш были столь далеки от жизненных понятий Джоанны, что она даже не знала, что ответить.

Бланш вздохнула и неожиданно поднялась на ноги.

– Ты уже клюешь носом, как я вижу! – простецки сказала она. – Да и я, признаться, тоже не прочь завалиться спать. Завтра нам вставать рано. Ну что ж, прощай, Джоанна. Я очень рада была увидеться с тобой.

Обе женщины постояли минуту или две перед тем, как разойтись по своим номерам. Джоанна протянула руку, и Бланш с чувством пожала ее.

– А что касается твоей Барбары, – вдруг с грубоватой нежностью сказала Бланш, – то можешь о ней не беспокоиться… Она не пропадет, я уверена. Билли Врэй добрый парень, к тому же у них есть ребенок. Я просто хотела сказать, что она немного рановато вышла замуж и уехала из родного дома. Впрочем, такое иногда приходит в голову молоденьким девчонкам.

Джоанна молчала в замешательстве, не зная, чем ответить на эти слова.

– Прости, Бланш, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду! – вдруг резко сказала она.

Бланш, широко раскрыв глаза, посмотрела на бывшую подругу. На лице у нее отразилось восхищение.

– Да! Узнаю дух нашей доброй старой школы! Первое правило: никогда не позволять себе вольностей. Ты нисколечки не переменилась, Джоанна. Да, кстати, я должна тебе двадцать пять фунтов. Я совсем позабыла об этих деньгах. Только теперь вспомнила.

– Не беспокойся о деньгах, – мягко остановила ее Джоанна. – Я могу подождать еще.

– Да ты не бойся! – усмехнулась Бланш. – Я верну тебе долг, как только у меня появятся деньги. Но, подумай сама, если кто-то дает кому-то взаймы, то он заранее должен быть готов к тому, что его денежки назад вряд ли вернутся! Поэтому и я не очень беспокоилась об этом долге. Надеюсь, ты меня простишь? Ты настоящий друг, Джоанна! Будем считать, что эти деньги были счастливой находкой.

– Твоему Тому потребовалась срочная операция, не так ли?

– Да, все так и думали. Но оказалось, что такой необходимости нет. Поэтому на эти деньги мы купили Тому письменный стол, а остаток прокутили. Том так мечтал о настоящем письменном столе!

Движимая внезапным воспоминанием, Джоанна спросила:

– Он все-таки написал свою книгу об Уоррене Гастингсе?

– Что? – выпучила глаза Бланш. – Книгу? Какую книгу? Ах, да! Книгу! Очень любезно с твоей стороны, что ты помнишь о таких пустяках. Конечно же, написал. Целых сто двадцать тысяч слов!

– Ее опубликовали?

– Разумеется нет! Но Том все равно после этой книги принялся за историю жизни Бенджамина Франклина. Это еще хуже, должна тебе сказать! Забавно, не правда ли? Какие все-таки странные вкусы бывают у людей. Если бы я писала биографию, то я бы выбрала кого-нибудь вроде Клеопатры! Или кого-нибудь еще, посексуальнее. Например, Казанову! В общем, что-нибудь этакое, пряненькое. Впрочем, все не могут, да и не должны думать одинаково… – Бланш помолчала. – Том снова устроился на работу, и снова в контору, но теперь уже не так хорошо, как прежде. Знаешь, я всегда была рада, что у него есть мечта, есть увлечение. Ведь это очень важно для человека – делать именно то, что хочется, как ты думаешь?

– Все зависит от обстоятельств, – осторожно ответила Джоанна. – Так много вещей приходится делать только потому, что иначе нельзя. Так сказать, поневоле.

– А разве ты делаешь не то, что тебе хочется? – насмешливо спросила Бланш.

– Я? – растерялась Джоанна.

– Да, ты, – кивнула Бланш. – Ты хотела выйти замуж за Родни Скудамора и вышла за него. Ты хотела, чтобы у тебя были дети и большой, хороший, удобный дом, и вот: все это есть у тебя. – Бланш улыбнулась, помолчала немного, любуясь замешательством бывшей подруги, затем добавила, прочтя слова молитвы: – «И будешь жить счастливо все годы, пока стоит мир. Аминь!»

Джоанна тоже улыбнулась, внутреннее напряжение спало. Разговор, начавший было принимать резкий характер, вновь вернулся к естественному, свойскому тону.

– Зря ты смеешься надо мной, – самодовольно сказала она: – Я и сама знаю, что очень счастлива.

И вдруг, испугавшись, что такое, может быть, чересчур самоуверенное, замечание покажется бестактным ее бывшей подруге, понимающей, что в жизни ей не очень повезло и что она превратилась в развалину, Джоанна торопливо добавила:

– Ох, в самом деле, мне уже пора. Прощай, Бланш. Это просто замечательно, что мы с тобой увиделись. Надеюсь, что мы еще встретимся.

Она стиснула руку Бланш. Может быть, Бланш ожидала, что они расцелуются? Ох, вряд ли. Быстро повернувшись, Джоанна зашагала вверх по ступеням лестницы на второй этаж, где был ее номер.