Дон Лопес распечатал письмо, прочёл и начал усиленно поглаживать свои тонкие седые волосы, лёгким пухом окружающие лысинку на макушке.

— Дурные вести, сеньор? — спросил Хосе.

— Нет, хорошие, — неожиданно ответил дон Лопес. — Вести такие, что, значит, я, старик, видно, ещё не совсем выжил из ума. Раскладывай вещи, Хосе: мы сегодня не едем.

Он долго шептался о чём-то с хозяином, потом отдал какие-то распоряжения Хосе. Через полчаса он опять сошёл вниз. Двор был уже пуст. Юноша, собиравший деньги за представление, один стоял у ворот и смотрел на улицу.

— Мигель! — тихонько окликнул его сзади дон Лопес.

Юноша быстро обернулся и с недоумением поглядел на старика.

— Однако я узнал тебя быстрее, чем ты меня! — рассмеялся дон Лопес и подошёл ближе.

— Это вы, дон Лопес?! — воскликнул Мигель и обнял учителя. — Как вы попали сюда?

— Вот этот самый вопрос я как раз хотел задать и тебе, мой друг.

Мигель покраснел.

— Пойдём со мной, Мигель, мне надо с тобой поговорить, — серьёзно сказал старик.

— Я знаю, о чём, и… не надо, дон Лопес, — смешался Мигель. — Мне надо идти к своим, мы сегодня на рассвете едем дальше.

— Идём, идём, — настойчиво сказал старик и взял Мигеля за локоть.

Он молча провёл юношу через двор, взял свечу у хозяина и по внутренней деревянной лестнице повёл его куда-то наверх, во второй этаж, потом выше.

— Куда вы меня ведёте? — испугался Мигель. — Неужели вам отвели комнату на самом чердаке?

Не отвечая, дон Лопес ввёл юношу в тесную комнатушку под самой крышей, с узким слуховым оконцем, заколоченным досками.

Мигель с удивлением посмотрел на две широкие резные деревянные кровати, застланные шерстяными одеялами, и неловко сел на одну из них.

— Вот так, — одобрительно кивнул дон Лопес. — А теперь мы сделаем вот что.

Он подошёл к двери, накинул засов, запер на внутренний замок и спрятал ключ на груди. Мигель вскочил с постели.

— Ты ведь не станешь нападать на меня, твоего старого учителя?

Дон Лопес стал на самом пороге и плотно прижался спиной к двери.

Мигель бросился к окну и затряс доски, набитые на раму.

— Пустите меня! — отчаянно закричал Мигель.

— Кричи, дёргай, сколько хочешь, — ничего не поможет. Через дверь ты не выйдешь, для этого тебе придётся поднять руку на меня. А через окно тебя никто не услышит… Никто!.. — повторил старик, подступая ближе к Мигелю. — Все в доме предупреждены, твоих актёров устроили на дальнем сеновале, все слуги будут глухи в эту ночь… Кричи, сколько хочешь, тебя никто не услышит.

Мигель повалился на постель вниз лицом.

— Ты молод и глуп, Мигель, и потому приходится так поступать с тобой. Садись на кровать, поговорим. Вот так.

Дон Лопес вздохнул и сел на постели рядом.

— Тебе девятнадцать лет, Мигель, и ты думаешь, что знаешь всё. Но ты не знаешь ничего. Ты думаешь, что у бродячих комедиантов ты научишься большему, чем из книг?

— Выпустите меня! — Глухо сказал Мигель.

— Послушай, Мигелито, ведь я хочу тебе только добра. Скажи по совести, тебе хорошо было с актёрами?

— Хорошо, — сказал Мигель. — Мы ночевали в открытом поле или на сене у крестьян и играли на постоялых дворах… Нас везде хорошо принимали, а если хозяин был скуп и плохо платил за представление, Бенито днём примечал, где у него висит копчёная свинина, а ночью приносил целые окорока…

— Святая монсерратская дева, помилуй нас! — схватился за голову дон Лопес. — Если бы твой отец знал!

— Выпустите меня отсюда, дон Лопес!

— Завтра выпущу, Мигелито.

— Завтра будет поздно. Рано утром актёры уйдут.

— Прекрасно! — обрадовался старик. — Ты поедешь со мною.

Дон Лопес выдвинул из-под кровати деревянный дорожный сундучок, раскрыл его, вынул толстую коричневую книгу. Он приготовил свой последний довод.

— Ты ещё не забыл моих уроков итальянского, Мигель? Слушай! — сказал дон Лопес.

Особенным ритмическим напевом, взмахивая в такт рукой, дон Лопес произнёс первую строфу:

Мигель затих. Это был Роланд, великий Роланд, Роланд неистовый, странствующий по свету рыцарь.

Дон Лопес читал дальше. Роланд освобождал шотландского графа и спасал девицу Олимпию. Он бился с сарацином и уходил от козней Брюнеля. Прекрасная Анжелика блуждала по диким местам.

Где ж милая? Где ночь тебя застала? Где, одинокая, блуждаешь ты? Или без верного Роланда пала Добычей робкой злого волка ты?..

Мигель слушал с увлечением. Они оба не слыхали, как актёры запрягали лошадей, как звали Мигеля и, не дождавшись, съехали со двора. Утренний свет уже проник в щели между досками, когда дон Лопес отложил книгу.

— Песня девятая. Не довольно ли на сегодня, Мигель?

Мигель вскочил.

— А Роланд? Дон Лопес, что же Роланд?

— Роланд? — Дон Лопес потянул к себе книгу.

Дон Лопес захлопнул книгу и спрятал её в сундучок.

— Вот так. А теперь, Мигель, можешь ехать со своими актёрами.

— Я поеду с вами, дон Лопес, — сказал Мигель.

— Здесь неспокойно! — таинственно сообщил Мигелю дон Лопес в первый же день приезда. — Мы приехали в самую горячую пору: король окончательно поссорился с наследником, все ждут событий.

Старик поморщился и неодобрительно покачал головой.

— Беспорядок! — сказал дон Лопес. — В самом дворце беспорядок.

Занятий первое время не было, и Мигель целые дни бродил по улицам.

Двор, недавно переехал в Мадрид, и в городе было шумно. По пыльным, немощёным улицам тянулись возы, скакали конные, трусцой бежали ослы. Погонщики мулов, сидя на земле, считали доходы; андалузцы в цветных повязках, всесветные перекупщики и воры, пили и кричали под навесами. Низкие дома, сложенные из грубого камня, казалось, с удивлением смотрели на эту суету. Дома Мадрида ещё не привыкли к шуму.

Король Филипп хотел отметить своё царствование выбором новой столицы. Он мог бы выбрать Барселону, торговый город и важный порт, или Толедо, промышленный центр Кастилии, город сукновальных фабрик и оружейных мастерских, или, наконец, Алькала, город учёных и древнего университета.

Король выбрал Мадрид, географический центр полуострова, унылую деревню среди голых полей, в самом суровом и безотрадном месте суровой и безотрадной Кастилии.

На три четверти населённый придворными, королевской челядью, случайными, пришлыми людьми, город жил дворцом и дворцовыми слухами. А слухи о дворце ходили недобрые.

Король Филипп преследовал собственного сына, инфанта Карлоса. Говорили, что принц — тайный приверженец Лютера.[5] А «лютерову ересь» Филипп не прощал никому. Он преследовал её дыбой и смертью на костре.