«Как же я его найду на фронте? — подумал Янек. — Я даже не знаю, как его зовут». Потом он увидел пулемет на крыше и буфера последнего вагона.

Елень забрался в вагон и подошел к Янеку.

— Будем друзьями. Называй меня Густликом. Чего загрустил? Мы туда же едем, что и они. Сейчас все эшелоны идут на запад.

Они сидели ровными рядами на досках, прикрепленных к бортам грузовика, подскакивая вместе с ними на выбоинах. Через отверстие в брезенте смотрели, как убегает назад широкая грунтовая дорога, разбитая сотнями колес.

Ноябрьский день был холодный и ясный. Казалось, что иней не только покрыл все до самого горизонта, но и вползает вверх на поблекшее безоблачное небо. Въехали в деревню. У дороги стояли маленькие домики и продолговатый прямоугольник одноэтажного здания школы. Когда она осталась позади, все почувствовали, что машина сворачивает и круто съезжает вниз, меся скатами сырую глину. Только сейчас, когда под ними заскрипел и закачался настил понтонного моста, они увидели высокий берег.

Ветер стал влажным, от реки несло водяную пыль, мелкими капельками оседавшую на лицах. Мост прогибался под тяжестью грузовика. Когда смотрели на понтон, казалось, что он плывет и вместе с ним плывут промерзшие саперы в зеленых шинелях с поднятыми воротниками. Трепетали на ветру укрепленные на шестах небольшие бело-красные флаги, которых так давно не видели.

Янек, как в тумане, помнил: он видел эти флаги в последний раз, когда их отдирали от древка, рвали, швыряли на мостовую штатские в сапогах и в маленьких тирольских шляпах с пером. Это было за два дня до начала войны, как раз в то время, когда отец, вернувшись из школы, попросил мать достать из шкафа его офицерский мундир.

Мать, сидя на стуле, пришивала звездочки, по две на каждый погон. Спросила отца: «А как же твои ученики? Кто их учить будет?» Отец ответил: «Младших уже никто. Сами будут учиться повторять то, что запомнили на уроках. А старшие тоже наденут мундиры».

Янек вытер ладонью мокрую от измороси щеку, смахнул с глаз слезу.

— Колючий ветер, глаза режет, — сказал он, вытирая ладонь о ватник. Посмотрел на Лидку, но не увидел ее лица; отвернувшись, она поправляла волосы. Елень, сидевший у другого борта, изо всех сил тер свои широкие лапищи, так что был слышен хруст суставов.

— Мы уже на месте. Там, где нужно.

Но оказалось, что еще не прибыли на место. Миновали еще одну деревушку, въехали в лес и только здесь остановились между палатками.

— Вылезай, дальше поезд не пойдет! — крикнул шофер из кабинки.

Спрыгивая на землю, они читали натянутый между двумя соснами транспарант у входа в лагерь. Это было нелегко, потому что они видели его с обратной стороны и читали по слогам справа налево: «Здравствуй, вчерашний скиталец, а сегодня — солдат».

У двух сосен, которые заменяли ворота, стоял часовой с винтовкой на плече. Его обступили тесным кругом, внимательно осматривали ботинки с обмотками, шинель, на которой пуговицы были не какие-нибудь, а металлические, с гербом, потом остановили взгляд на конфедератке с простроченным и потемневшим от времени орлом. Орел был не такой, как раньше — неуклюжий, широкий, но видно, что польский[2].

— Да вы что уставились? — удивился часовой. — Солдата не видели? Идите на обед, а то «купцы» приедут, заберут вас и останетесь вы не жравши…

Часового послушали, пошли к кухне. Он оказался прав: едва успели похлебать суп (само собой, пшенный, но, правда, с мясом), как подъехал грузовик и из него вылез молодой парень с суровой миной на лице. Если бы не звездочки на погонах, то и но догадаешься, что это офицер.

— Граждане солдаты, кто хочет в танковые войска? — обратился он к вновь прибывшим.

Вскоре офицер уже сидел за столом в палатке, а они, вновь прибывшие, по одному входили внутрь, снимая куртки и рубашки, чтобы их осмотрел доктор и чтобы можно было записаться в танкисты.

Янек позже других покончил с едой, потому что пришлось долго убеждать повара, что Шарик тоже прибыл в армию. Когда Янек подошел к палатке, Елень уже выходил из нее. Волосы его были взъерошены, широкая улыбка играла на губах, ватник расстегнут.

— Янек, иди же быстрее. Меня уже записали, и ты тоже просись в танкисты.

— Мне бы хотелось вместе с тобой, но придется идти, куда прикажут.

— Ты не дожидайся, когда тебе прикажут. Сам себе прикажи, так лучше будет. Я уже записался. Меня сперва спросили, почему я хочу к ним, а я говорю, что уже служил танкистом. Спрашивают, где. А я отвечаю: у немца, силой взяли. Спрашивают, что дальше было, ну а я говорю: связал своих швабов и с танком на другую сторону, к русским. Они не верят, спрашивают: «Их же четверо, а ты один. Как тебе удалось?» Ну, тут я схватил за руку того, что пишет, и того, что спрашивает, доктора и еще двух сестер в белых халатах да как сдавил их всех вместе. Отпустил, только когда они взмолились. Говорят, создается танковая бригада имени Героев Вестерплятте.

Лицо Янека вдруг побледнело, он схватил Еленя за рукав и срывающимся голосом спросил:

— Как ты сказал?

— Как слыхал: Вестерплятте. Это те, кто первыми в Гданьске оборонялись. Слыхал, наверно? Янек… Ты куда?..

Но Янек уже входил в палатку. Часовой придержал его за плечо.

— Погоди немного, там девушка.

Выйдя из палатки, Лидка весело улыбнулась и поделилась своей радостью с Янеком:

— Приняли. Им нужны радистки.

Янек шагнул внутрь. Доктор кивнул в его сторону и сразу заворчал:

— Раздевайся быстрее, хлопец. Времени у нас нет.

Он осмотрел Янека, приставил стетоскоп к груди, спросил, здоров ли.

— Здоров.

— Подойдите сюда, — усталым голосом произнес хорунжий[3]. — Имя?

— Ян.

— Фамилия?

— Кос.

— Откуда родом?

— Из Гданьска.

— А сейчас откуда прибыл?

— Из Приморского края.

— Далеко тебя занесло. Год рождения?

— Двадцать шестой.

— Документы?

Янек подал свое удостоверение, в котором говорилось, что такой-то охотился на склонах горы Кедровой, за три сезона добыл столько-то шкурок, выполнял план на столько-то процентов.

— Тут не написано, когда ты родился. Так с какого ты все-таки года?

— Я уже сказал.

— Не обманешь. У нас же глаза есть. Служба наша тяжелая, пойдешь куда-нибудь еще.

В этот момент пола палатки приподнялась и появилась мохнатая собачья морда. Шарик влез внутрь и сел на задние лапы у ног своего хозяина.

— Это еще что за новости? Что здесь нужно этой собаке? Твоя?

— Моя.

— Ну хватит. Танковая бригада — это тебе не зоопарк. Можешь идти.

Янек вышел к сразу же свернул за палатку, чтобы избежать вопросов товарищей. С опущенной головой он ходил взад-вперед. Шарик понял, что что-то не так, убежал вперед, возвратился назад и начал подпрыгивать, приглашая Янека поиграть. Увидев, что сейчас Янеку не до этого, он лизнул его в руку, опустил хвост и медленно поплелся за ним.

Так они ходили довольно долго, но вот наконец Янек решительно свернул в сторону и подошел прямо к коренастому шоферу, сидевшему на подножке грузовика.

— Добрый день.

— Привет, — ответил водитель, не вставая, видимо решив показать, что он уже старый солдат. — Вихура[4].

— Откуда? Едва дует, — удивился Янек.

— Да нет, я Вихура. Фамилия такая. А ты?

— Кос[5].

— Где? — отплатил шофер той же монетой и при этом посмотрел на ветки дерева.

— Это я. Фамилия такая. А как того хорунжего фамилия, что принимает?

— Я даже не знаю. Звать Зенеком, — бросил шофер небрежно, боясь показать, что он только позавчера прибыл в бригаду и почти ничего не успел узнать.

— Хорошая у тебя машина.