«Лесной театр» показывал много разных фильмов. Став старше, я удивилась, узнав, что Патриция Медина[14] — никакая не звезда. А я-то думала… Однако я до сих пор утверждаю, что «Мистер Гудбар» и «Рейзинет»[15] — это лучшее, что можно достать за деньги. Леденцы «Зеро», «Загнат» и «Бат-терфингер» хороши, но «Бит-О-Хони» дольше сосется. У меня в ухе однажды застряла палочка от леденца «Джу-Джу», так что я стараюсь теперь держаться от них подальше. Мама говорит, что зубы у меня выпадают исключительно из-за всех этих сладостей, но зато я лучше всех надуваю жвачку.

В «Лесном театре» показывали еженедельные сериалы: «Краб Гулена», «Зеленый Шершень» и «Джим из джунглей». Мой любимый — «Ниока, девочка из джунглей», она мне нравится даже больше «Джима». Кого бы волновала судьба Джонни Вейсмюллера,[16] если бы не Бой и Джейн? У некоторых людей напрочь отсутствует деловой нюх. Ниока могла мчаться сквозь джунгли, прыгая по лианам быстрее Тарзана.

Каждую неделю папа показывал мне очередную серию ночью, когда театр закрывался. Я всегда первой узнавала, что Ниоку не убили. Клянусь, я никому не рассказывала, ни разу.

Ниока сильно повлияла на мою внешность. Папа смастерил мне на заднем дворе веревочные качели, целый день потратил на это, но, к сожалению, допустил ошибку в расчетах, когда их вешал. Я крепко взялась за веревку, папа разогнался и изо всех сил качнул меня, и качели врезались прямо в дерево, так что теперь у меня передний правый зуб обломан. Папа говорит — зато я отличаюсь от других. А мама говорит — уродство.

У мамы есть теория о том, что папа несколько раз пытался меня убить. Однажды я уснула в гостиной, он понес меня в спальню и по дороге разбил мне голову. Еще он столкнул меня с пристани в Жемчужную реку, когда мне было три года, и долго не прыгал за мной — считал, что маленькие дети, как и молодые животные, умеют плавать, если достаточно испугаются. Но я испугалась недостаточно. Видели бы вы весь тот мусор на дне, который я успела разглядеть, пока ждала, что он нырнет и меня вытащит. Консервные банки, старая коробка от сигар «Рой-Тан» и кремень для высекания огня. Жемчужная река привлекает малокультурных людей, если хотите знать мое мнение.

А однажды папа подобрал на обочине доску, пристроил на переднем сиденье рядом со мной, а конец высунул в окно. Он велел мне держать ее, я так и сделала, но когда в доску на ходу ударил ветер, она вывернулась у меня из рук и врезала по лбу так, что я потеряла сознание. В другой раз, когда папин дружок купил новенький «Бьюик», папа ткнул в какую-то кнопку, и мне зажало голову окошком. Но в тот раз, думаю, это случилось оттого, что он просто не разобрался с оборудованием.

Но мамина теория базируется на другом случае — когда папа, натура весьма артистическая, решил снять с меня маску. Он налепил на меня гипс, но позабыл сделать дырки для дыхания. Кроме того, он еще и забыл намазать мне лицо вазелином. Пришлось ему разбивать гипс молотком. Мама после этого не разговаривала с ним неделю. А мне лично было жалко, что ничего не вышло.

Еще мама говорит, что он губит мою нервную систему. Как-то раз я слушала по радио «Внутреннее святилище», папа неслышно подкрался ко мне, и, когда дверь в передаче медленно, со скрипом отворилась, он схватил меня и громко заорал в ухо: «Попалась!» — и я потеряла сознание. Еще маме не понравилось, что папа сказал мне, будто Санта-Клауса задавил автобус, и меня от этого стошнило.

У всех Петтибонов очень чувствительная нервная система. Нет, правда. Мама постоянно нервничает. Она протерла дыру в полу папиного автомобиля на месте пассажира, оттого что все время давит на тормоза. Такое ощущение, будто она вечно на грани нервного срыва, но это в основном из-за того, что в восемнадцать лет она сунула голову в духовку поглядеть, не готово ли печенье, и сожгла брови. Так что на их месте мама теперь рисует две черточки-полумесяцы. Люди любят поговорить с мамой, потому что у нее всегда заинтересованный вид, даже когда ей совсем не интересно.

Если папа представляет опасность для моего здоровья, то мама ничуть не лучше. Прошлой зимой она нас обеих чуть не угробила. Она наткнулась на афишу: «Каждая женщина захочет увидеть Джоан Кроуфорд — женщину, которая любит Джонни Гитару» — и, наверное, тут же захотела. Я же мечтала посмотреть фильм «Фрэнсис, говорящий мул», а потому была не в лучшем расположении духа. Когда мама берет меня в город, это на целый день. Она обожает покупать одежду в магазинах «для мам и дочерей» и напяливает на меня отвратные платья. Стоит нам выйти в город, она начинает глазеть на витрины. Гляди, гляди, гляди! Это сводит меня с ума.

Мы всегда заходим поесть в кафе «У Моррисонов». Я не против, потому что вместо овощей мне разрешают взять желе. После еды мама сидит, пьет кофе и курит. Я должна следить за ней, как ястреб. В мои обязанности входит подливать ей кофе. Это продолжается часами. Потом я должна отодвинуть ее кресло и помочь надеть пальто. Она помешана на том, что дети должны иметь хорошие манеры. В тот день я выдержала восемь чашек кофе и Джоан Кроуфорд, и, чтобы доставить мне хоть немного радости, мама сказала, что я могу перед нашей остановкой дернуть за колокольчик в трамвае. Я не виновата, что с нами в трамвае ехала совершенно сумасшедшая тетка, которая разговаривала со своим бумажным пакетом. Я так на нее засмотрелась, что пропустила остановку. Мама пришла в ярость, ведь обратно топать два квартала по жуткой холодрыге. Одета мама была в большую шубу из серебристой лисы, а в руках она держала сумочку из кожи крокодила и с крокодильей головой.

Стояла такая темень, что пришлось идти по середине дороги. Мы одолели примерно квартал, когда она увидела машину — в миле от нас. Мама тут же впала в истерику, скакнула вбок и закричала, чтобы я убиралась с проезжей части на тротуар. А я стояла и наблюдала, как у нее сносит крышу. Мама прыгнула на тротуар, вот только на той стороне не было никакого тротуара, а сплошная вязкая грязюка. Высоченные мамины каблуки застряли в земле, и она шмякнулась обратно на середину дороги, при этом шуба задралась ей на голову. Так мама и лежала, выставив вперед сумочку.

Когда машина подъехала ближе, свет фар ударил прямо по глазам крокодильей головы. Машину вынесло на обочину. Меня от любопытства так и пригвоздило к месту. Шофер долго не выходил из машины. Нечасто посреди зимы в Джексоне, штат Миссисипи, увидишь крокодила, обросшего шерстью.

Потом я подошла к нему и объяснила, что это никакой не крокодил, а просто дама в шубе, у нее ноги застряли в земле. Он помог маме подняться, а я вытащила из грязюки ее каблуки. Ну и взбесилась же она! Хотя ударилась не сильно, только коленки ободрала и порвала чулки и еще потеряла сережку.

Весь оставшийся путь я шла сзади и всеми силами боролась со смехом. Я едва не задохнулась до смерти, потому что знала: мама бы меня убила, если бы я рассмеялась. Я все притворялась, будто кашляю. Лицо у меня было цвета свеклы, по щекам катились слезы. Вот забавная штука — ваша жизнь в опасности, а вы не можете перестать смеяться. Но когда мама обернулась, чтобы вышибить из меня дух или еще чего хуже, пришло внезапное спасение. Она сама начала смеяться. И тогда мы обе расхохотались так, что даже сели на дорогу, и я перепачкала вдрызг свое пальтишко из серии «для мам и дочерей».

Но теперь у меня с мамой большие проблемы из-за пьесы, которую я написала. На мой взгляд, пьеса удалась на славу. Мы поставили ее в школе. Она называется «Беспечные девчонки». Две красивые деловые девушки живут в Нью-Йорке и ходят не иначе как в вечерних платьях. Когда служанка говорит им, что на ужин пожалует мистер Гарри Трумэн, они приглашают всех своих друзей, нанимают музыкантов и все такое. А потом оказывается, что мистер Трумэн — это страховой агент, просто его так же зовут. Ха-ха, бог ты мой, вот это им был сюрприз!