— Обещаю, что будешь принят, — усмехнулся вожатый.

Порядок в школе был не только потому, что тэвэтовцы исправляли всякую мелочь. Происходило кое-что в тысячу раз поважнее: не могли же члены ТВТ нарочно или даже по неосторожности сделать что-нибудь нехорошее. Мог ли, например, ученик, который своими руками прибивал завеску у парты, ломать ее на другой парте? Мог ли он небрежно обращаться с библиотечной книгой, когда недавно он своими руками подклеивал страницы в такой же книге, порванной кем-то другим?

Мог ли он сбросить на пол и не поднять чужое пальто, если перед тем уже поднимал пальто, сброшенное другими? Будет ли он неосторожно стучать ногами в стену, если он как-то уже замазывал дыру в штукатурке? Если прежде Карачун, вертясь у окна, не думал, что может выбить стекло, то теперь он невольно вспоминал, как сам чинил его. И не было такого ученика, который, стерев со стены слова, написанные кем-то другим, стал бы писать на ней. Когда прежде кто-нибудь вырезал на парте буквы, его товарищи не обращали на это внимания, а теперь никто не мог стерпеть: каждый видел всё по-иному. Вот почему Одиннадцатая школа приняла совершенно другой вид.

То же самое наблюдалось и в семьях тэвэтовцев. Дети — народ такой: если уж расшалятся, так им всё нипочем. А эти стали внимательны и осторожны, потому что привыкли беречь вещи. Тот, кто раз починил свой портфель, больше не швырялся им, как прежде. Жалел он и свои ботинки и свои книги.

Многие ли из ребят, бросая на дорогу или в реку стекло, думают, что кто-нибудь может наступить на него? А тэвэтовец, который «зарабатывал очки», доставая стекло со дна купальни, сам никогда уж не бросил бы его. Сколько ветвей поломали ребятишки на деревьях, особенно на плодовых! А как станешь членом ТВТ да однажды спасешь дерево, то сам, пожалуй, сучка не сломишь.

Вот какие перемены происходили в тэвэтовском племени! Но сами ребята не знали, не ведали, что становятся новыми людьми. Они думали, что занимаются интересной и полезной игрой. Мало того, они «заразили» этой игрой и взрослых.

Первым из взрослых, если не считать вожатого, был директор школы, Антон Иванович. За ним — учитель географии, Сергей Павлович. Хотя очков они, конечно, не собирали и не записывали, но при каждом удобном случае пошутить любили. Пришел однажды Сергей Павлович с новой указкой и сказал:

— Вот я сам сделал указку, запишите мне очко.

Математик как-то нагнулся у парты, поднял чью-то вставочку и, положив на парту, улыбаясь сказал:

— Запишите мне очко.

В учительской часто можно было услышать:

— Антон Иванович! — говорил физик. — Запишите мне очко: я вчера отремонтировал воздушный насос.

— А я вчера заработала два очка, — подхватывала преподавательница литературы. — Сшила дочке шапочку и дала соседям утюг.

— Нет, Елена Андреевна,- смеялся естествовед.- Одолжение не в счет.

— Почему же? — протестовала Елена Андреевна. — Давайте-ка спросим у наших тэвэтовцев.

Такой разговор слышала Клава. Она понимала, что всё говорилось в шутку, знала, что никто спрашивать их не станет, но было приятно сознавать, что пошло это от них.

То же самое случалось и среди учеников старших классов — десятых, девятых, восьмых. Играть с малышами в очки им, безусловно, было не к лицу. Но вспоминать об очках они стали на каждом шагу. Скажем, в классе на стене перекосилась таблица; подойдет ученик, поправит и смеется:

— Запишите очко!

Каждый знал, что это самая обычная шутка, но не каждому было известно, что если бы не тэвэтовцы, то вряд ли кто-нибудь обратил бы внимание на таблицу и поправил ее.

Не знали этого и сами организаторы ТВТ.

А то идет группа десятиклассников по улице. На пути — знакомый дождевой колодец, покрытый толстой круглой чугунной крышкой. Крышка сдвинута в сторону, должно быть, тяжелой грузовой машиной.

— Стой, братва! — кричит один из них. — Есть случай заработать очко! Пользуйтесь!

И они подвигают крышку на место. Опять только шутка, и опять можно сказать, что, если бы не влияние ТВТ, они прошли бы мимо, как проходили до сих пор не раз.

Дома у тэвэтовцев отец, сделав что-нибудь, обычно подшучивает:

— Ну вот и заработал очко.

Мать, сшив кому-нибудь из детей трусики, тоже смеется:

— Запишите мне очко!

Или приходит соседка и говорит матери:

— Анна Степановна, запишите мне очко: я на дворе подняла с земли и повесила вашу простыню.

Сильнейшее впечатление произвел на тэвэтовцев такой случай; наблюдал его Павлик. Мальчик шел по улице, а перед ним — два солидных пожилых человека. «Профессора», — почему-то подумал Павлик. Им надо было перейти место, где недавно укладывали канализационную трубу. Там осталась незамещенной полоса грязи. Мужчины помоложе через нее перепрыгивали, да и то не всегда удачно, а для женщин и стариков совсем было негоже.

И вот Павлик слышит, как один «профессор», усмехаясь, говорит другому:

— Нужно заработать своему внуку очко. Положу-ка сюда вон ту кирпичину. — Так он и сделал. И Павлик первый воспользовался «профессорской» кирпичиной.

Таким образом, тэвэтовцы увидели, что кое-кто из взрослых перенял их игру. Конечно, взрослые занимались этим в шутку и никаких очков не собирали, но было очевидно, что «заразились» они от тэвэтовцев. А это, что ни говорите, для ТВТ было очень приятно.

— Скоро у нас будут взрослые члены Товарищества Воинствующих Техников! — смеялись пионеры.

А Цыбук солидно сказал:

— Ничего из них не выйдет, — они смотрят на это дело не серьезно, а только смеются. Даже очков не записывают, а без очков — что за игра! Кто захочет даром работать?

Кончились занятия в школе, наступили летние каникулы. Школьники разбрелись, разъехались кто куда. Рассыпалась и армия ТВТ. Только один их отряд сохранился как боевая единица: там были те, кто поехал в пионерский лагерь.

Многие из ребят не теряли связи друг с другом и составили компании в два-три человека. Иные в продолжение двух месяцев оставались одиночками.

Стась, например, сейчас не ходил каждый день в школу со своими приятелями, не перед кем ему было теперь гнаться за очками, и он о них не думал. Теперь больше всего по душе ему была река. Кому не охота летом искупаться?

Дорога к реке шла мимо завода. А там, у самой дороги, лежали чугунные трубы. Одна из них откатилась, и ее конец доставал до самой колеи. И каждый, кто проезжал, задевал колесом за трубу.

Как водится, на это никто не обращал внимания. Не собирался заниматься такими делами и Стась. Но что поделаешь, если глаз члена ТВТ без ведома хозяина сразу замечает непорядок!

Стась приостановился, но махнул рукой и пошел дальше. «Да ну их, в такую жару возиться! Обойдется и без меня».

Сделал несколько шагов, смотрит — навстречу едет воз. Интересно, — зацепится или нет? Стась стал наблюдать.

Телега зацепилась не одним, а двумя колесами сразу. Скрежет чугунной трубы неприятно резанул слух. Казалось, что кусок трубы отломился.

«Нет, так оставлять нельзя! А что, если машина зацепится? Будет делов… И работы тут пустяки. Взял да подвинул на полметра — и всего-то. Даже и я мог бы — подсунуть только палку. Но уж пускай…»

Вот он вышел в поле. Впереди видна река. Солнце печет, над головой заливаются жаворонки, в траве стрекочут кузнечики. Как хороша в такую пору вода!..

Но вот горе: что-то засело в голове, словно позабыл что или дома какая-нибудь неприятность ждет; не хватает чего-то, мешает, словно костры за ворот насыпалось… Наконец он догадался, в чем дело: ведь это труба не дает покоя!