— Могла бы! Каждый ребенок смог бы. Только нет у вас этой привычки. Всё ждете, чтобы кто-нибудь другой сделал.

— Спасибо!-сказала Нина и, пристыженная, вышла из мастерской.

Всю дорогу она раздумывала над этим «ремонтом». Сколько беспокойства и неприятностей было из-за этого гвоздя! И ногу исколола, и чулок порвала, и по городу долго скиталась, и в очереди стояла, и без обеда проголодалась, да и ждать бы пришлось целых четыре дня, а всего и дела-то полминуты; да еще такого, которое она и сама могла бы сделать.

… Толя шел по улице и проклинал стул, который он сам же сломал. Ножки стула, как будто нарочно, задевали каждого встречного, и каждый из них ворчал:

— Ты чего это с такой рогатиной по тротуару расхаживаешь? Сойди на мостовую!

Сошел на мостовую, а там трамвай, автомашины, лошади.

Мечется парень из стороны в сторону. Увернулся от автомобиля и зацепил ножкой за платок одной пожилой женщины. Та заорала, словно попала под автомобиль.

— Ты чего это здесь хулиганишь? — накинулся на него какой-то сердитый мужчина. — Другого места нет тебе?

Обидно стало Толе. Куда деваться? Побежал на другую сторону, — а там милиционер.

— Ты чего вертишься посреди улицы? Под машину еще попадешь. Иди на панель!

А на панели, как назло, народу пропасть, все куда-то спешат и даже без стульев задевают друг друга.

Им это ничего не стоит: скажут «извините» — и пошли дальше. Через несколько шагов опять столкнутся, опять скажут «извините» — и помчались дальше. Но обычно в таких случаях извинения просит не тот, кто толкнул, а кого толкнули.

Зато когда встретятся два совершенно одинаково вежливых человека, тогда начинается настоящая кадриль: один свернет в сторону, чтобы дать дорогу другому, и второй в ту же самую сторону; тогда первый спешит обратно, а второй — уже там, затем оба отскочат направо, потом налево. . . и чем вежливее люди, тем дольше они танцуют. И среди всех этих прохожих нашему герою нужно было пробираться со стулом.

Во всяком случае, Толя хорошо понимал, что кому-кому, а ему с такой ношей нужно быть особенно вежливым, если он не хочет наткнуться на новые неприятности.

Он взвалил стул на спину, сиденьем назад, чтобы ножки не торчали в сторону, и двинулся дальше.

Через некоторое время он всё-таки задел какого-то гражданина, но сразу же поклонился и сказал:

— Извините!

А позади ножка стула поднялась вверх и… сбила шляпу у одной молодой женщины.

Раздался пронзительный крик. Толя испугался, быстро обернулся и… ушиб кого-то с другой стороны. В результате он и сам не заметил, как очутился опять посреди улицы.

Тогда он сообразил, что можно идти и не по тротуару, и не по мостовой, а между ними. Опустив голову, стараясь нести стул ровно, пошел он, как конь в борозде, и был очень рад, что никому не мешает.

Когда он пришел в мастерскую, то встретился с неприятностью, от которой вся уличная история вылетела из головы.

— С таким ремонтом нам нет смысла возиться! — категорически заявил мастер.

— Почему? — спросил Толя, и сердце у него сжалось.

— Если все будут обращаться к нам с такой мелочью, так некогда будет настоящим делом заниматься!

Толю охватил ужас. Как же теперь вернуться домой? Отец ведь сказал, чтобы домой не являться, пока стул не починит.

— Будьте добры. ,. почините, — начал просить Толя. — Может, это недолго… . Мне отец велел… Почините…

Мастер взял шуруп, ввинтил его в ножку, другой шуруп подвернул покрепче, остальные закрепил и отдал стул. Весь ремонт продолжался не более двух минут. Толя стоял, смотрел и удивлялся:

«Да это бы я и сам мог сделать!..»

— А сколько… стоит? — произнес он наконец.

— Ну, уплати за новый винт, что ли, — усмехнулся мастер.

Возвращаясь обратно, Толя, как и его сестра, всю дорогу размышлял о ремонте. Не только в их семье, но и среди всех знакомых испокон веков существовало мнение, что такого рода работу должен выполнять обязательно специалист, независимо от того, сложна она или проста.

Если нужно, к примеру, починить стул или стол — ввернуть тот же шуруп, — то это должен был сделать только столяр. Когда нужно было укрепить замок и при этом ввернуть тот же самый шуруп, — необходимо позвать слесаря. Гвоздь в сапог должен вбить сапожник. Расхлябался винтик в стенных часах — его должен подкрутить, часовой мастер, а в швейной машине — механик.

А если бы хоть немножко присмотреться и поинтересоваться, то все эти винтики, пожалуй, смогли бы завинтить и Толя, и Нина, и папа, и мама.

Вечером Толя и Нина долго обсуждали события сегодняшнего дня.

Как-то спросили ребята Андрейку, много ли народу в его семье. Он ответил:

— Я, мама и поросеночек.

— Да он никак твой братишка? — насмешливо переспросил Карачун.

— Двоюродный, — серьезно сказал Андрейка.

Все рассмеялись, а Карачун воскликнул:

— Ну и хорош у тебя родственничек!

— А что ж, — возразил Андрейка. — Он не хуже тебя. Не хулиганит, как ты,- и не слышал я от него таких скверных слов, как от тебя. Не тащит карандашей, не бьет окон и не дерется на улице. Я никогда не замечал, чтобы он цеплялся сзади за трамвай, как ты…

Чем больше Андрейка расхваливал «двоюродного братца», тем веселее хохотали ребята над смущенным Карачуном.

— Ничего нет смешного! — буркнул тот и с независимым видом отошел в сторону.

А Андрейка не зря назвал поросенка членом своей семьи. Ведь не проходило и дня, чтобы мальчик не ухаживал за ним. То травы надо нарвать, то хлев вычистить, то корму отнести. Тем более, что мать служила уборщицей в одном из учреждений и не всегда могла это сделать сама. Кто же как не Андрейка должен был помогать матери? Частенько приходилось кормить поросенка поздно вечером, впотьмах. Тогда уж непременно с ней шел и сын, чтобы посветить, открыть ворота в хлев.

Однажды Андрейка обронил при этом ключ от замка. Дело как будто пустяковое. Но тут пришлось не на шутку забеспокоиться: наступала ночь; а как оставить хлев незапертым?

Наверно, ключ валялся где-нибудь тут, под ногами, но в потемках никак было его не отыскать.

Стали просить у соседей замок до завтра, но у одних вовсе не было, другие уже спали.

— Что же теперь делать-то? — охала мать. — А всё из-за тебя, баловник! Зачем вынул ключ из замка?

— Не вынимал я… Он, наверное, сам выпал.

Искали, искали, нет ключа!

— Сбегай-ка домой, там в шкафу какой-то ключик валяется; может, и подойдет.

Андрейка побежал, отыскал похожий ключик. Стали пробовать не подходит.

Уж если бы вовсе не похож был на потерянный, а то ведь точь-в-точь и не подходит!

— Ох, что делать, что делать? — повторяла мать. — Не оставлять же так, настежь!

— А я останусь, покараулю, — сказал Андрейка.

— Как же ты?

— Да переночую здесь, на дровах.

— А бояться не будешь? — недоверчиво спросила мать.

— Я? Бояться? — ответил Андрейка таким тоном, что она почувствовала к нему уважение.

— Ах ты герой мой! — ласково сказала она. — А всё-таки лучше уж я останусь.

— Нет, нет, нет! — горячо запротестовал Андрейка. — Сколько ребят сторожат сады, огороды! Что я, хуже их? Хочу тут ночевать.

Мать подумала — ее сорванцу такая ночевка только на пользу будет. Пусть привыкает к невзгодам.

— Ну ладно, — сказала она. — Сейчас устрою тебе постель.

И ушла в дом.

Оставшись один, Андрейка почувствовал себя неважно. Хлев при слабом свете фонаря казался совсем не таким, как всегда. Углы тонули в темноте, в стенах обнаружилось столько щелей, а раньше как будто ни одной он не замечал. Паутины такое было множество — откуда только взялась!