Актрисой по жизни. Забавно, как ты считаешь?

Уже неделю мы живем вне времени: куранты с башни Вестерторен сломались, и мы теперь ни днем ни ночью не знаем в точности, который час. Очень надеюсь, что нашим милым часам найдут замену.

Где бы я ни была — внизу или наверху — все с восхищением смотрят на мои ноги, обутые в необыкновенно шикарные (в эти-то времена) туфли. Мип купила их по случаю за 27,50 гульденов. Ярко-красные, замша с кожей и довольно высокий каблук. Хожу, как на ходулях, и кажется, что я гораздо выше, чем на самом деле.

Вчера у меня был несчастливый день. Началось с того, что я уколола большой палец толстой иголкой, да к тому же — ее тупым концом. В результате Марго одна чистила картошку, так что плохое обернулось и чем-то хорошим: я смогла, насколько позволял палец, заняться дневником. Потом я налетела головой на дверцу шкафа и упала почти навзничь. Шум, конечно, был изрядный, за что я получила очередной нагоняй. Мне не разрешили открыть кран, чтобы приложить холодное полотенце к ушибленному месту, так что хожу с огромной шишкой над правым глазом. В довершение всех бед я прищемила пылесосом мизинец правой ноги. Было больно, пошла кровь, но я, занятая другими своими бедами, не обратила на это особого внимания. И напрасно: мизинец воспалился, и теперь он обклеен всевозможными пластырями, из-за чего я не могу носить свои новые великолепные туфли.

Из-за Дюсселя мы в очередной раз подверглись опасности. Мип захватила по его просьбе запрещенную книгу — памфлет на Муссолини. По дороге на нее наехал эсэсовский мотоцикл. Мип вышла из себя и закричала: "Скоты!". А если бы ее задержали… И подумать страшно.

Анна.

Одно из наших обязательных повседневных занятий: чистка картофеля!

Кто-то приносит газеты, другой — ножи (для себя, конечно, самый лучший), третий — картошку, четвертый — воду.

Господин Дюссель приступает к делу: скребет не всегда идеально, но не прерываясь. Одновременно поглядывает по сторонам, наблюдая, работают ли другие так же тщательно, как он. А вот и нет!

Дюссель (с ужасным голландским произношением): "Анна, посмотри, я беру ножик и веду им сверху вниз… Нет, нет, не так… а так!".

"Господин Дюссель, я чищу, как мне удобно".

"Но это нерационально! Почему бы тебе не поучиться у меня? Хотя я, собственно, не вмешиваюсь, дело твое".

Мы продолжаем чистить, и я украдкой поглядываю на своего соседа. Он то и дело покачивает головой, вероятно, продолжает мысленно читать мне мораль.

Но молчит.

Чистим. Теперь я смотрю на папу, сидящего в другом конце комнаты. Для него чистка картошки — вовсе не скучная обязанность, а настоящее искусство. Когда папа читает, то на его лбу образуется характерная морщинка. А если он чистит картошку, бобы или другие овощи, то и этими делами поглощен полностью. Даже лицо у него становится по-настоящему картофельным, а очищенная им картошка выглядит замечательно. Да иначе и нельзя, если работаешь с таким лицом.

Я тружусь дальше: достаточно взглянуть на папу, и настроение уже поднимается. Госпожа ван Даан все пытается привлечь внимание Дюсселя.

Стреляет глазками, но доктору хоть бы что. Подмигивает, а Дюссель продолжает работу, не глядя на нее. Тогда она смеется, но тот по-прежнему невозмутим.

Мадам осталась ни с чем, тогда она меняет тактику. Царит недолгая тишина, потом раздается крик: "Путти, одень же фартук. Иначе завтра опять не удастся вывести пятна с твоего костюма!"

— Я ничего не испачкаю.

Снова тишина.

— Путти, почему бы тебе не присесть?

— Мне гораздо удобнее работать стоя!

Пауза.

— Ой, Путти, смотри — ты брызгаешь!

— Мамочка, я внимательно слежу за тем, что делаю.

Мадам ищет другую тему.

— Скажи, Путти, почему англичане сейчас не бомбят?

— Потому что плохая погода, Керли.

— Но вчера небо было ясным, а налетов тоже не было.

— Давай не будем об этом говорить.

— Почему? Говорить и высказывать свое мнение можно…

— Нет!

— Но почему нет?

— Замолчи, пожалуйста, мамулечка!

— А господин Франк всегда отвечает своей жене.

Ван Даан явно борется собой. Кажется, супруга затронула его больное место. А та продолжает ныть: "Наверно, высадки союзников нам не дождаться!".

Господин бледнеет. Госпожа замечает это, становится красной, однако продолжает: "Англичане ничего не добьются!" Тут чаша терпения переполняется:

"Да прекрати же, черт побери!".

Мама не может сдержать смеха, я стараюсь смотреть серьезно.

И такое повторяется почти ежедневно, если только супруги накануне серьезно не поссорились — тогда они упорно молчат.

Я должна принести еще картошки. Поднимаюсь на чердак, где Петер ищет блох у кота. Но мой приход отвлекает его, кот это замечает, вырывается и убегает через открытое окно. Петер чертыхается, а я смеюсь и ухожу.

Свободное время в Убежище.

Пол шестого:

Беп приходит сообщить, что работники покинули контору. Мы вместе поднимаемся наверх и угощаем ее чем-то вкусненьким. Не успеет Беп сесть, как госпожа ван Даан начинает приставать к ней с всевозможными просьбами: "Ах Беп, а еще мне хотелось бы…". Беп подмигивает мне, мадам не оставляет ни одного из наших гостей без просьб. Не удивительно, что они не очень охотно к нам заходят!

Без четверти шесть:

Беп уходит. Я спускаюсь на два этажа ниже, заглядываю на кухню, потом в директорский кабинет, открываю дверь погреба, чтобы впустить Муши поохотиться на мышей. Обойдя все помещения, устраиваюсь в кабинете Куглера.

Ван Даан просматривает все папки и ящики в поисках последней почты. Петер берет ключ от склада и уносит Моффи, Пим поднимает наверх пишущие машинки.

Марго ищет спокойное место для своей административной работы. Госпожа ван Даан ставит чайник, мама спускается вниз с кастрюлей картошки, в общем, все при деле.

Но вот Петер возвращается со склада. Наши помощники забыли оставить для нас хлеб! Приходится Петеру самому достать его из несгораемого шкафа конторы, который стоит в зале конторы. Чтобы его не заметили с улицы, он ползет, хватает хлеб и уже хочет уйти, но тут Муши прыгает через него и забирается под письменный стол. Петер ищет кота, и обнаружив, снова ползет и хватает за хвост. Муши шипит, Петер вздыхает, а что в результате? Кот усаживается перед окном, очень довольный, что ему так ловко удалось улизнуть. Петер использует последнее спасительное средство: заманивает Муши кусочком хлеба. Тот поддается соблазну, следует к двери, которую, наконец, удается захлопнуть.

Я наблюдаю за всем этим через щелку. Господин ван Даан выходит из себя и хлопает дверью: явно злится на забывчивость Куглера.

Снова шаги: входит Дюссель с видом хозяина, усаживается у окна, вынюхивает там что-то и начинает неудержимо чихать и кашлять: перец! Он направляется в главную контору, но его предупреждают, что шторы открыты: значит, нет доступа к почтовой бумаге. Дюссель удаляется с недовольным лицом.

Я и Марго обмениваемся взглядами. "Завтра письмо обожаемой супруге будет страничкой меньше", — шепчет она. Я киваю.

Слоновый топот на лестнице. Это Дюссель, который не может найти местечка, где бы утешиться.

Мы продолжаем свои занятия. Тук-тук-тук. Стучат три раза: зовут ужинать!

Понедельник, 23 августа 1943 г.

Пол девятого:

Марго и мама нервничают. "Шшш, папа тише. Пим! Отто! Пол девятого. Да сядь же наконец, и не включай кран! И не топай так!". Все эти предупреждения относятся к папе, который еще в ванной. Необходимо соблюдать полную тишину: не включать воду, не пользоваться туалетом, не ходить. Сотрудники конторы еще не пришли, но есть рабочие на складе, а слышимость там сейчас очень высокая.

В двадцать минут девятого приоткрывается дверь, и раздаются три стука — это значит, что Анне принесли кашу. Я беру блюдечко, похожее на собачью миску. Потом в бешеном темпе причесываюсь, убираю кровать и выношу ночной горшок. Тихо! Бой часов! Госпожа ван Даан сменяет туфли на тапочки, господин Чарли Чаплин тоже в тапках, все сидят смирно. Идеальная семейная картинка. Я читаю или что-то учу, как Марго и мама с папой. Папа со своим любимым Диккенсом и словарем сидит на краю полуразвалившейся кровати, матрас которой заменяют две перины ("Мне так очень удобно!"). Углубившись в чтение, он не смотрит по сторонам, иногда посмеивается, пытается поделиться впечатлениями с мамой, на что получает ответ: "У меня нет времени!" Папа явно разочарован, читает дальше, и когда ему что-то очень нравится, пытается снова: "Это ты обязательно должна прочесть, мамочка!". Мама сидит на раскладушке — читает, учит, шьет или вяжет — в зависимости от своего расписания. Вдруг ей что-то приходит в голову, и она тут же об этом сообщает: "Анна, имей в виду, что…" "Марго, запиши, пожалуйста…".