Сегодня днем мне удалось поймать Петера, и мы болтали примерно сорок пять минут. Петер не привык открыто говорить о себе, но все же постепенно расковывается. Я не знала, как лучше — уйти или остаться. Но мне так хочется помочь ему! Я рассказала ему о Беп и бестактности наших мам. А он пожаловался, что его отец и мать постоянно ссорятся: то о политике, то о сигаретах, то еще о чем-то. Как Петер не смущался, он признался мне, что с удовольствием не видел бы своих родителей года два. "Мой отец не такой обходительный, как кажется, но в вопросе с сигаретами, несомненно, права мама". Поговорили и о проблемах с моей мамой. А за папу он вступился горой и заявил, что считает его замечательным парнем!

Вечером, когда я закончила мыть посуду и сняла фартук, он подошел ко мне и попросил никому не рассказывать о нашем разговоре. Я пообещала, хотя уже рассказала Марго, но в ее молчании я абсолютно уверена.

"Что ты, Петер, — сказала я, — можешь не бояться. Я уже давно отвыкла сплетничать и никогда не передаю другим то, что узнала от тебя". Он был очень доволен. Я еще сказала, что у нас слишком много злословят, да и я сама не исключение. "Так считает Марго, и правильно: ведь я постоянно ругаю Дюсселя"

"И весьма справедливо!", — сказал Петер и покраснел, а я даже слегка смутилась от его искреннего комплимента.

Потом мы снова вернулись к теме «нижних» и «верхних». То, что наша семья не очень жалует его родителей, Петера удивило и огорчило. "Петер, — сказала я, — я с тобой совершенно откровенна. Почему же я стану скрывать это от тебя? Ведь мы признаем и свои собственные ошибки". И прибавила: "Я очень хочу помочь тебе. Ведь нелегко находиться между двух враждующих лагерей, хоть ты сам не признаешь этого".

"Что ж, я рад твоей помощи".

"Ты всегда можешь также доверяться моему папе, не сомневаясь, что все останется между вами".

"Да, я знаю, что он настоящий товарищ".

"Ведь ты любишь его, не правда ли?"

Петер кивнул, а я продолжала: "И он тебя тоже, я знаю точно!"

Петер покраснел, он явно был растроган: "Ты думаешь?"

"Да, это чувствуется, когда он говорит о тебе".

Тут явился ван Даан.

Петер тоже замечательный парень, как папа!

Анна Франк.

Пятница, 3 марта 1944 г.

Милая Китти,

Когда я сегодня вечером смотрела на горящую свечку, мне было так радостно и спокойно. Казалось, из огонька на меня смотрит бабушка, она меня защищает, оберегает и приносит мне радость. Но мои мысли были заняты кем-то другим,… Петером. Когда я сегодня днем пошла за картошкой, и с полной кастрюлей стояла наверху, он спросил меня: "Что ты делала целый день?". Я уселась на лестнице, и мы разговорились. В четверть шестого — через час после моего ухода наверх — картошка была доставлена на кухню. Петер в этот раз ни слова не сказал о своих родителях. Мы говорили о книгах и нашей прошлой жизни. О, какой у этого мальчика добрый взгляд, как бы мне не влюбиться в него.

Об этом он и сам заговорил сегодня вечером. Я пришла к нему после чистки картошки и сообщила, что мне ужасно жарко. И прибавила: "По тебе и Марго можно узнавать температуру. Когда тепло, вы красные, а если холодно — бледные".

"Влюбилась?" — спросил он.

"С чего это — влюбилась?" Мой ответ, точнее, вопрос прозвучал довольно невинно.

"А почему бы и нет?"

Но тут нас позвали есть.

Что он имел в виду? Сегодня я наконец спросила его, не очень ли докучаю ему болтовней. Он ответил: "Да нет, ничуть!". В какой степени этот ответ продиктован его тактичностью, не знаю.

Китти, я, действительно, похожа на влюбленную, которая только и говорит, что о своем милом. А Петер и вправду милый. Конечно только, если я ему тоже нравлюсь. Но я не котенок, которого можно схватить без перчаток. А он любит бывать один, и вообще, я понятия не имею, что он думает обо мне. В любом случае, мы сейчас узнали друг друга получше, и надеюсь, что еще что-то произойдет. И может быть, скорее, чем кажется! Несколько раз в день я встречаю его полный понимания взгляд, подмигиваю ему, и мы оба рады. Глупо судить о его чувствах, но почему-то я уверена, что наши мысли совпадают.

Анна.

Суббота, 4 марта 1944 г.

Дорогая Китти,

Уже месяцы не было такой субботы — совсем не скучной, грустной или унылой. А причина — Петер! Сегодня утром я поднялась на чердак, чтобы повесить там фартук. Папа как раз занимался с Петером французским и спросил меня, не хочу ли я присоединиться к ним. Я согласилась. Мы немного поговорили по-французски, и объяснила ему что-то из грамматики. Потом перешли к английскому. Папа почитал вслух из Диккенса, и я была на седьмом небе, потому что сидела на папином стуле рядом с Петером. Без четверти одиннадцатого я спустилась вниз, а когда в пол двенадцатого снова пришла на чердак, он уже ждал меня на лестнице. Мы болтали до без четверти час. При любой возможности, например, когда я после еды выхожу из комнаты, и никто нас не слышит, он говорит: "Пока, Анна, до скорого".

Я так рада! Может, он все-таки влюбился в меня? Как бы то ни было, он замечательный парень, и с ним можно славно поговорить!

Госпожа ван Даан одобряет наше общение, но вчера она спросила двусмысленно: "Могу я вам доверять?" "Конечно, — возмутилась я, — вы меня обижаете!". С утра до вечера я радуюсь встречам с Петером!

P.S. Совсем забыла: вчера намело полно снега. Но сегодня уже почти ничего не видно — все растаяло.

Анна Франк.

Понедельник, 6 марта 1944 г.

Дорогая Китти,

Не находишь ли ты преувеличенным, что после разговора с Петером о родителях я чувствую себя в какой-то степени ответственной за него? Думаю, что от ссор ван Даанов мне сейчас не менее больно, чем Петеру, но снова заговорить с ним об этом не решаюсь. Вдруг ему будет неприятно? Я ни в коем случае не хочу показаться нетактичной.

По лицу Петера заметно, что он так же много думает обо мне, как я о нем. Как я разозлилась вчера вечером, когда его мамаша насмешливо изрекла: "Мыслитель!". Петер смутился и покраснел, а я едва сдержалась.

Почему эти люди не могут промолчать? Больно видеть, как Петер одинок, и оставаться равнодушной. Чувствую, как невыносимы ему склоки в доме! Бедный Петер, как тебе нужна любовь!

Ужасно было слышать его заявление, что в друзьях он совсем не нуждается. Это заблуждение! Впрочем, думаю, что он и сам себе не верит. Он выставляет напоказ свое одиночество и наигранное равнодушие, чтобы не показать истинных чувств. Бедный Петер, как долго ты еще будешь играть эту роль? Она наверняка стоит тебе неимоверных усилий, что может закончиться гигантским взрывом! Петер, если бы я могла тебе помочь. Мы бы вместе положили конец нашему одиночеству!

Я много думаю, но говорю мало. Я рада, когда вижу его, и особенно, если тогда светит солнце. Вчера во время мытья головы я расшалилась, зная, что он сидит в соседней комнате. Ничего не могу с собой поделать: чем я тише и серьезнее в душе, тем более вызывающе себя веду! Кто первый увидит и сломает мой панцирь?

Все-таки хорошо, что у ван Даанов сын, а не дочка. С девочкой не было бы таких трудностей, но и не было бы прекрасных моментов!

Анна Франк.

P.S. Я с тобой совершенно откровенна, поэтому признаюсь, что живу только встречами с ним. Надеюсь, что и он их ждет, и радуюсь, если замечаю его редкие и неловкие попытки приблизиться ко мне. Мне кажется, что ему так же хочется выговориться, как мне. Он и не подозревает, как именно его неловкость и застенчивость трогают меня!

Вторник, 7 марта 1944 г.

Дорогая Китти,

Когда я думаю о моей жизни до 1942 года, то она кажется мне какой-то игрушечной. Анна Франк того беззаботного времени совсем не похожа на сегодняшнюю Анну, немало поумневшую. А как раньше все было просто и замечательно! Любимица учителей, избалована родителями, за каждым углом пять поклонников, не меньше двадцати подруг и знакомых, денег достаточно, сладостей без счета — что же нужно еще?