Анна Франк.

Воскресенье, 12 марта 1944 г.

Дорогая Китти,

Чем дальше, тем хуже. Со вчерашнего дня Петер на меня не смотрит, как будто за что-то сердится. Я, со всей стороны, из-за всех сил стараюсь не смотреть на него и говорить с ним как можно меньше. Но как это трудно! Что именно во мне привлекает его, а что отталкивает? Может, я преувеличиваю, он просто не в настроении, и завтра все будет нормально!

Самое трудное сейчас не показывать своих мучений и вести себя как ни в чем не бывало. Болтать, помогать по хозяйству, отдыхать и главное — быть веселой! Больше всего сейчас мне не хватает природы и возможности побыть одной так долго, как я этого захочу!

Ах, Китти, кажется, я все бросаю в одну кучу, но я совсем запуталась.

То мне его ужасно не хватает, и я не могу удержаться, чтобы не смотреть на него, а то я себя спрашиваю: на что он мне, собственно, сдался?!

День и ночь, всегда, когда я не сплю, меня не оставляют вопросы: "Не чересчур ли ты пристаешь к нему? Не слишком ли часто ходишь наверх? Может, не в меру много говоришь о серьезных вещах, которых он не хочет касаться?

Можешь ты ему вовсе не нравишься, и лишь вообразила весь сыр-бор? Но почему он так откровенен с тобой? А может, он сам потом об этом жалеет?" И еще много других вопросов.

Вчера днем я так расстроилась из-за плохих новостей с фронта, что заснула на диване. Мне хотелось забыться, чтобы не думать. Проспала до четырех и потом пошла к родителям. Было нелегко отвечать на мамины вопросы и объяснить папе, почему я вдруг заснула. Я отговорилась головной болью, и не солгала: моя голова, действительно болела… как-то изнутри.

Обычные люди, обычные девочки-подростки сочли бы меня занудой из-за моих бесконечных жалоб. Что ж, они правы, ведь я поверяю тебе все, что у меня на сердце, а потом до конца дня стараюсь быть решительной, веселой и самоуверенной, чтобы не терзаться бесконечными вопросами и сомнениями.

Марго очень добра со мной и явно рассчитывает на мою откровенность, но я просто не могу рассказать ей все. Она воспринимает меня всерьез, слишком всерьез, много думает о своей безрассудной сестренке и спрашивает себя: "Правдива ли она или разыгрывает комедию?".

Мы живем здесь слишком тесно, и мне не хотелось бы видеть доверенную моих тайн ежедневно. Когда же распутается этот клубок мыслей, и ко мне снова придут мир и покой?

Анна.

Вторник, 14 марта 1944 г.

Дорогая Китти,

Тебе, наверно, интересно узнать, что мы сегодня будем есть, хотя мне самой эта тема ужасно наскучила. В настоящий момент внизу работает уборщица, а я сижу за столом у ван Даанов, прижав к носу надушенный (еще до нашего заточения) носовой платок. Ты, наверно, не понимаешь — о чем я, поэтому начну с начала. Поскольку поставщики наших продуктовых талонов арестованы, у нас совсем не осталось масла. К тому же Мип и Кляйман больны, и Беп не может отлучиться из конторы за покупками. Настроение у нас ниже среднего, и еда соответствующая. Сегодня утром не было ни капли масла или маргарина. По утрам мы едим не жареную картошку, а кашу, которую госпожа ван Даан варит на молоке — из страха, что иначе мы умрем с голоду. На обед намечалось консервированное картофельное пюре, перемешанное с зеленой капустой (национальное голландское блюдо).

Вот зачем мне нужен носовой платок! Ты не представляешь себе, как отвратительно пахнет этот явно слишком долго хранившийся продукт! Вся комната пропахла смесью перезрелых слив, специй и гнилых яиц. Меня тошнит от идеи, что нам еще предстоит все это есть!

Кроме того, наша картошка заболела странной болезнью, и приходится сжигать ее ведрами в камине. Мы развлекаемся тем, что гадаем, чем же она в точности больна и пришли к выводу, что это смесь рака, оспы и кори.

Небольшое удовольствие сидеть здесь на четвертом году войны. Скорей бы все это кончилось!

Сказать по правде, еда не так уж меня бы занимала, если бы все остальное не было так мрачно. В этом и беда: мы уже не в состоянии выносить однообразное существование. Сейчас я приведу мнение пяти взрослых о нашем положении (дети не имеют права голоса, и в этот раз я не стала с этим спорить).

Госпожа ван Даан:

Работа поварихи мне уже давно наскучила, но сидеть сложа руки еще хуже.

Вот я и тружусь на кухне, но должна вам сказать: готовить без жира невозможно, и я просто заболеваю от ужасных запахов. А моя зарплата — лишь крики и неблагодарность. Я всегда была белой вороной и отдувалась за других.

А война, по-моему, стоит на месте, может, еще и немцы победят. Страшно боюсь, что мы здесь умрем с голоду, так что не спрашивайте, почему у меня плохое настроение.

Господин ван Даан:

Мне необходимо курить, курить, курить… Тогда все не так страшно: ни еда, ни политика, ни хандра Керли. Впрочем, Керли славная женщина. Если нет курева, я становлюсь больным, и мне нужно мясо. Все тогда кажется скверным и беспросветным, и мы страшно ссоримся. Нет, моя Керли удивительно глупа.

Госпожа Франк:

Еда, конечно, не самое главное, но я так мечтаю о кусочке ржаного хлеба, и вообще ужасно хочу есть. На месте госпожи ван Даан я бы давно положила конец бесконечному курению ее супруга. Впрочем, сейчас мне самой необходимо затянуться, моя голова распухла от проблем. Ван Дааны — ужасные люди. Англичане совершают ошибку за ошибкой, война все продолжается. Хорошо хоть, что мы не в Польше.

Господин Франк:

Все в порядке, и я ни в чем не нуждаюсь. Успокойтесь и наберитесь терпения. Дай-ка мне еще картошки, и я замолчу. Отложи из моей порции немного для Беп. Политика не стоит на месте, и мои ожидания самые оптимистические.

Господин Дюссель:

Я должен защитить диссертацию, все подготовить к сроку. Политикой я очень доволен, и уверен, что нас здесь не найдут. Я, я, я…!

Анна.

Четверг, 16 марта 1944 г.

Дорогая Китти,

Ох, хоть ненадолго отвлекусь от мрачных предсказаний. А они сегодня так и сыплются: "Если то и то произойдет, нам не справиться. А если такой-то и такой-то заболеет, мы окажемся в полной изоляции. И тогда…". "Что тогда" ты наверно догадываешься, поскольку хорошо знакома с жителями Убежища.

Эти бесконечные «если» вызваны тем, что господина Куглера на шесть дней вызвали на рытье окопы, у Беп тяжелая простуда, и вероятно, завтра она останется дома, Мип еще не оправилась от гриппа, а у Кляймана снова кровотечение, сопровождаемое обмороками. Воистину скорбный список!

По нашему мнению, Куглер должен был получить освобождение у надежного доктора и предъявить его в муниципалитете. Складские рабочие завтра свободны, и Беп будет в конторе одна. Если (снова если) она сляжет в постель, мы должны быть тихи, как мыши, чтобы нас, чего доброго, не услышал

Кег. В час зайдет Ян на полчасика, он у нас что-то вроде сторожа в зоопарке.

От Яна мы впервые за долгое время услышали новости из большого мира. Надо было видеть, как жадно мы его слушали. Ни дать, ни взять картинка "Бабушка рассказывает".

Ян, довольный благодарной публикой, болтал без умолку, и разумеется, прежде всего — о еде. Сейчас, во время болезни Мип для него готовит их знакомая, госпожа П. Позавчера и вчера он ел морковь с зеленым горошком, сегодня на обед — бобы, а завтра она сделает из картофеля и оставшейся моркови пюре. Мы спросили, что говорит доктор о Мип.

"Доктор?! — закричал Ян — Лучше не спрашивайте! Сегодня я позвонил ему с просьбой выписать лекарство против гриппа. Ответила ассистентка: "За рецептом можно прийти только в часы приема, между 8 и 9 утра". Если же ассистентку удается убедить, что грипп тебя совсем доконал, к телефону подходит сам врач. "Высунете язык и скажите ааа, — говорит он, — все ясно, по вашему ааа я констатирую красное горло. Зайдите за рецептом и возьмите в аптеке лекарство. До свидания! " И больше ничего не добьешься. Вот до чего дошли: лечат по телефону. Впрочем, не будем упрекать докторов, у них ведь только две руки, а от больных нет отбоя. Но мы посмеялись от души над рассказом Яна. Представляю, как выглядит комната ожидания у доктора. Недовольство против бесплатных пациентов теперь перекинулось на тех, кто с виду как будто не болен. На них бросают взгляды, явно выражающие: "А ты-то зачем явился сюда, пропустил бы вперед настоящих больных!"