Все те дни Макартур находился на Коррехидоре и осуществлял командование из-под земли.

После неудачного штурма Хомма подтянул на Батаан 2-й пехотный полк и перенес свой штаб на полуостров.

Бои шли до 22 января, после чего японцам удалось зайти одним батальоном по неприступным горам во фланг филиппинской дивизии, и, опасаясь окружения, Уэйнрайт приказал отступить. Но последующие действия японцев не дали результата, и к 30 января они не только застряли окончательно, но часть 65-й бригады попала в окружение.

9 февраля Хомма решил прекратить наступление, потому что его сил для преодоления фронта недоставало. В его докладе, отправленном в Ставку и вызвавшем там негодование, в частности говорилось: «Наши усилия овладеть первой линией обороны противника привели лишь к незначительному успеху... Мы, вопреки ожиданиям, понесли значительные потери. Дальнейшее продолжение наступления бесперспективно и приведет лишь к еще большим потерям и к ухудшению общей обстановки на филиппинском направлении..."

Неудача на Батаане вызвала тревогу в Ставке. Так быть не должно. Следует как можно скорее овладеть Филиппинами, без чего дальнейшее продвижение к югу становится опасным и проблематичным.

Срочно к Филиппинам двинулись транспорты с войсками из Японии и Китая. К началу апреля силы Хоммы на Батаане были усилены 4-й дивизией, тремя отдельными пехотными полками, полком горной артиллерии, полком 240-мм гаубиц и двумя эскадрильями бомбардировщиков.

Для защитников Батаана ничего сделано не было. Штаб Макартура находился в странном состоянии, словно пассивной обороной можно чего-то добиться. Ждали подкреплений из США, которые не прибывали.

Довольно выразительную картину состояния американских войск на Батаане рисует официальный британский труд «Образы войны (Действительная история Второй мировой войны)": «На Батаане война превратилась в бесконечную изматывающую осаду в джунглях. Для молодых американских солдат, выросших в чистом, гигиеническом мире, самым страшным стала зловонная грязь. Они существовали в окопах, покрытые потом, вшами и грязью. Окопы были окружены кучами дерьма, потому что все страдали от дизентерии и были так слабы, что не могли отползти от окопа, к тому же это могло обернуться смертью от снайперской пули. Не было ни лекарств, ни нормальной горячей пищи. Все голодали, паек измерялся тысячью калорий... разумеется, низко упала мораль и дисциплина, особенно после того, как сбежал Макартур».

Английский историк не упоминает при том, что в голоде не все были равны. Филиппинцев, которые составляли большинство защитников Батаана, почти совсем перестали кормить. Нельзя забывать, что в американской армии в те годы расистские взгляды были обычны и официальны. В том числе «цветным» не только нельзя было служить в одной части с белыми, но и столовые у них были раздельные. Разумеется, такое разделение не способствовало укреплению боевого духа. Так что превосходство американцев в численности измученных солдат еще не означало военного превосходства.

Положение наступающих было также незавидным. 65-я бригада уже потеряла значительную часть своего состава; кроме того, в армии Хоммы было более 10 тыс. больных малярией и дизентерией. Фактически наступление вели всего три батальона, и Хомма более всего опасался, что американцы узнают, как слабы японские части. В его штабе полагали, что, если прибегнуть к блокаде Батаана, американцы вскоре будут вынуждены сдаться, так как продовольствия и боеприпасов у них осталось немного. Однако в Токио ждали побед, и сам Тодзио прислал Хомме телеграмму, в которой корил его за медлительность.

13 января президент Кесон направил Рузвельту послание, в котором обвинял американское правительство в том, что оно не сдержало обещания защитить Филиппины. В письме Макартура, которое было приложено к посланию, говорилось: «Неужели в Вашингтоне уже решили, что филиппинский фронт не представляет важности в свете судеб войны, и неужели мы не можем рассчитывать на помощь извне до того, как будут истощены наши возможности обороняться?" Услышав через некоторое время по радио речь Рузвельта, в которой американский президент сообщал, сколько самолетов, орудий и иной техники отправляется из США в Европу, Кесон был взбешен. «Тридцать лет я трудился для моего народа. Теперь мои филиппинцы сражаются и умирают за флаг, который не делает ничего, чтобы их защитить, — заявил он генералу Макартуру. — Я полагаю, что мое дальнейшее пребывание на Коррехидоре теряет всякий смысл. Мне лучше вернуться в Манилу и сдаться в плен». Тогда же Кесона посетил лейтенант Акино, сын спикера Национальной ассамблеи, который рассказал, что филиппинские солдаты возмущены дискриминацией и требуют, чтобы их кормили так же, как и американцев. Кесон сейчас же потребовал, чтобы Макартур направил в Вашингтон его новое послание, в котором он обращался к Рузвельту с просьбой немедленно предоставить Филиппинам независимость, с тем чтобы они объявили себя нейтральной страной и потребовали вывода как японских, так и американских войск. Макартур, который, как отмечалось, также считал, что его оставили на произвол судьбы, охотно сделал это. Рузвельт, как и следовало ожидать, отклонил просьбу Кесона.

В феврале на Батаане наступило затишье. Генерал Хомма готовил свои войска к решающим боям. Медицинское обслуживание в японской армии улучшилось, болеть стали меньше. В то же время американцы и филиппинцы жестоко страдали от недоедания и от болезней. Только за первую неделю марта на Батаане в госпитали поступило 500 больных тропической дизентерией.

Генерал Макартур предпочитал не покидать безопасный туннель в Коррехидоре, лишь раз за четыре месяца он появился в штабе Уэйнрайта на Батаане и, побыв несколько минут, испарился. Зато все свои депеши в Вашингтон он подписывал: «Из блиндажа на Батаане».

Он отлично понимал, что Филиппины не получат подкреплений. Американская стратегия исключала их из списка приоритетов. Но для защитников Батаана Макартур выступал по радио с такими текстами: «Скоро придет помощь из Соединенных Штатов. Тысячи солдат и офицеров, сотни самолетов уже отправлены к нам... необходимо держаться, пока не придет помощь..."

Никаких попыток изменить ситуацию и перехватить инициативу у японцев Макартур не предпринимал. Зато внимательно изучал разведсводки и понимал, что скоро японцы вновь перейдут в наступление. Недаром на Филиппинах высаживались все новые японские части.

Более всего Макартур боялся попасть японцам в плен. Поэтому когда, по его мнению, до начала японского наступления времени не осталось, он принял неожиданное для всех, включая Вашингтон, решение. Он забрал семью, которая была с ним на Коррехидоре, ближайших своих помощников, и глубокой ночью 10 марта на торпедном катере умчался из крепости. На острове Минданао он пересел в бомбардировщик Б-17 и оказался в Австралии, откуда сообщил всему цивилизованному человечеству: «Президент Соединенных Штатов приказал мне прорваться сквозь японские линии обороны и проследовать из Коррехидора в Австралию с целью, как я понимаю, организации американского наступления против Японии. Первейшей его задачей будет освобождение Филиппин. Я прорвался и я вернусь!"

Бегство из крепости было обставлено как редкий по силе подвиг.

Вскоре с Филиппин американской разведкой были вывезены Кесон и Осменья, позднее организовавшие в США правительство Филиппин в изгнании.

Макартур был убежден, что в числе прочих обязанностей он сохранит общее командование над филиппинским фронтом. Но в Вашингтоне были недовольны ролью Макартура в последние месяцы и были убеждены, что Филиппины пали в значительной степени из-за ошибок Макартура. Однако из соображений пропагандистских, полагая, что критика Макартура во время войны вредна, его не стали даже открыто критиковать, но командование на Филиппинах от него отобрали, как бы демонстрируя этим недовольство президента. Макартуру пришлось проглотить эту пилюлю, тем более что командование было передано генералу Уэйнрайту, который оставался на Батаане и не помышлял о бегстве.