Теплая, с высоким небом и яркими звездами ночь плотно обступила Тимошку своими многочисленными запахами и шорохами, Тимошка же ничего не слышал и спал. Не видел Тимошка и бесшумно поднявшуюся луну, и проступившие из темноты засеребрившиеся деревья. На середине лунной дорожки выплыла Чапа и стала беззвучно играть в воде, кувыркаться, переворачиваться вверх светлеющим в лунном свете седым брюшком, - полнолуние всегда оказывало на нее магическое, возбуждающее действие. Чапа скользила по поверхности воды убыстряющимися кругами, нескончаемое количество раз выныривала столбиком, стараясь держаться лунной дорожки, перекувыркивалась и продолжала движение в обратную сторону. Она словно исполняла ритуальный танец. Это был танец благодарения, исполняемый в свой час любой жизнью на земле, и зверем, и птицей, деревом и рыбой, скромной травинкой и самым незаметным муравьем. Чапа ничего нового не открывала, зов лунной ночи властно притягивал ее, проникая в каждую клеточку ее тела, и, насквозь пронизанная серебристым сиянием, охваченная со всех сторон слепящим холодным пламенем, она растворялась в нем, став его неотъемлемой частью. Бесконечно и бесстрастно лился лунный свет, и ничто не нарушало таинства свершаемого обряда.

Измученный за день рухнувшими на него переживаниями, Тимошка крепко спал. Уже перед коротким, бесшумным летним рассветом он стал повизгивать во сне, ему приснился котенок Жужа, и Тимошка, не открывая глаз, усиленно задвигал ноздрями, глухо заворчал от возмущения. Котенок пропал, и запах его исчез, Тимошка успокоился, погружаясь в теплый, уютный мрак, но вскоре опять послышалось его неспокойное повизгивание, теперь ему приснилось, что Вася рядом, большая Васина рука у него, у Тимошки, на голове, в знак горячей признательности Тимошка потянулся лизнуть Васе подбородок и проснулся окончательно.

Солнце взошло, рядом с носом Тимошки лежал заветный кирпич, Тимошка глубоко втянул в себя несущий множество самых разных запахов и вестей резкий утренний воздух, с удовольствием с протяжным стоном зевнул, вылез из своего укрытия, шумно всем туловищем потянулся, встряхнулся и обмер. В двух шагах от него нахально и совсем по-хозяйски возился в траве еж Мишка. От вчерашних переживаний, от долгого напрасного многочасового бега в поисках Васи, от его отсутствия, от сосущей пустоты в желудке Тимошка проснулся в необычном для себя агрессивном и мрачном настроении. Он злобно бросился на ежа, стараясь ухватить его за нос, но еж Мишка, отыскивающий в раннее благодатное время вкусных червей, расползшихся в сырой траве, молниеносно свернулся клубком, зафыркал и, подпрыгнув, в свою очередь весь напрягся, чтобы уколоть Тимошку. В одно мгновение отпрянув, Тимошка припал к земле и стал ждать. Еж Мишка, озадаченный необычностью неожиданного утреннего нападения, лежал клубком, не шевелясь, терпения ему было не занимать. Лишь минут через десять он чуть-чуть расслабился и высунул из-под колючек кончик носика, неслышное дуновение воздуха над землей донесло до него запах хорошего гриба, росшего где-то неподалеку, где-то рядом с грибом затаилось и птичье гнездо. Но враг был рядом, и еж Мишка опять замер, он давно знал, что Тимошка самый обыкновенный бездельник и преследует его, вечно занятого и кормящегося тяжелым трудом, просто так, от вздорности характера. Тимошка не ел ни червей, ни жуков, ни лягушек, тем более грибов, и им, по сути дела, нечего было делить.

Совершенно неожиданно еж Мишка, развернувшись упругой пружиной, сделал несколько движений в сторону соблазнительного запаха и опять так же мгновенно свернулся в тугой клубок. Тимошка приподнял голову и ошарашенно заморгал, еж Мишка оставался, как ему показалось, неподвижен и все же сдвинулся несколько левее.

Опустив голову на лапы, Тимошка опять с напряжением принялся караулить каждое движение своего врага. Через несколько минут Мишка повторил маневр: неуловимо выбрав момент, он, просеменив с полметра, молниеносно свернулся в клубок и замер. На этот раз Тимошка не позволил себе дремать, в ответ на жульничество ежа угрожающе припал на лапы и ожесточенно залаял, но через минуту еж Мишка опять передвинулся в нужном ему направлении. С подобным коварством ежа Тимошка сталкивался впервые, уже чувствуя свое поражение, он теперь не лаял, а лишь понуро переходил за ежом Мишкой на новое место, ожидая, что же последует дальше. Добравшись до гриба, плотного трехдневного боровичка, уже темноголового, с уходящей в травянистую землю крепкой толстенькой ножкой, еж Мишка свернулся плотным клубком и, казалось, умер, свою законную добычу, находящуюся теперь совершенно рядом, он не уступил бы ни за что. Тимошка подождал, подождал и, не видя ничего для себя интересного, показывая, что ему совершенно безразличен и еж Мишка, и его пакостные проделки, равнодушно, с хрустом зевнул. Затем привычно поднял ногу у старой березы и затрусил к дому, успевая на ходу узнать множество новостей, хотя все они были второстепенными и не требовали глубокого и подробного изучения. В воздухе стоял дружный гул шмелей и пчел, над зеленым ковром травы беспорядочно мелькали разноцветные бабочки, над озером дрожали, поджидая добычу, большие зеленокрылые стрекозы.

Тимошка вихрем налетел на Семеновну, отворившую дверь на маленькую летнюю веранду, от радостного изумления она даже выронила глубокую тарелку со взбитыми сливками для лакомого блюда, называемого кокпуфтель (даже ученый Вася, сколько ни старался, не мог докопаться до происхождения диковинного, на немецкий лад, слова, по уверению Семеновны, она сама изобрела к назвала сладкое блюдо). Тарелка разлетелась вдребезги, ее содержимое растеклось по полу веранды, но Семеновна даже не обратила на это внимания.

- Тимошка, негодник! - Семеновна сморщилась от переполнявших ее чувств всем своим маленьким, похожим на печеное яблоко, лицом.

Тимошка запрыгал вокруг нее, восторженно повторяя:

"Ах! ах! ах! ах!", энергично пытаясь лизнуть ее в лицо: Семеновна от подступившей слабости опустилась на ступеньку, они дружески обнялись, и Тимошка, выражая крайнюю степень восторга, энергично облизал ей щеки и подбородок, продолжая повторять свое "ах! ах! ах!". Несколько успокоившись, Семеновна привстала и подложила под себя дощечку-ступенька была холодной и сырой от росы, Тимошка не отводил глаз от ее сморщенного лица.

- А я стою, готовлю кокпуфтель, - сказала Семеновна, - а у самой руки трясутся. Ну что я, думаю, Васе скажу, коли ты, Тимошка, пропадешь совсем?

Услышав дорогое имя, Тимошка оглянулся и, не обращая внимания на вкусные, густо растекавшиеся по полу сливки, бросился к полуоткрытой двери в дом, и, не успела Семеновна задержать его, ударом лапы открыл дверь о комнату-Олега и бросился к его кровати, весело помахивая хвостом. Олег спал, лицо у него было напряженным и беспокойным, сильно хмуря брови, он видел удивительный сон: догоняя Тимошку, он только-только выбрался из дремучего леса с синими стволами деревьев и ярко-желтой листвой.

Тимошка рванулся к нему поздороваться и в последнюю минуту передумал, Олег лежал по-прежнему с закрытыми глазами, а будить детей по утрам не разрешалось, Тимошка, высунув от волнения язык, тяжело и часто подышал и, прежде чем успела подоспеть Семеновна, отправился проведать Дашу. Замерев у. порога, он с грустной ненавистью смотрел на котенка Жужу, выгнувшего спину дугой на кроватке у девочки и беззвучно шипевшего в устрашение Тимошки, - сама Даша, так же как и ее брат, крепко спала. В порыве радости от встречи с обожаемыми существами, ставшими еще дороже после пережитого дня и темноты ночи, Тимошка совсем забыл о существовании отвратительного и презираемого котенка Жужи, и вот теперь тот опять топорщился и шипел, наглядно доказывая Тимошке коварство и неразумность жизни.

Появилась запыхавшаяся Семеновна и трагическим шепотом позвала Тимошку из комнаты, опустив голову и стараясь не глядеть на нее, Тимошка повернулся, опустил хвост и понуро вышел. Семеновна не успела захлопнуть перед ним дверь в сад. Тимошка протрусил к озеру в сопровождении уговаривающей его Семеновны, спустился на мостки и лег, положив голову на лапы. Семеновна на мостки не пошла, а устроилась на любимой Васиной скамейке, сторожа каждое движение Тимошки.