- Я тебе верю, боярин, - сказал на это Никифор, - но на кого встал Киев, я сказать не смею. Неужели ты думаешь, что мы сунулись в воду, не спросясь броду? В Киеве мы припасли себе немало друзей, пока вы искали себе друзей в Полоцке, и если Киев встанет, то за князя Святослава, а никак не за Изяслава. Нет, боюсь, что вам одна дорога и осталась.

- Ну, в Польшу-то мы еще погодим! - отвечал, немного подумав, боярин Тукы. - Мы еще в Полоцке попробуем да в Новгороде: земля у нас еще велика. Ведь не раз в старину бывало, что Новгород сажал князей в Киеве.

- Ну что же? Скатертью дорога, - сказал Никифор. - У нас в Полоцке нет друзей, это я тебе по правде скажу, да с князем Всеславом и мудрено дружить: сам с воробья, а сердце с кошку. А в Новгород вам не дорога. С тех пор как там сидит Глеб Святославич, мы хорошо водились с Новгородом, и там посаднику боярину уже известно, что как только Святослав сядет в Киеве, так присягнет на Ярославовых грамотах и три года с Новгорода ни гривны не возьмет.

- Да, хорошо обработали! - сказал Тукы, понимавший, что его князю ничего больше не оставалось, как бежать в Польшу. - Стало быть, обработали, обошли, обложили, со всех сторон обрезали. В науку бы мне следовало идти, боярин, в греческую науку. Да жаль, поздненько, особенно потому, что наука не пиво, в рот не вольешь...

Бояре простились по-приятельски и разъехались каждый в свою сторону, чтобы исполнить возложенные на них поручения. Тукы выторговал Изяславу целую неделю на то, чтобы собраться и не торопясь выехать. Изяслав воспользовался этим, забрав всю свою казну, не оставил ни гривны, ни горностаевой шкурки и выступил в Польшу с сыновьями и с огромным обозом, говоря: с золотом добуду себе дружину.

В Польше его встретили не очень-то дружелюбно: была война с чехами, а с чешским Вратиславом потруднее было справиться, чем с киевским Всеславом. Кроме того, польские бояре сердиты были на Изяслава за то, что в прошлый поход он не дал им добраться до Киева и воротил с дороги, так что они ничего не успели пограбить за свои труды. Но Изяслав не унывал: он надеялся на свою громадную казну, а еще больше на переговоры и долго торговался с боярами, которые не соглашались на новый поход в Киев. Он им давал меха, серебро, золото; они благодарили его, а все-таки не шли. Некоторые из них говорили даже, что по-настоящему все его добро принадлежит им, потому что они посадили его в Киеве и дали ему средство нажить всю эту благодать. Он отшучивался, ловко продолжал переговоры и, уговорившись о цене помощи, отдал королю и боярам почти все, что у него было.

Его опять поблагодарили, сказали, что этого совершенно довольно за прошлый поход, а за новый следует с него получить, и теперь же, вперед, еще столько же.

Потеряв все, князь Изяслав бранил короля, бранил бояр, называл их разбойниками, которые ограбили заезжего гостя.

Король Болеслав, занятый опасною войною, "указал ему путь от себя", то есть просто попросил его уехать, куда ему будет угодно.

В страшной досаде, почти в бешенстве, возвратился он в дом, который нанимал для себя и своего семейства; застав Тукы за чтением списка русского княжеского рода, вырвал у него из рук свиток, смял и бросил на пол.

- Что ты, старый дурень, тут рассматриваешь эту негодную грамоту! вскричал он в великом гневе. - Все пропало! Понимаешь ли ты, все пропало!

- Видно, моего бедного друга очень рассердили ляхи, - сказал спокойно Тукы, - если он решился обидеть старого и верного друга. И как это все пропало, когда головы наши еще на плечах? И что же? Король не хочет найти управу на своих бояр? Княгиня Вышеслава ничем пособить не может? Так неужели же мы сами на короля Болеслава управы не найдем? А на что же тогда в немецкой земле император? Старый маркграф Саксонский проводит нас до самого Майнца и покажет дорогу к молодому императору. Говорят, Генрих IV теперь поправил свои дела и взял власть в руки как следует.

Изяслав смотрел на своего боярина с изумлением, а потом бросился его целовать.

- Вот умница-то! Экое сокровище Бог мне послал! Миленький Тукушка! Тебя озолотить надо! Тебе надо Вышгород отдать в вечное владение! Ведь дал же Господь одному человеку палату ума!.. Голубчик, едем! Когда ты видел маркграфа Саксонского? Сбегай к нему, дружище!..

Через несколько дней князь Изяслав выехал в Майнц жаловаться немецкому императору на братьев, которые выгнали его из Киева, и на польского короля, который обобрал его чуть не до нитки. В ту дальнюю пору немецкие земли были так же дики и так же мало населены, как и наши, и бедность была такая же, как у нас.

Когда Изяслав посмотрел, как живет в своем дворце немецкий император, то крепче прежнего пожалел о своем высоком тереме, о своем милом Киеве, против которого Майнц был жалкой деревушкой.

Из жалких остатков казны Изяслава набрали кое-какой мелочи, поднесли императору в виде дара, и эти жалкие крохи показались ему таким огромным богатством, что он стал завидовать русскому князю.

Снарядил император посольство, выбрал послом человека, уже бывавшего в Русской земле, именно Бурхарда, родного брата Оды, которая еще при Ярославе вышла замуж за Вячеслава Ярославича. Бурхард провожал тогда молодую княжну в Русскую землю, и ему понравилось тамошнее широкое житье. Когда он уехал, Изяслав стал считать дни, чуть ли не часы, мысленно представляя, где в настоящий момент могло находиться посольство. И в этом помогал ему боярин Тукы и доставлял князю несказанное удовольствие, когда по его расчетам получалось, что Бурхард отъехал дальше, нежели предполагал князь.

Но по мере того как истекало время и можно было ожидать возвращения императорского посольства, Изяслав терял надежду. Ему приходило в голову, что брат Святослав, пожалуй, не послушается императора.

Генрих IV написал ему на латинском языке строгую грамоту, велел отдать Изяславу Киев и грозил в случае неповиновения послать войско, храброе и непобедимое. Но как же этому быть? Войску императорскому надо будет пройти через польские земли, а король не пустит. Император благоволит к Вратиславу Чешскому, а король Болеслав II с ним воюет как ни в чем не бывало, да еще побивает его. Да испугается ли Святослав императорской угрозы?

- Ничего, брат Тукы, из этого не выйдет, - говорил в унынии Изяслав, - Русская земля далеко, войско императорское туда не пойдет, напрасно ты втянул меня в это скитание по чужим порогам. И мне, русскому князю, не пристало стоять у императорского престола с разными там немецкими курфюрстами и маркграфами. Не ляжет ли на тебя, дружище, великий грех? Ведь мы признали себя почти что подданными императора, его подручными. Что, как брат Святослав еще посмеется над этим да скажет, пусть Изяслав будет немецким подданным, а Русской земли императору не достать, как месяца на небе?

- Это, князь, не беда, - отвечал Тукы, - это все только для виду делается, и если ты постоишь у ступеней Генрихова престола, то это только на время, это одни переговоры, а с переговора - что взять, сам ты знаешь. Вернемся в Киев, так не бойсь, никому не поклонимся... А если император нам не пособит, то мы найдем управу и на него. В Риме есть папа, а Григорий VII шутить не любит: прикажет, так против него здесь никто слова не пикнет.

- Ну нет, к папе-то я уж не поеду: ему надо туфлю целовать, а у меня на это, хоть и для виду, как ты говоришь, спина не согнется. Папа, это не то что император. Ему уступи мизинец, так он и руку к себе потащит, и человека, и всю его землю оседлает и поедет, как будто так и надобно...

- Правда твоя, князь, - сказал Тукы. - С папой Григорием надо будет поосторожней обращаться, но тебе самому можно в Рим не ехать. Пошли меня с князем Ярополком Изяславичем. Мы ему и туфлю поцелуем, и все штуки проделаем, и это все с нас сойдет как с гуся вода. Конечно, он на нас и не взглянет, если мы ему не покоримся, а как признаем его главой, посмотрим, как обрадуется, как в Святую землю народ пошлет, только чтобы посадить новообращенного князя...