Високосный 1996-й год. Российская провинция.

Время, когда, одичавшая за семьдесят лет голода и жадная до духовности, страна кинулась жрать всё без разбора. Ветхие пуританские годы, в которые, звучавшее в радиоэфире слово «секс» пахло экстремизмом. Эпоха, набившая денежными купюрами кулаки вчерашних рок-бунтарей, безвозвратно утянув их в трясину сверкающего гелем для волос мейнстрима. Когда безбрежная свобода, смерчем вырвавшись из подвалов со звуками барабанов и гитарного драйва, прекратила войну людей и рок-н-ролльщиков, в каждом городе бывшего советского отечества оставались те, чья война продолжалась.

Неформалы  роились в городах с двумя кнопками на телевизоре и тремя – на радиоприёмнике, редко переваливая за четырёхзначное количество. Они не смотрели MTV и не задумывались над тем, что же имел в виду уральский розовощёкий эстет, из каждого второго динамика страны именуя себя гетеросексуалистом. Они носили косухи и практиковали пирсинг, рискуя лишиться за подобные опознавательные знаки здоровья и жизни – в отличие от столичных brothers in arms. Музыка самого бесталанного из них в честности своей разделывала под кокос тысячу топовых лонгплеев. Ни секунды не задумывавшихся над выбором «свобода или жизнь», их жизнь сама служила прямым ответом, заталкивая их андеграунд в андеграунд.

Все персонажи и события реальны, любое совпадение с вымышленными лицами  и ситуациями является случайным.

Звонок взорвал сон.

Рука пьяной змеёй выскользнула из-под одеяла и с третьей попытки нащупала трубку надрывающегося телефона.

– Ммм… Алло.

– Алло, Бес! – вздребезжал пейджером взволнованный голос.

– Ну.

– Это я, Дуст! Алло! Слышь?!

– Говори уже.

– Я, это… У нас тут… Короче, Костяна подрезали. Дуй сюда пулей!

Остатки сна разлетелись в секунду.

– Вы где?!

– В первой!

– Бегу!

Спотыкаясь и скользя по паркету, одетый ещё со вчерашнего утра, Гарик подбежал к тумбочке в прихожей и худой рукой сгрёб с неё ключи. Надел тёртую косуху, запрыгнул в кеды и похлопал себя по карманам, – сигареты, зажигалка, нож-бабочка, деньги, гоп-пачка, – распахнул дверь и выбежал из квартиры, на ходу натягивая на косматую голову вязаную шапку-буратинку с вышитым пацификом на лбу.

Возле подъезда тёрлась сизая компания соседей-старшеклассников. От них круглосуточно и круглогодично разило «Моментом».

– Э, слышь! Ессигарета? – бессмысленные глаза впёрлись Гарику в лицо.

Он торопливо достал гоп-пачку, раскрыл её и показал руке с разбитыми костяшками.

– С-с-слышь, а можно парочку, да?

И, не дожидаясь ответа, сизый неторопливо выцарапал разом пять сигарет, презрительно поморщился на косуху и отвернулся к своим, до зеркальности похожим на него.

Гарик вывернул из двора и перебежал на солнечную сторону улицы, бурлящей грязью весны. Несмотря на март, солнце уже припекало. Сугробы скукоживались и ручьились в общее журчание тепла, уменьшаясь в размерах с невероятной быстротечностью. Запах весны туманил голову и подогревал чувство жизни.

Путь до больницы занял бы десять минут, но Гарик свернул в парк, максимально его укорачивая.

Вдоль центральной аллеи, усаженной с обеих сторон когтистыми яблонями, сосали утреннее пиво рослые молодые люди в кепках-уточках, компаниями по два-три человека. Водрузившись на лавочные спинки, они щёлкали семечки и сплёвывали шелуху по разным сторонам насестов, помечая рамки личного пространства. Глаза их напоминали немытые окна. Две компании медитировали в начале аллеи, одна – в конце.

Гарик ступил на асфальт аллеи. Ближняя троица повернула в его сторону мутные стёкла глаз и вдруг разразилась хохотом, от удовольствия запрокидывая головы. С одного свалилась кепка, и он суетливо умолк, поднимая и заботливо отряхивая её от грязи. Двое других, смотревших напротив, распечатывали «Беломор». Один рефлекторно дёрнулся в сторону идущего, но, поёрзав глазами, глухим выстрелом выплюнул табак из беломорины и потерял интерес к неформалу, сосредоточившись на косяке. Гарик прошёл мимо и исподлобья оценил компанию в конце аллеи.

Их было трое. Привлечённые гоготом предыдущих, они скинулись с насеста и вразвалочку прошагали на середину асфальта. Крепыш с ярко-багровым лицом занял центр аллеи, держа кулаки в карманах спортивных штанов с белыми лампасами. Замедляя шаг, Гарик нащупал в правом кармане «бабочку» и взял влево, чтобы обойти, но багровый, будто его кольнули, сорвался с уверенной стойки и, семеня, подбежал к Гарику.

– Э! Э-э-э, слышь, мль! Стой, стой. Притормози.

Гарик притормозил. Краснолицый брезгливо смерил его глазами, похожими на пуговицы, и вяло произнёс:

– Слышь, чё. Это… – Он поразмыслил. – Дай сигарету.

Гарик вынул из левого кармана гоп-пачку и устало подумал: «И почему у них всегда рожи такие, будто только что из бани… Точно фонари, хоть путь в ночи освещай». Багровый взял пачку исколотыми пальцами, прикурил, молча выдал по сигарете двум остальным, тут же заложившим их за уши, и сам затолкнул пачку обратно в косуху. Обшарил карман изнутри и вынул клешню. Гарик расслабленно выдохнул и посягнул продолжить путь, но в плечо его уверенно упёрлась ладонь:

– Стой, стой, мль. Погоди.

Багровый достал из штанов горсть семечек, щёлкнул и сплюнул.

– А ты чё, это… Меломан что ли?

Последнее слово он произнёс почти по слогам, вкладывая в него какую-то особую значительность.

– Ну да.

– Ммм, – удовлетворился ответом багровый.

У него явно была масса свободного времени.

– А у тя, слышь, это… Какое погонялово?

– Гарик.

– Чё?

– Гарик!

Мутные пуговицы угрожающе выпучились на ярко-багровом фоне:

– Слышь, чушок, – прорезался внезапный голос, – я тя спрашиваю про погонялово, мль! Ну, типа, как тя там в этой вашей тусовке кличут? Ну, Череп, там, или Вурдалак, или Мудак? Вы же это…

Он оскалил зубы и, выставив из кулака указательный палец с мизинцем, обнаруживая чувство ритма, синхронно потряс рукой и бритостью макушки.

– Вы же, типа, это… Хэви-метал, да? Все дела, мль. Да?

– Да.

Краснолицый замер, ещё больше выпучил глаза и прогаркал Гарику в лицо:

– Чё ты дакаешь! Я грю, звать тя как, чертила?!

В нос Гарику смрадно ударило кислой смесью дрянного пива и анаши.

– Бес.

Тройной гогот разразился на весь парк такими децибелами, что стая голубей, мирно пасшаяся неподалёку, в панике сорвалась и разлетелась по деревьям. Двое оказались сзади и заходились в истерике, хлопая себя ладонями по коленям и окружая. Глаза Гарика задвигались, тело выпрямилось, рука в кармане вцепилась в «бабочку».

– Кто-кто ты? – перешёл на ультразвук краснолицый. – Бес? Чёрт ты лысый, блядь!

И кулак врезался неформалу в живот. Дыхание перехватило, рука вылетела из кармана, оставив нож внутри. Гарик скрючился, но не успел издать и звука, как тут же получил второй удар – по тыльной стороне колена – от кого-то сзади. Он повалился на землю и прерывисто захрипел. Прижал колени к груди, закрыл виски ладонями и приготовился. Но кроме очередного залпа крякающего хохота больше ничего не произошло.

Гогот прекратился удивительно внезапно и почти сразу. Троица вернулась на скамейку, «псссс» – открыла пиво, молча отхлебнула по очереди и затрещала семечками, внезапно утратив интерес к физическим упражнениям.

Гарик поднялся, зная, что больше ничего не последует, и, прихрамывая, побрёл в конец парка.

Покинув парк, он пересёк улицу, и перед ним выросло шестиэтажное серое здание с обшарпанным фасадом. На табличке центрального входа значилось: «Первая городская больница города Градска».

У входа – худощаво и небрито – вертелся человек с сигаретой в зубах и яркими фингалами под глазами. На нём болтался чёрный балахон с надписью «ДДТ». Бандана пестрела анархистской символикой и буквами «Г» и «О». Разглядев Гарика, он отбросил сигарету и в три прыжка оказался рядом. Они поприветствовали друг друга хлёстким аплодисментом.