– Хреново я себя чувствую. – Мастер часто и с хрипом дышал, из огромной раны в паху, которую Глостер, делая искусственное дыхание, даже не заметил, толчками изливалась чёрная, отвратительно пахнущая медью, кровь, – Немного мне осталось. Поэтому слушай и не перебивай!

Глостер, уже не сдерживая слёз, только кивнул: знал, что никакие убеждения в том, что «всё будет в порядке!», не помогут. Рафаил – не дурак. И всё понимает.

– Отрежь ухо паррота. Дойди до Уфигора. Покажи мэру и жрецам. Расскажи – всё, что видел, и… Всё, что я тебе рассказал. Пусть потом пришлют кого-нибудь забрать моё тело. Похороните меня по-людски. Уж больно не охота, чтоб тело досталось волкольвам или парротам… Потом пусть разошлют гонцов во все наши поселе…

Глостер вскрикнул: изо рта Рафаила излился фонтан крови, и Мастер умолк. Дыхание, до этого воздымавшее крепкую грудь, прервалось. Грудь опустилась.

Остались только глаза: ненависть и сила, горевшие в них, потускнели. Но не пропали полностью! Глостер знал: таких не может сломить даже смерть!

Тело Мастера вдруг словно зашевелилось, даже чуть приподнялось над землёй. Глостер протёр глаза: что за!..

Изо рта Рафаила пошёл как бы – не то – дым, не то – туман!

Облако не поднялось в воздух, как можно было бы подумать, а стекло вниз, в сторону, словно наливаясь красками и мощью. Глостер молчал, застыв словно в трансе – после дроверов и паррота его, как он наивно думал, мало что могло бы удивить или испугать. Но…

Но из облака, словно затвердевшего и сильно увеличившегося в размере, как-то незаметно сформировалось до боли, до трепета, знакомое тело: то самое, что было выжжено теперь на его правом предплечьи!..

– Приветствую тебя, о Каризах великий! – Глостер выдохнул это словно в забытьи, воздев очи кверху – туда, где в трёх его ростах от земли, находилась голова его Божества-покровителя.

– Приветствую и тебя, Глостер, сын Питера и внук Ольгерда. Жаль, что приходится покидать тебя, оставляя в одиночестве, так рано. Я бы мог… Ещё помочь. – голос Каризаха оказался тем самым. Голосом Рафаила, – Но – не судьба!

– Как это – не судьба?.. Ты же, о Великий – Бог! И можешь повелевать…

– Нет, Глостер. Не могу. Спасти тебя от смерти, как своего адепта – да. Но – не Рафаила. И – не жителей вашей деревни. Им было предначертано стать… Жертвами.

– Но… Прости за дерзкий вопрос, о Великий – кем?! Кем предначертано?!

– На этот вопрос, Глостер, я не могу тебе ответить. Не потому, что не хочу – но потому что ты не поймёшь ответа! То, что предопределяет те, или иные события в этом Мире – вне твоего, да и других людей, понимания. И не нужно вам знать это.

Поэтому просто удовольствуйся тем, что жив, и сделай то, что завещал тебе носитель этого тела – Каризах одним из щупалец указал на тело неподвижно лежащее у его ног, – потому что именно таков удел погибших. Служить предупреждением.

Глостер запоздало спохватился: упал на колени:

– Я всё сделаю, о Великий Покровитель!

– Отлично. Знай вот что: я приметил тебя. Как мужественного и не теряющего голову в критические моменты, мужчину. Настоящего воина. И постараюсь и в дальнейшем помогать. Разумеется, пока это в моих силах. И возможностях.

Прощай.

– Прощайте, о Покровитель!.. И… Спасибо!

Пока пытающийся осмыслить дикость ситуации Глостер смотрел, как быстро удаляется, не то – ползя, не то – паря над поверхностью травы и отмели ужасно выглядящее даже сзади тело Каризаха, оранжево-розовый краешек солнца показался из-за горизонта.

И когда огромная масса монстра-божества скрылось в водах Чудь-озера, громко булькнув, обдав огромным валом прибрежные кусты, и оставив на поверхности лишь расходящиеся быстро гаснущие круги, Глостер глубоко вздохнул. Затем застонал, позволил мышцам расслабиться, и грохнулся в обморок.

Без сознания он пробыл явно недолго: багровое солнце ещё только-только отделилось от кромки горизонта.

Нельзя лежать! Нужно вставать! У него есть обязанности!

Во имя Рафаила, во имя своей, пусть не всегда любящей и понимавшей его Семьи, во имя растерзанных односельчан. Да и во имя тысяч жизней – тех детей, женщин, стариков, что ещё не подозревают о нависшей угрозе – он должен!..

Должен дойти. И предупредить.

Иначе…

Что может случиться, если будет «иначе», Глостер даже представлять не хотел.

Мэр долго рассматривал ухо.

Грозно поглядывал и на Глостера и на страшную диковину.

Ни Глостер, ни диковина не сгинули в «тартарары», как мэру, возможно, хотелось.

Пожилой мужчина буркнул:

– Садись! – указав на длинную скамью у простого деревянного стола горницы. Подошёл к двери, крикнул: «Агафья!»

Вбежал, впрочем, подросток – лет десяти. Мэр что-то пошептал тому в ухо, иногда свирепо поглядывая на Глостера. Подросток же взора с Глостера вообще не сводил, расширив глаза так, словно перед ним легендарный Хурракан, явившийся во плоти.

Подросток, пробормотав «слушаюсь, о господин мэр!» убежал, и буквально сразу же в горницу вошёл молодой парень – Глостер мог бы поспорить, не больше чем на пару лет старше его самого. Подросток ничего не сказал, но на Глостера смотрел очень… Странно. Мэр отозвал его куда-то в угол, и с полминуты что-то шептал и ему. Подросток, снова зыркнув на Глостера хмурым прищуром карих глаз, кивнул, и так же молча вышел.

Буквально сразу же, словно только и ждала ухода парня, вошла и Агафья. Мэр, соблюдая традицию, пошептал на ухо и женщине, свои эмоции на лице никак, впрочем, не проявившей. Пока вновь вошедшая в комнату женщина с дымящейся миской не поставила её на стол, никто не произнёс ни слова. Мэр смотрел в окошко, заложив руки за спину, Глостер сидел где усадили.

– Ешь! – тон повелительный. Ну, на то мэр – и мэр…

Пока Глостер жадно поглощал кашу из гречихи, которую перед ним поставила пожилая скрюченная годами и радикулитом женщина, в горницу набились все, кто отвечал за нормальную жизнь в Уфигоре: воевода с помощниками, главы Цехов. Мастера и простые воины толпились за окнами, которые мэр приказал открыть, очевидно, чтоб провеетрить комнату после сна. Ну, и, похоже, чтоб всем было видно Глостера.

Глостер отложил ложку:

– Благодарю за пищу, господин мэр.

Мэр повернулся от окна. На лице, впрочем, ничего прочесть было нельзя:

– Глостер из Раздола. Я прошу тебя и всех, кто здесь собрался, выйти к людям.

Они все неторопливо вышли и встали на высокое и широкое крыльцо мэровской резиденции. Мэр сказал:

– А теперь Глостер, сын Питера, внук Ольгерда, повтори то, что случилось с тобой: так, чтоб слышали все. – при виде Глостера люди загудели было, но слова мэра заставили всех очень быстро умолкнуть: похоже, дисциплина в поселении поддерживалась на должном уровне.

Глостер прочистил горло, чтоб не першило после каши.

Рассказывал громко, старался, чтоб голос не дрожал: эту же историю, собственно, он повторял уже в третий раз – поэтому не прерывался, мучимый раздирающими сердце воспоминаниями, и говорил чётко. Правда, о страшной встрече со своим покровителем, и о том, что тот сказал, Глостер опять даже не заикался: понимал, что это вызовет ещё больше недоверия к его словам.

– Я не верю ни единому слову этого сопляка! Всё это – просто ловкая брехня, чтоб мы все занялись изготовлением стрел и прочей …ерни, о которой он тут говорил, а соседи или готы нападут на нас каким-то совершенно новым, хитрым, способом! – Воевода стоял справа от мэра, руки – в боки, голос, вроде, особо не напрягал, но тот чётко разносился, Глостер мог бы поспорить – по всем улицам!

Мэр спросил:

– Кто ещё не верит рассказу Глостера из Раздола, и принесённому им доказательству? – он потряс в воздухе ухом, которое размером превосходило заслонку печи.

Поднялось несколько рук – в-основном, воинов и дальноразведчиков. (Ну, это-то понятно! Какой из них поверит, что такое могло проскочить мимо их внимательных глаз!) Глостер развернулся к воеводе: