Девушка к счастью, действительно словно очнулась:

– Если он ещё жив, то с удовольствием примет меня. Он поклоняется Мирте Пресветлому, а не Нэссу и Тимуде.

У Конана словно гора с плеч свалилась: хвала этому самому Мирте Пресветлому, ему не придётся ломать голову, как посадить на очередной трон очередную жертву колдовства или заговора! Зато…

– Так, получается, твой получивший новое имя, и «избранный», отец, должен был участвовать в твоём убийстве, и потом… Хм!

– Да.

– Но как же он… Ведь – отец же!

– Конан! Он же не мог знать, что это – я! Его дочь. Он же исчез до моего рождения!

Конан почесал в косматой голове. Похоже, эти Тимуда и Нэсс вовсе не против инцеста! Вот ведь …! Впрочем, ведь ничего страшного не свершилось, если только…

– А ты…Не сердишься на меня за то, что я, получается, убил твоего отца?

– Нет, конечно! Его же готовили двенадцать лет! За это время Жрец Тимуды отрешается от всего мирского, и полностью забывает всё то, что было с ним до попадания в Храм и посвящения!.. Так что ты убил не моего отца, а просто одного из двенадцати фанатиков! Да и, если быть откровенной, я и не испытывала к нему дочерних чувств: ведь я его даже не видела никогда. И даже не смогла бы сказать, который из двенадцати – он! – девушка хмыкнула и дёрнула тощеньким плечиком.

Конан подумал, что это весьма похоже на правду. Несчастных «избранных» обычно долго и тщательно готовят: зомбируют молитвами и ритуалами, и поят всякой наркотической отравой, так, что они и имени-то своего вспомнить не могут – он уже сталкивался с подобным. И не один раз…

Жрец ведь – не человек. Он – символ проявления Власти Божества. Или Богини.

– А твой дядька знал, что тебя должны принести в жертву?

– Разумеется!

– Но почему тогда он сразу не отправил спасать тебя – большой отряд наёмников?!

– Он не смог бы. Ему не позволили бы адепты Тимуды и Нэсса. То есть – почти все жители Шопесты. Кроме того, проходить через Портал Храма Пурха может только избранный. Или – жрец. Вот так меня и забрали – мы с матерью были на базаре, как вдруг небеса разверзлись, вокруг нас возникла серо-чёрная воронка, меня схватили чьи-то крепкие руки, и унесли прямо в небо…

Впрочем, у нас избранниц Тимуды всегда забирают именно так – чтоб понятно было, кто это сделал. И для чего. И какими сверхъестественными способностями обладают жрецы Культа Нэсса, и насколько чудесна их сила. Очередная Избранная Опал возносится в небо у всех на виду.

И жрецы всегда оставались при этом абсолютно безнаказанными. Никому и в голову не могло прийти, что можно как-то воспротивиться воле Богини!

Ну, так было до сих пор…

Конан подумал, что напрасно он забрался «порезвиться» в эту глухую провинцию Шема. Здесь и климат ужасен, и Стигия – рядом. А городок, в котором он решил поорудовать, и которого почему-то избегали его знакомые коллеги, и путешественники, оказывается, не так уж и безопасен… Как и «пристукнутые» жители: они, оказывается, «пристукнуты», и тихи лишь пока речь не идёт о попытках воспротивиться воле их гнусных божеств, и их кровавому культу.

И лучше будет, чтоб он тоже – побыстрее и навсегда покинул Шопесту.

Разумеется, не раньше, чем получит плату.

За Опал Нэсса!

Когда варвар, опираясь о чавкающую почву ладонями, наконец, поднялся на ноги, его взору открылась весьма удручающая картина.

Храм Пурха лежал в руинах. Вернее, эти руины в точности повторяли те, в которых он останавливался на ночёвку сутки назад. Вот только эти ещё не успели порасти травой и мхом… Но если он хочет найти свою суму, лучше поспешить, пока солнце окончательно не село.

Пока они двигались к развалинам, (Теперь-то их никто не назвал бы «недоразрушенными»!) Конан расспрашивал девушку о матери и отце. Однако ничего особенного не узнал: отец до «избрания» звался Нурмумином, и служил десятником в местном гарнизоне. Мать – златошвея. Шила и халаты-чапаны для знати, и скатерти-сюзанэ, а когда кончился запас золотых нитей – простые балдахины-пологи от комаров для постелей…

Правда, чтоб убедить Опал вернуться к руинам, ему пришлось даже подпустить грозного рыка в голос:

– Ты что?! Хочешь идти домой натощак?! Между прочим, хоть тебя и перенесли мгновенно сюда, отсюда-то до Шопесты – пять дней пути. Это моим шагом.

А твоим – неделя!

Сума киммерийца нашлась быстро, и даже оказалась не повреждена: камни Храма словно избегали падать на неё! Чёрная и до сих пор весьма объёмистая поклажа Конана так и осталась лежать у входа. (Хорошо, перед тем, как начать свою попытку пробраться к алтарю «задом», он догадался вынести её наружу, за портал, и забросить подальше в густые кусты!) Если б не это – варвар даже не сделал бы попытки отыскать свои припасы: камней внутри бывшего Храма оказалось навалено по пояс, а местами – и повыше…

Он вынул в первую очередь кусок вяленного мяса:

– Вот. Поешь. Только жуй как следует – оно жестковато.

Девушка так и впилась зубками в кусок: даже замычала от удовольствия!

Конан подумал, что вряд ли её там, в Храме, усиленно кормили. Скорее, наоборот! Голод и постоянное давление на юный разум обычно лучше всего помогают справиться с сопротивлением жертвы. Однако она – молодец. Боролась до последнего!..

Сам же киммериец со вздохом облегчения достал из сумы котомку, которую дала ему бабушка Тома, и вынул из голенищ сапог кинжалы.

Поглядел на Опал, на котомку. (Хвала Крому, она достаточно велика!) Прикинул.

Так. Если сделать прорезь вот тут, по дну, и вот тут – наметить отверстия для рук… А сюда перекинуть лямку…

Через три минуты он с гордостью подал получившееся изделие девушке:

– Ну-ка – примерь!

В свете заката лицо и шея девушки залились густой краской:

– Ой!!! Конан!!! Я только сейчас вспомнила, что я!..

Конан, вежливо отвернувшись, буркнул:

– Вот именно!

После чего повздыхал.

Девушка, первой нарушив неловкое молчание, начала хихикать:

– Это надо же! И ты всё это время молчал! Твоему чувству такта мог бы позавидовать любой падишах! А я-то за полгода привыкла – хожу, словно так и надо! А ты, бедолага… То-то я удивляюсь, что ты всё время отводишь глаза, и там, у себя в штанах, что-то поправляешь, да поёрзываешь!

Конан не сдержался: от его оглушительного хохота в лесу, отделённому от них двухмильным пространством, даже проснулись и возмущённо загалдели какие-то птицы!

Опал смилостивилась:

– Ну ладно. Можешь теперь смотреть!

Конан повернулся. Хм-м… А неплохо.

Впрочем, хоть ей и двенадцать, будущих восхитительных форм не может скрыть даже то мешковатое платье, что он соорудил из банальной котомки!

Заночевать решили у второго разрушенного Храма: Опал сказала, что здесь, у свежеразрушенного, её будут мучить страхи и воспоминания.

Конан прекрасно её понимал.

Дошли до руин уже далеко заполночь.

Поужинали, или пополуночничали, если можно так сказать про столь позднюю трапезу. Конан решил, что здесь, в замшелых камнях, им могут угрожать только змеи, и решил не сторожить ночью, положившись как всегда на свой слух и инстинкты. Опал легла на его одеяло без глупых возражений вроде: «это же твоё одеяло!»

Самому варвару уже приходилось ночевать на траве, или прямо на снегу, или на голых камнях… И в куда худших условиях: и при ветре, и на морозе!

Утреннее солнце разбудило его даже раньше, чем проснулась свернувшаяся калачиком и трогательно посапывающая в кулачок девочка.

Конан смог наконец без помех рассмотреть её.

А неплохо, чтоб ему лопнуть! Очень приятные, правильные (Ну, когда расслаблены сном!) черты лица. Великолепные густые волосы цвета воронова крыла. Изящно изогнутые, словно туранский лук, брови над пушистыми опахалами ресниц… Да и зубки, насколько он помнил, очень белые и ровные.

Он готов поклясться печенью Неграла, что через каких-то года три она станет первой красавицей Шопесты!