— Я президент федерации. У отца была винокурня в Авиморе. Она досталась мне по наследству.

— Как раз в ноябре в Авиморе проходит праздник виски, — вспомнил сэр Малькольм.

— Вижу, вы знаток… Вам надо бы побывать на празднике «По следам виски», который я устраиваю каждый год. С обзорной экскурсией по винокурням. Там можно отведать не только виски, но и много чего другого из местных продуктов.

— Благодарю, господин Дин. Скажите, однако, вы давно состоите в масонах?

— Скоро уж золотой юбилей.

— Пятьдесят лет! Вы офицер провинции, не так ли?

— Лондонского округа. Это большая честь.

— И два года назад вы основали ложу тридцать-четырнадцать…

— У нас скоро перевыборы. Председатель ложи переизбирается каждые два года.

— И кого же выберут?

— О, у нас, знаете, это происходит почти автоматически… Досточтимым становится первый страж.

— Стало быть, Энтони Хиклс.

— Если, разумеется, он не даст самоотвод. Он человек деловой и очень занятой. У него дела по всему миру, особенно в Азии.

— У вас никогда не было трудностей с назначением преемника? Борьбы за власть?

— Все это не наши трудности, — сказал старик.

— Расскажите немного об изначальном шотландском уставе.

— Это манускрипт, который принес Майкл Вогэм. Написан во Франции в восемнадцатом веке.

— А участие в уставном ритуале женщины вас не смутило?

— В некотором смысле — да. Мы как раз собирались определить роль Исиды в уставе. И видите, что произошло…

— Вы усматриваете здесь некую причинно-следственную связь?

— Нет, конечно… Элизабет молодая женщина, и я очень ее уважаю. Когда Джон собрался на ней жениться, я узнал об этом первым.

Сэр Малькольм на мгновение задумался и вдруг спросил:

— Зачем вы скрыли, что хотели сжечь передник Джона Ливингстона?

Уинстон Дин не спеша налил себе виски из стоявшего на столе графина и сказал:

— Так вы уже знаете… Да, правда, у нас тогда возник спор. Когда в дверь постучала полиция и мы узнали, что кто-то позвонил в Скотланд-Ярд и сообщил о внезапной кончине Джона, мы потеряли голову. Некоторые решили, что обстоятельства его смерти лучше скрыть.

— Их имена? — спросил Форбс.

— Уже не помню. Может, Куперсмит или Бронсон, точно не знаю.

— По крайней мере кто-то схватил передник и попытался сжечь его на одном из трех светильников посреди ложи… — заметил сэр Малькольм.

— Он решил, так будет лучше.

— Кто это был? — потребовал ответа Форбс.

Уинстон Дин на мгновение задумался.

— Если я скажу кто, вы сочтете его виновным…

— Вы просто обязаны сказать, кто именно пытался сжечь передник!.. — повысил голос старший инспектор.

В конце концов старый мастер решился:

— Это был Вогэм. Он боялся скандала. Как, впрочем, все мы…

— Значит, вы поняли, что Ливингстона убили?

— Догадались. Его смерть выглядела неестественной. Знаете, он был моим другом. Я его очень любил. И то, что с ним случилось, меня глубоко потрясло.

— Но зачем было сочинять историю с трубкой и ликоподием?

— Сэр Малькольм, буду откровенным. Я и сам много думал об этом. Меня заставили.

— Кто?

— Не знаю. У меня в голове все смешалось. В конце концов, когда я увидел, что передник загорелся, я запретил его сжигать. Понимаете?.. Это было все равно что сжечь самого Джона… Вогэм послушался и унес то, что осталось от передника, в комнату для размышлений.

— Там мы его и нашли. Итак, одно обстоятельство мы выяснили. А теперь скажите, пожалуйста, кто такой «оратор»?

— Во французских уставах это должность, которую в тот вечер исполнял Куперсмит. Это своего рода комментатор. Он толкует вслух все, что происходит в ложе, и в случае надобности призывает к порядку.

— Какую роль играл Куперсмит во всей этой истории?

— Как адвокат он пытался нас защищать юридическими методами…

— Между тем вы все дружно скрывали убийство!

Старик обхватил голову руками и глухо проговорил:

— Кто же из наших был способен на такое злодеяние? Уму непостижимо! Я же всех знаю. Убить Джона никто не мог! Да и зачем?

— Дело в том, что передник, который набросили налицо Ливингстону, был насквозь пропитан цианидом! Его парами он и отравился.

— Но кто пропитал передник ядом? Нелепость! Мы бы это заметили!

— А может, и нет, если передник лежал в кармане, в ярком полиэтиленовом пакете, как оно, судя по всему, и было. Таким образом, цианид сохранялся до тех пор, пока передник не достали из пакета и не отравили беднягу, который вдохнул впитавшийся в него цианид.

— Может, и так… Не знаю… В голове не укладывается. Вы меня просто ошеломили. Джон был из тех друзей, каких можно по пальцам перечесть.

— Расскажите о нем немного.

— Да что вам рассказать? Он любил жизнь, искусство, природу…

— Путешествия… — напомнил благородный сыщик.

— Верно. Он обожал Китай. И часто там бывал.

— По банковским делам?

— Не знаю. Думаю, главным образом потому, что питал к Азии особую любовь. Я же говорю, это был эстет. Он с удовольствием рассказывал про плавучие рынки, пагоды…

— Почему он никогда не брал с собой супругу?

Уинстон Дин пристально посмотрел на свой стакан и доверительно сказал:

— Между нами, если бы чета Ливингстонов жила одной жизнью, уверен, им обоим хватило бы ума не стесняться друг друга…

Сэр Малькольм продолжал:

— Вы нас заинтриговали!

— Элизабет и Джон были добрыми друзьями и жили как брат с сестрой, — объяснил Дин. — Их могла разлучить только смерть, хотя по отношению друг к другу они сохраняли полную независимость. Он разъезжал по свету, а она тем временем жила своей жизнью. Но больше ничего не спрашивайте. Скоро сами все узнаете. А я не хочу быть бестактным.

— Вы знали об их семейном состоянии? — поинтересовался старший инспектор.

— А, вижу, куда вы клоните, — встрепенулся старик. — Только уверяю вас, даже при том, что у Джона действительно было огромное состояние, в частности доходы от банка, Элизабет незачем было ему завидовать. Ее родители — Мердоки, знаменитые миллиардеры, владельцы целой сети одноименных гостиниц. Так что ни с той, ни с другой стороны денежных претензий никогда не возникало.

— И тем не менее все состояние мужа переходит по наследству к госпоже Ливингстон! — громко заметил Форбс.

— Думаю, да, — сказал Досточтимый Дин, — но если вы считаете, что Элизабет могла убить Джона ради того, чтобы завладеть банком, то, уверяю, вы глубоко заблуждаетесь!

Слово взял сэр Малькольм:

— Вы хорошо знаете всех членов ложи и действительно уверены, что никто из них не виновен?

Дин решительно покачал головой:

— Никто из них не мог убить Джона! Я не раз прокрутил все это в голове… Не понимаю, что же, в конце концов, произошло, и до сих пор спрашиваю себя: может, с беднягой и правда случился сердечный приступ?

— Пожалуйста, расскажите коротко о господине Энтони Хиклсе.

— Хиклс богатый промышленник. Он, как и я, был ближайшим другом Ливингстонов. Иногда мы собирались вчетвером поиграть в бридж, то у одного, то у другого. Хиклс прекрасно играет в теннис, как и Джон, он тоже играл великолепно. Они довольно часто встречались в Гринвичском клубе, куда когда-то хаживал и я. Нет, поверьте, Хиклс человек честный и прямой. Не стоит его подозревать.

— А мэтр Артур Куперсмит, адвокат?

— О, этот сама непреклонность! Конечно, иной раз бывает несколько придирчив, но тут уж профессия обязывает. С Ливингстоном у него были скорее деловые отношения, но они друг друга уважали.

— Куперсмит служил адвокатом в банке Ливингстона?

— Точно не скажу. Лучше сами его спросите.

— А Питер Шоу?

— Это мой любимчик! Как вы, верно, знаете, он журналист, а еще пишет романы, правда, на мой взгляд, уж слишком постмодернистские. Джойс, ирландский писатель, вскружил голову всем этим юным дарованиям, хотя им было бы куда полезнее подражать Диккенсу. Впрочем, если в двух словах, Питер хороший малый. Как и все творческие люди, сидит почти без гроша, к тому же сентиментален. Такой и мухи не обидит.