— Но пока что вы не привели ни одного доказательства, — невозмутимо сказал Бронсон.

И тогда сэр Малькольм Айвори продолжал:

— Был у вас и другой мотив: поскольку господин Хиклс в силу своей занятости отказался от должности Досточтимого, она автоматически переходила ко второму стражу, то есть к господину Ливингстону. Таким образом, Бронсон, ваш патрон становился выше вас не только в жизни вообще, но и в ложе. А это уже было слишком! И тогда, не в силах больше совладать со своей завистью, вы решили его убрать. Повторяю, вы проделали это мастерски. В результате очевидными подозреваемыми оказались госпожа Ливингстон и Майкл Вогэм, но вам этого было мало: слишком уж просто и наглядно все вышло…

— Братья, — воскликнул Сирил Бронсон, — неужели вы позволите, чтобы меня обвиняли столь постыдным образом? Ведь я с младых ногтей только и знал что честно трудиться в поте лица, чтобы в конце концов занять свое нынешнее положение! Да если б не я, банк лопнул бы как мыльный пузырь. Да-да, без меня он бы просто развалился и ваши деньги пропали бы вместе с ним! У Ливингстона были совсем другие заботы! Хотите знать, чем он занимался, — пожалуйста: щеголял на званых обедах да шиковал в роскошных отелях, а что до масонства, оно было ему нужно только для того, чтобы рядиться во всякие диковинные одежды, притом что на самом деле он был всего лишь половой извращенец, гомосексуалист!

— Бронсон! — резко вскочив, воскликнула госпожа Ливингстон. — Я вам запрещаю!

— Вот именно, — вторил ей Энтони Хиклс, — Джон вас возвысил! Как же вы смеете говорить в подобном тоне о человеке, которому обязаны всем на свете?!

Тут слово взял Досточтимый Уинстон Дин, заговорив в свойственной ему велеречивой манере:

— У Джона, возлюбленного брата нашего, были в жизни своеобразные внутренние наклонности, однако касались они только его одного. И осуждать их здесь никто не вправе, тем паче что человек он был порядочный и великодушный, и вы, Бронсон, больше всех возымели от щедрот души его. Ваше поведение решительно не дает вам права принадлежать ни к масонскому ордену вообще, ни к нашей ложе в частности.

«Даже в такие минуты, — подумал сэр Малькольм, — старина Дин в своем репертуаре».

Тут Сирил Бронсон украдкой метнул взгляд сначала вправо, потом влево. Глаза его горели безумным огнем. Одним движением он выхватил из кармана револьвер и крикнул:

— Ложь! Все, что вы говорите, ложь! Это я вам всем запрещаю!

И с револьвером навскидку он попятился к дверям ложи.

— Спасибо, что столь любезно решили отдать нам тот самый мелкокалиберный револьвер, из которого вы смертельно ранили вашего брата Вогэма, — спокойно сказал сэр Малькольм.

В самом деле, не успел убийца шагнуть за порог, как тут же оказался в руках стоявших в притворе полицейских — они скрутили его без малейших усилий.

Как всегда после любого дознания, сэр Малькольм пригласил старшего инспектора на завтрак к себе в особняк Фалькон. И, как всегда, для Доротеи Пиквик это был очередной повод выплеснуть свое дурное настроение:

— Не понимаю, за что только Скотланд-Ярду такая честь! Вечно вы путаетесь с кем ни попадя! А потом — стыд-то какой! — все хорохоритесь, трубите о себе во всех газетах и получаете разные там награды, а честным, порядочным, скромным людям и спасибо не скажете. Хотя налоги, в конце концов, платят они!

Однако, несмотря на постоянные выпады в свой адрес, Форбс всегда с гордостью принимал приглашения знаменитого друга. Ведь когда-то он и помыслить не мог о том, чтобы хоть пару часов насладиться жизнью, казавшейся ему поистине шикарной. В самом деле, особняк Фалькон обставил и украсил еще сэр Филип, антиквар; там были такие чудеса, которым мог позавидовать любой музей. Сегодня стол накрыли на веранде, выходившей в парк. Снег стаял, и кругом, насколько хватал глаз, были только деревья и статуи, изящно расставленные вдоль бесконечно длинных аллей, где когда-то еще мальчишкой любил играть сэр Малькольм.

— Не желает ли господин старший инспектор отведать чудесного джина с содовой? — осведомился Вэнь Чжан.

— Я как сэр Малькольм.

— Тогда спейсайдский виски с талой ледниковой водой из горного источника — очень полезно для почек…

— И для улучшения памяти, — прибавил сэр Малькольм. — А нам без хорошей памяти никак нельзя, верно? Да уж, дело Ливингстона оказалось на редкость запутанным. Кстати, как там Бронсон?

— Сидит в центральной тюрьме и твердит, что невиновен, хотя все факты против него. Вогэм убит из его револьвера. В теле его подчиненного, бухгалтера Питера Мосли, обнаружен крысиный яд. А дома у него нашли книжку по какому-то адонимаритскому масонству на французском…

— Адонирамитскому, Дуглас…

— Я и говорю, он все из нее и передрал, а от себя прибавил только, что во время ритуала лицо этого самого Хирама нужно накрывать передником, да еще придумал историю со Вдовой. В общем, проявил знание вопроса…

— Да нет! Хотя члены ложи и мнили себя знатоками, сам Досточтимый Дин плохо разбирался в этом деле… Меня насторожило, что у них все было шиворот-навыворот. На чертежной доске много чего не хватало, и разрисовывал ее обрядоначальник, то есть Бронсон. А он хотел перевести стрелку на Вогэма.

— Как это?

— Воспользовавшись общей паникой, он умыкнул у него перчатки, выпачкал их мелом и спрятал под светильником, где, по его расчетам, вы их нашли. То же самое и с сожженным передником. Потом, Бронсон то и дело переводил разговор на Вогэма, пытаясь выставить его подельником госпожи Ливингстон. Он знал: скоро мы поймем, что тот ее любовник. А значит, и сообщник… И вы, впрочем, так и решили.

— Да уж, опростоволосился, — глухо пробурчал старший инспектор. — Эта масонская шатия-братия совсем выбила меня из колеи.

— Да уж, таким образом Бронсон действительно рассчитывал сбить нас с толку. Но он не знал, что я играю в шахматы. И этот ребус меня увлек. Кстати, Финдли нашел остатки голосового модулятора в топке рядом с трапезной?

— Да, на решетке от шлака. Бронсон успел бросить приборчик в зажженную топку, пока остальные бегали и суетились. Но скажите, почему он не отправил туда же и передник восемнадцатого века? Так бы не осталось никаких следов цианида…

— А он на самом деле совсем не хотел их уничтожать! Ведь они-то и должны были указать на госпожу Ливингстон. На первый взгляд она единственная, у кого было время посыпать передник «Рэт-Флэшем»!

— Неужели?

— Выйдя из Великой Ложи с передником в полиэтиленовом пакете, Ливингстон, прежде чем пойти домой, отправился к себе в банк. Тогда-то Бронсон и успел посыпать его смертельным ядом.

— Черт возьми! Точно! Госпожа Ливингстон и впрямь говорила, что муж сперва пошел в банк… Ну и память у вас!

— И все благодаря горному источнику, Дуглас! Ливингстон хоть и был простодушен, потому как все больше витал в облаках, однако же насторожился, узнав о смерти Питера Мосли. И, может, поделился своими сомнениями с Бронсоном… Вот вам лишний повод его убрать.

Вэнь Чжан уже приготовил завтрак, но пока его не подавал. Форбс спросил:

— Завтрак китайский? Мы что, еще кого-то ждем?

— Я подумал, после наших с вами налетов на марокканские и турецкие рестораны китайская кухня нам не повредит, — без малейшей иронии заметил благородный сыщик.

— Конечно, сэр Малькольм, конечно… Раз вы так считаете! Интересно, что подумает госпожа Форбс, моя супруга, когда я расскажу ей обо всех наших приключениях?

— Боюсь, ничего хорошего. Потому-то, Дуглас, я и остался холостяком! А что до гостя, которого мы ждем, держу пари, это будет для вас сюрпризом.

Как раз в эту минуту появилась Доротея Пиквик — она была сильно взволнована:

— Сэр Малькольм, к вам тут еще один гость. Это… это…

— Дорогая моя, скорее впустите его и не волнуйтесь, а то и вовсе дар речи потеряете!

Экономка уступила дорогу шестидесятилетнему мужчине, исполненному настоящего аристократизма, который угадывался в нем даже по пуговицам на гетрах. В дверях возник королевский советник сэр Уотерхаус — редкие волосы, лицо украшено пышными завитыми усами. Старший инспектор тотчас вскочил и, став навытяжку, застыл как вкопанный.