Это привело лишь к тому, что Генриксены с кораблестроительной верфи, семья таможенного инспектора, и жена Ионсена взяли назад своих детей из танцкласса. Но, конечно, они сделали это не потому, что там учатся дети рыбака, о нет! Госпожа Ионсен, например, взяла Фию, оттого, что у неё развилось сильное малокровие, она так похудела и побледнела, что на неё жалко было смотреть!

Однако сюда всё же замешалась политика. Бедная приезжая учительница приходила в отчаяние. Она не знала, как ей быть, как поправить дело, так как тут многое, было поставлено ею на карту. Наконец, она придумала выход. Первый курс был полон, — как она раньше не сообразила этого! — но в виду большого спроса, она решила открыть другой, параллельный курс.

Тогда всё оказалось в порядке.

И вот, уроки танцев приобрели в городе большую популярность. Никто из женщин уже больше не смеялся над Лидией, и дети прибывали в танцевальном классе. Если уж дети Лидии учатся там, то почему же не учиться там и детям других жителей городка, детям Бётхера, например, и цирюльника Гольте? Ни разу в жизни учительница не была так счастлива! Она обеспечила своё существование и притом научилась танцевальной политике. Эдуард тоже был записан на эти уроки и Франк также, потому что Оливер, в это время, как раз усердно занялся рыбной ловлей и заработал деньги.

— Да, да, Франк! — сказал ему отец. — Ты должен учиться всему, чему учатся другие.

Однако, что касается Эдуарда, то он побывал на уроке танцев всего лишь один раз. Он пришёл к Абелю и стал просить его, чтобы он пошёл за него танцевать. Абель, конечно, готов был услужить товарищу. Но так как он не был одет, как следует, и даже не был умыт, то его прямо отослали домой. И, таким образом, оба товарища оказались на свободе.

Весь город был полон звуками танцев. Что это было такое? Наступило ли время большого подъёма благосостояния в городе? Появились ли у берегов огромные стаи селёдок, или же Англии понадобились большие грузы леса и других материалов, в виду новой английской войны? Ничего подобного! В городе царило большое оживление, но за его стенами всё было спокойно.

Это приезжая танцовщица развратила всю общину! Прихожане пробовали сопротивляться заразе и устраивали в молельне христианские собрания, но было уже поздно. Эпидемия слишком распространилась. Она заразила, также и родителей. Сначала она захватила главным образом класс служащих, а потом распространилась дальше, на высшие городские классы. В столовой консула Грюце-Ольсена вальсировали, а также у Генриксена на корабельной верфи. Почётные граждане города напевали мелодии танцев, идя по улице.

Около танцкласса всегда можно было увидеть людей, которые слушали несущиеся оттуда звуки весёлой музыки и раскачивались в такт, представляя себе, вероятно, что они находятся там, в танцевальном зале, и танцуют вместе с другими. Полицейский Карлсен не принимал никаких мер против этого и никого не арестовывал.

Петру также видали однажды наверху, на тёмной лестнице танцевальной залы. Она печально сидела там, мечтая под звуки скрипки и постукивания ног в зале. Ах, бедная Петра! Мечты её были безнадёжны. Ведь она была замужем и всё для неё было потеряно. В довершение всех её огорчений, она опять стала толстеть и сделалась очень неуклюжей. Ей тяжело было стоять, и она могла только сидеть. Много лет удавалось ей сохранять свою стройность. Она была красиво сложена, когда была девушкой, но и это тоже миновало. Ей бы следовало лучше оставаться дома и не показываться людям! Но её уже видели на лестнице...

Шельдруп нашёл её там и спросил с участием.

— Ты всё здесь сидишь, Петра?

— Да, — отвечала она. — Уходи, Шельдруп!

Но он стал выказывать ей такое большое участие, что она поднялась на ноги и наградила его самой настоящей и заслуженной пощёчиной, хотя он и был сыном Ионсена. А как раз в это время кто-то находился внизу лестницы и, услышав этот звук, стал быстро подниматься по ней. Он увидал, что Шельдруп поспешно проскользнул в залу, а плачущая Петра стала, шатаясь, спускаться по лестнице и вышла на улицу.

Во всём этом была виновата одна только танцевальная учительница! Зачем она приехала? Лучше бы она оставалась в соседнем городе! Волнение, которое она внесла в городскую жизнь, никак не могло улечься. Наоборот, когда назначен был прощальный вечер в школе для учеников и учениц, кончивших курс, то между их семьями возникло ожесточённое соперничество. Родители старались одеть своих дочерей в шёлковые и тюлевые платья и завистливо поглядывали на наряды других детей.

Докторская семья возвращалась домой с этого вечера вместе с Ионсенами. Фиа была очень довольна и много танцевала. Её раньше отправили домой, чтобы она поскорее легла в постель и её усталые ножки могли бы хорошенько отдохнуть.

Взрослым же хотелось ещё немного побыть вместе и госпожа Ионсен пригласила зайти посидеть некоторых знакомых и, между прочим, адвоката Фредериксена, который особенно интересовал её. Она пригласила также и Генриксенов, хотя они и не принадлежали к их обществу.

— Да, да, Генриксен, приведите свою жену и приходите сами. И вы тоже, господин почтмейстер! — говорила она. Но особенно церемонно пригласила она докторскую семью. Конечно, нельзя было их обойти. Ведь все они известны были своими злыми язычками и консул прекрасно знал это.

Сколько скрытой вражды существовало между всеми этими друзьями и задушевными подругами! Неприязнь редко вырывалась наружу, хотя никогда не исчезала и лишь тлела под пеплом.

Все возвращались домой, оживлённо беседуя и то, и дело останавливаясь. Шли четверо в ряд и таким образом заграждали дорогу прохожим. Кто хотел пройти по улице, тот должен был протиснуться вперёд, через их ряды. Летний вечер был слишком хорош и располагал к прогулке.

— Поздравляю вас, — обратилась докторша к госпоже Ионсен. — Фиа ваша была такая хорошенькая сегодня!

О, докторша могла быть беспристрастной и не завидовать другим родителям. У неё не было детей, учившихся в танцевальном классе. Семья доктора вообще была бездетной.

— Не думаете ли вы, что было бы лучше одеть её в платье из более лёгкой материи? — заметила докторша.

— Ей хотелось непременно иметь шёлковое платье, — отвечала консульша. — Притом же, там было и без того достаточное количество дешёвых нарядов. — А заметили вы, как Гейльберги нарядили свою Алису?

Одна из дам вдруг произнесла:

— У одной из молоденьких девушек была такая толстая часовая цепочка!

— Это была одна из дочерей консула Ольсена, — заметил кто-то.

— Да, да, — бедняжка! Семья Грюце-Ольсена очень тщеславна, — проговорила госпожа Ионсен снисходительным тоном.

Она не могла простить Ольсену, что он тоже сделался консулом и был богатым человеком. Казалось бы, ей следовало радоваться, что круг её знакомых дам расширяется. Но нет, это было ей неприятно. И все это замечали. Отчего у неё так пожелтело лицо? Вероятно от досады. Госпожа Ионсен, впрочем, страдала катаром желудка4.

— Перейдём к другим темам, — заметил адвокат Фредериксен, народный оратор. Его голос громко раздавался среди тихого летнего вечера, точно это ораторствовал матрос в кабачке.

— Да, поговорим о другом! — повторил он, обращаясь к Ионсену. — Что, ваши пароходы уже находятся на обратном пути, господин консул?

Вопрос этот был приятен Ионсену и он ответил:

— Да. Пароход «Фиа» возвращается. Он довольно долго пробыл в отсутствии.

— Рад бы я был иметь деньги, которые заработала «Фиа»! О, это далеко не пустяшная сумма, о нет! — заметил Генриксен, владелец верфи.

Как приятно было консулу слышать это! Но он возразил:

— Я отвечу вам, потому что моё молчание может быть ложно истолковано. В действительности «Фиа» вовсе не принесла мне такого большого дохода. Частенько я мог только радоваться тому, что в состоянии выдержать конкуренцию. Но, разумеется, в последние годы...