– Для вас может быть, дорогой мой. Но не для меня, ведь подписав соглашение с вами, я выполнил свою задачу, а теперь у меня есть время развлечься в Париже: у меня билет на самолет на двадцать три часа. У меня есть намерение хорошо поужинать в каком-нибудь парижском ресторане, но идти туда самому скучновато. Вот если бы была какая-нибудь родственная душа, которая бы согласилась разделить мое настроение, это было бы приятнее.

– К сожалению, этот вечер я уже пообещал,– сказал Ален.

– Но я имел в виду не вас. Мы уже отметили по-мужски нашу встречу, а теперь я хотел бы провести остаток вечера в обществе дамы, и по возможности, покрасивее... Вы понимаете: одна из этих очаровательных ночных бабочек, которые составляют славу гостеприимного Парижа.

– Понимаю, но боюсь, что в дансинге таких вам не найти.

Бармен не преминул вмешаться в разговор:

– Месье, ваш друг в этом прав. Бывает, что в этот дансинг наведываются очень красивые и к тому же одинокие женщины.

– Я чувствую, как во мне бушует кровь! – воскликнул бельгиец.– Пойдемте, друг мой, можем же мы просто посмотреть... А если там нет ничего интересного, я вас отпущу, а сам пойду поискать в другом месте. Но вдруг там будет какая-нибудь красотка, которая не станет строить из себя недотрогу,– мы ее обязательно пригласим.

– Танцевать?

– А, так вы и танцевать не умеете?

– Почему же, бывает, но не в такое время. К тому же, я вам полностью уступаю, дама будет принадлежать только вам, а меня еще ждут в бюро.

– Да вы же даже не представляете, какой я робкий!

– Бельгиец и робкий?

– Останьтесь со мной еще на пять минут, а потом – уйдете.

– Хорошо, хотя бы затем, что войдя вдвоем, мы будем выглядеть не так смешно, подумают, что двое развлекающихся друзей зашли поискать с кем провести приятно время. Тогда как одинокий мужчина, который забрел в дансинг, кажется подозрительным.

– Почему?

– Потому что существует лишь два объяснения: либо это неудачник, который желал бы во время танца хоть как-то компенсировать свое одиночество, либо искатель приключений, пытающийся поймать на крючок дамочку, не знающую чем заняться после обеда.

– А если это просто нормальный мужчина, как вот я, которому хочется провести несколько приятных часов?

– Не хотел бы вас расстраивать преждевременно, но вряд ли они будут столь уж приятны, начавшись в этом дансинге. А впрочем, пойдемте, во всяком случае вы удовлетворите ваше любопытство.

Атмосфера и украшение этого огромного зала, назвать который салоном нельзя было никоим образом, не соответствовали времени, и казалось, что вы попадаете во времена пятидесятилетней давности. Ничто не говорило о сегодняшнем дне: ни зеркала, развешанные по стенам, которыми хотели напомнить «Дворец миражей» 1921 года; ни убранство и мебель; ни оркестр, нежные вздохи которого имитировали ностальгическую музыку, звучащую в «Максиме»; ни обслуживающий персонал, который, казалось, был занесен сюда из другой эпохи; ни танцевальная площадка. Но особенно непривычно было видеть танцующих, которые топтались с усилием, как будто нехотя, потому что было слишком много людей.

Они не были похожи на людей, пришедших повеселиться, скорее это были люди, выполняющие повинность. Это читалось на лицах присутствующих танцоров: и дам, и кавалеров. Кавалеры старались понравиться дамам, дамы пытались жеманством и притворством соблазнить кавалеров. И неизвестно кому из двух удастся показать себя привлекательнее, загадочней и даже, может быть, интеллектуальнее во время этой встречи, являющейся чистой случайностью... Этим вожделением соблазна были пропитаны мелодии ностальгической самбы и медленного вальса.

Был еще один чудесный момент во время вечера, когда солист оркестра объявлял: «Минуты очарования», и тогда звучало танго, и не какое-нибудь, а знаменитое еще со времен первой мировой войны, которое привезли в Европу в 1914—1918 годах аргентинские певцы, распевающие его под звуки аккордеонов, гитар и гармоник, танго, приводящее в трепет одинокие сердца и вызывающее в них нежную истому и чувственное опустошение. И тогда женщины, в большинстве своем уже достаточно зрелые, таяли, как лед, а мужчины, заметно моложе возрастом, становились отчаяннее... Это было поворотным моментом, решающим ход дальнейших событий, ведь танцы были всего лишь предлогом, своего рода прелюдией, которая позволяла сойтись в танце партнерам, покрепче прижаться друг к другу, чтобы в конце концов очутиться в состоянии интимной близости, но уже где-то в другом месте. Те же, кто ходит вечером в клубы или дискотеки, в основном, молодежь, приходят, чтобы потанцевать, поразмяться, потому что они любят сам танец. Дансинги же подобного рода – это место, где танец служит способом завязать знакомство. Ведь мужчине гораздо проще сказать: «Не позволите ли пригласить на танец?», чем спросить: «Не хотите ли провести со мной несколько приятных минут?». И для женщины, которая, собственно, пришла, чтобы услышать второй вопрос, приличнее ответить «да» на первый вопрос.

Когда Ален со своим бельгийцем, желающим вкусить определенных прелестей ночного Парижа, вошли в дансинг, это был как раз самый интересный период вечера, те самые «минуты очарования». Оркестр заполнял зал такими сладострастными вздохами томного танго, что танцующие пары утопали в поглощающем их море сладострастия, их лица были едва различимы оттого, что свет был в это время специально приглушен, и колышущаяся толпа плыла к берегам желаний. За несколькими столами, надо признать, все же сидели несколько никому не приглянувшихся дам, да у стен выстроились кавалеры-неудачники, еще надеявшиеся, что им все же повезет, несмотря на их прыщи, близорукость, робость или явное желание услужить за деньги какой-нибудь увядающей богачке. Оказавшись в этом обществе и чувствуя себя неловко и смешно, Ален, стоя рядом со своим жизнелюбивым бельгийцем, наблюдал за танцующими. Вдруг ему показалось, что у него галлюцинация: в полутьме зала, среди движущихся пар он заметил женское лицо, очень красивое,– может поэтому только его он и выделил среди других? Девушка танцевала, крепко обнявшись со своим кавалером, прижавшись к нему, ее тело двигалось в такт музыки «минут очарования» и ей было безразлично, что скажут о ней; впрочем, она не видела и не ощущала вокруг никого, кроме своего партнера.

Ее изящный силуэт затерялся среди танцующей толпы, но Ален успел заметить, что на голове у нее был черный бархатный картузик, придававший особое очарование ее смуглому, красивому лицу, а на затылке ее черные волосы были перевязаны и тяжело ниспадали по спине. Эта деталь особенно поразила Алена. Козырек картуза прикрывал ее глаза, нельзя было разглядеть и ее губ, которыми она целовала своего партнера. Не смог Ален рассмотреть и кавалера, которому так повезло с партнершей: со спины он заметил, что это мужчина высокого роста, на голову выше девушки, у него были густые, но уже с сединой волосы.

Броситься в толпу танцующих, растолкать их и удостовериться в личности красивой девушки показалось Алену неприличным. Не могло быть и речи о том, чтобы пригласить одну из никому не приглянувшихся дам и в суете танца приблизиться к заинтересовавшей его паре. Оставалось стоять и ждать, пока, повинуясь плавным движениям танго и закону кругового движения, царящим на танцевальной площадке, пара снова не появится в поле зрения. Ждать пришлось долго; Ален дрожал от сдерживаемого беспокойства, напряжения, все сильнее начинал злиться. Стоящий рядом бельгиец ворчал:

– Вы были правы, а этот бармен – чистый осел: по части красивых женщин, так в Брюсселе их гораздо больше!

Хотя это замечание и было оскорбительным для сердца парижанина, Ален никак не отреагировал на это замечание. Вдруг бельгиец схватил его за руку и воскликнул:

– Наконец-то, вот она! Эта красавица была бы для меня то, что надо... К сожалению, она не свободна. Вот так всегда: как только красивая женщина – так она с другим!

– Что вы в этом понимаете? – раздраженно ответил Ален.