– Только за то, что ты танцевала с ним в этом странном месте?

– За это, и за остальное... Но я быстро его спровадила! Я помнила о свидании с тобой в восемь часов. Мне нужно было еще зайти домой, чтобы переодеться...

– ...и чтобы заплатить Люсьену?

Он почти прокричал эти слова.

– Ты вызываешь у меня отвращение! Я еще никогда не встречал девушку, которая бы с таким цинизмом и, одновременно, с такой невинностью, рассказывала о подобных вещах!

– Потому что они тебя не любили... Зачем им было говорить тебе правду? Я тебе повторяю еще раз: я говорю правду, потому что люблю тебя.

– Ты меня любишь! Не опошляй такие слова, ты, должно быть, говорила тоже самое, два часа назад клиенту с дансинга! А вчера? Перед тем, как ты появилась передо мной в своем сари, у тебя был уже кто-то?

– Конечно, в три часа... Это постоянный клиент, который приходит ко мне.

– К тебе?

– То есть, к Люсьену. Но это как бы и «ко мне», потому что я плачу сто франков в день за то, чтобы чувствовать себя как дома.

– Твой сутенер позволяет тебе приводить к нему в дом клиентов?

– Ему все равно, так как я это делаю после обеда, а он в это время на скачках. Он мне сам это предложил: «Если это тебя устроит – принимай дома, я не возражаю. Потрудись только объяснить клиентам, где ты живешь, чтобы они ничего не спрашивали у привратника».

– Они что, не замечают, что в соседней комнате живет мужчина?

– Я всегда слежу за тем, чтобы дверь этой комнаты была закрыта; если бы один из клиентов и заметил что-то, то я бы сказала, что это квартиросъемщик, что он, например, служащий министерства финансов.

– И он бы тебе поверил?

– Пока у них есть желание, они готовы поверить во все, что угодно. Добившись своего, они думают только о том, как бы побыстрее уйти. Так что они не задают много вопросов. К счастью, они не все такие, как ты! Должна признать, что с тобой все по-другому: я уже счастлива оттого, что ты меня обо всем расспрашиваешь. Теперь ты все знаешь.

– Что больше всего поражает меня в этой истории и что выше моего понимания, так это то, что, как девушка, воспитанная в своей стране в строгих мусульманских правилах, не только выслушала какого-то Люсьена, но еще и последовала его советам!

– Вот именно, я это сделала потому, что не могла больше выносить этот тиранический надзор, вплоть до своего совершеннолетия. У меня было неистовое стремление к свободе, поэтому я воспользовалась любым удобным случаем.

– Связав себя с этим мерзким типом?

– Я уже тебе говорила, что он ничего для меня не значит. Поэтому не стоит больше об этом говорить: это только испортит твой прекрасный образ, который я сохраню о тебе.

Она поднялась с дивана, не спеша одела туфли, в ее глазах была решимость. Он молча смотрел на нее.

– Будь так любезен, вызови такси.

Он не шелохнулся.

– Ты что хочешь, чтобы я возвращалась домой пешком, после того, как вчера вечером мы побывали в самых шикарных местах? Разве ты не понимаешь, что первый же мужчина, увидев меня на улице в таком виде, предложит мне свои услуги, и что я буду вынуждена, против своей воли, воспользоваться ими. Ты этого хочешь?

– Замолчи! Ты чудовище, в тебе сочетаются двуличность, искренность, простодушие, беспринципность, равнодушие, алчность... К тому же, ты красива! Он не дурак, этот Люсьен! Увидев тебя, он сразу понял, что ты для него как манна небесная!

– Он не произвел на меня никакого впечатления: это жалкий тип. Я просто использую его дом, чтобы делать то, что я хочу, телефон, как свое орудие труда, фальшивый контракт, чтобы остаться в этой стране, его связи в префектуре, на которые – у меня был случай убедиться в этом – можно рассчитывать в случае непредвиденных обстоятельств.

– Понимаешь ли ты, что говоришь сейчас как настоящая девка?

– А я ею и являюсь! И я ею собираюсь остаться, я тебе это обещаю! Но я запрещаю тебе меня так называть, потому что с тобой я вела себя по-другому!

Смущенный, растерянный, раздираемый непреодолимым желанием снова ее обнять и желанием наказать ее за тот образ жизни, который она вела, Ален был почти готов простить ее. Когда она произносила последнюю фразу, ее черные глаза метали молнии, в которых досада смешалась со страстью.

– Послушай, Хадиджа...

Теперь уже в его голосе чувствовалась усталость:

– Такая жизнь тебе нравится?

– Если я тебе скажу, что она мне совсем не нравится, как я это говорю всем своим клиентам, которые делают вид, что жалеют меня, то это будет не совсем так... Конечно, я от нее не в восторге! Но она единственная, которая позволяет мне скопить достаточно денег, не поднимаясь рано утром, чтобы, в один прекрасный день, заняться тем, чем захочу.

– То есть, совсем ничего не делать?

– Да, за исключением того, чтобы быть с мужчиной, которого полюблю.

– А если бы этот человек потребовал от тебя немедленно бросить твое ремесло?

– Я бы ему охотно повиновалась... Я бы даже ему сделала кучу подарков, истратив часть своих сбережений.

Тоном, не допускающим возражений, Ален произнес:

– Такой мужчина был бы худшим сутенером, чем твой месье Люсьен. Эти деньги лучше всего оставить в банке. Кто знает, может быть когда-нибудь ты сможешь купить приданое для одной из твоих сестер. По крайней мере, может быть кому-нибудь они пригодятся, чтобы обучиться во Франции, получить хорошую специальность.

– Что? Привезти кого-нибудь из моих родственников сюда? Никогда в жизни! Если я увижу, хотя бы одного, кто приедет сюда, я убегу в другую страну. Ты не знаешь, что это такое «арабская семья». Когда один приезжает, будет через несколько дней десять, а потом пятьдесят, а потом бесчисленное количество, как за обедом, которые давал мой отец, это настоящее сборище.

– Ладно, не будем говорить о твоих сестрах. Поговорим о тебе.

Он помолчал, затем сказал:

– Можешь остаться у меня. Но с условием, что буду твоим единственным мужчиной на долгое время.

– Ну, скажем, Ален, на несколько лет. Это уже неплохо. Обними меня.

В этот момент оба ощутили сильное желание друг друга. Им так хотелось быть вместе, но все же он сумел удержаться и сказал:

– Теперь, когда перед нами не существует никаких недоразумений, надо решить еще одну проблему.

– Ты имеешь в виду этого беднягу месье Люсьена?

– Неужто тебе его жалко?

– Ну это уж слишком. Это ведь негодяй, ничтожество.

– Это твой тип.

– Нет, это не мой тип. Его единственная страсть – скачки, а любовь в его жизни – телевидение. Если даже он и живет с женщинами, то он не способен быть мужчиной в жизни какой-нибудь из них. Для того, чтобы мужчина стал всем для какой-нибудь женщины, он должен обладать превосходными качествами, как ты, например; это почти что талант, и быть настоящим возлюбленным – это искусство, и вовсе не так просто.

Но Ален продолжал говорить о своем:

– Поскольку сегодня вечером ты полностью покидаешь его жилище, я хочу, чтобы мы с ним расквитались и оплатили все по счетам. Я думаю, ему необходимо преподать хороший урок. Это тем более необходимо, чтобы ни он, и никто из его дружков больше тебе не встречались в жизни и не доставляли неудобств. Может, ты предпочитаешь подождать меня здесь, а я займусь им? Он должен быть в это время дома перед своим телевизором. Что ж, я ему сейчас предоставлю такую спортивную передачу. У тебя есть ключ от жилища? Давай его сюда.

– Вот. И все же я пойду с тобой, чтобы показать, где он живет. Потому, что по адресу это не так просто найти. Да и потом, никогда не знаешь, может быть, я тебе пригожусь. Все-таки нужно забрать все мои платья. Ведь за то время, что я появлялась перед тобой, ты должен был заметить, что у меня их предостаточно. Твоя машина достаточно большая, все поместится. Я не хочу ничего оставлять у этого Люсьена.

– Еще чего не хватало,– заметил Ален,– что касается сувенира, то я ему оставлю хороший. Да, кстати, подумай, надо же забрать и твои украшения.